Смертный страж. Тетралогия - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 153

— … желания командовать…

— … жертвовать…

— … побеждать…

— … или вообще хоть как-то возвыситься над другими… — подвела итог «деловая» ипостась Гекаты.

— Зато они никогда не воевали, — словно попыталась оправдать древних повелителей толстуха.

— Ведь в любой войне жертвуются жизни немногих во имя процветания общества в целом, — опять объяснила «лягушонка». — А «одиночкам» наплевать даже на выживание всего мира, лишь бы лично им, самым главным в мире личностям, было хорошо.

— Как же они вообще выжили при таком отношении к самим себе? — не поняла Дамира.

— Точно так же, как выживают тигры в лесу, носороги в саваннах, пантеры в джунглях, анаконды в реках, леопарды в горах, — пожала плечами толстуха.

— Легко быть одиночкой, когда ты сильнее любого зверя окрест, — потянулась за салатом «лягушонка». — И даже любого прайда. Одолеть бога могла бы только стая подобных ему. Ведь толпа чаще всего сильнее одиночки. Но боги никогда не сбиваются в своры.

— Жуть, — передернула плечами Дамира. — Не хотела бы я жить в таком мире.

— Попробуй посмотреться в зеркало, смертная, — отозвалась Геката устами «лягушонки». — Вспомни, чего только вы не вытворяете ради своих животных инстинктов. Продажа секретных документов ради короткого сексуального контакта, причем даже без цели размножения — это поступок из нормального мира? Ноги, отмороженные ради минутной славы где-нибудь на безымянной горе, — это естественно? Зарезанные ради титула родители и братья — это ничего особенного? Охранники, расстрелянные из-за мешка наличности, — это тоже хорошо? Ваши стайные и сексуальные инстинкты, деточка, понуждают вас куда к более диким и безумным выходкам, нежели решения чистого разума, не отягощенного моралью. Ты просто успела привыкнуть к окружающему дикарству. Но это вовсе не значит, что повальное безумие двуногих есть образец для подражания. Вы просто слишком давно не попадали в руки санитаров.

Археологиня, хоть и вздрогнув из-за «деточки», предпочла промолчать. С одной стороны — поняла, что Геката обижается за близкий и родной для нее мир богов, с другой — если затевать споры и вставать в позу, то в итоге она наверняка не услышит больше ничего интересного.

— В Эпоху Прозрения, кстати, случилось еще одно очень важное событие: боги научились договариваться, — словно продолжая спор, сообщила «деловая» ипостась. — Ведь, меняя весь мир, они изменяли охотничьи угодья каждого, а личный участок — единственное, ради чего боги были готовы сражаться вплоть до гибели. К счастью, все преобразования вели только к дополнительным удобствам и сытости. Поэтому древние созидатели достаточно легко соглашались на перемены и даже на утерю части своих земель. Разум богов всегда был выше их животных инстинктов. Впрочем, даже не это стало наиболее значительным — а то, что многие задуманные дела оказались столь велики, что были не по силам кому-то одному. Боги смогли договориться творить перемены вместе. Каждый трудился во имя своих интересов — но в то же время и на общее благо. Не из страха перед вожаком, не в силу понуждения, как это происходит у вас, смертные; не из инстинкта преклонения, требующего слепо исполнять приказы. Боги объединили усилия сознательно, по своей воле. Понимая, что творят свое будущее и собственное благо. Сперва они сходились и сговаривались для малых дел, затем для все более и более великих.

— Тогда же были построены и первые из храмов Плетения, — добавила, широко улыбаясь, «лягушонка». — Места, куда боги собирались для общего праздника и в которых после праздника Плетения богини оставляли свои кладки яиц.

— Ну, ты должна их знать, Дамира, — с ласковым ехидством кивнула толстуха. — В найденных храмах богов места для кладок вы называете «погребальными камерами», если они чем-то замусорены, или «ложными захоронениями», если они сохранились в чистоте. Хотя, помнится, где-то в Индостане такое укрытие все же возвели до статуса «кельи отшельника».

— Боги строили их из камня, не имея рук и всего лишь управляя животными? — не менее ласково уточнила археологиня.

— Нет, поначалу храмами назывались всего лишь места для обряда Плетения и кладки, — нахмурилась «лягушонка».

— Возводить их из камня боги начали лишь в Эпоху Мудрости, — продолжила «деловая». — Когда создали смертных и научились успешно ими пользоваться. В Эпоху Прозрения ничего этого не было. Было множество послушных, но все еще неуклюжих животных, менять облик и возможности которых никто пока не умел. Опасных тварей, крупных и мелких, боги истребили, вкусным и полезным зверям обеспечили простор, сытость и безопасность. Прошло всего несколько тысячелетий, и вся планета стала одним большим и уютным домом, предназначенным для наслаждения жизнью. Настала Эпоха Аскезы.

— Эта эпоха стала самой печальной в истории богов, — вздохнула толстуха, ковыряя вилкой салат. — Они обрели все, чего хотели. У каждого из них было удобное, сухое и уютное убежище. Прямо туда послушные воле повелителя звери приносили воду, дичь сама являлась к порогу, дабы бог не испытывал голода. Отныне для удовлетворения любых надобностей никому не требовалось даже пошевелиться, и свои дома боги покидали только для праздника Плетения. А очень многие не вылезали наружу даже ради него.

— Учитель говорил, что все они посвятили себя бесконечным глубоким размышлениям, — поправила прическу «лягушонка». — И что ради этого полностью отреклись от окружающего мира. Но он же рассказал, что случалось и другое. Кто-то из мудрых мыслителей вспомнил про растения, которые позволяют испытывать огромное наслаждение, которые приносят куда больше удовольствия, нежели праздник Плетения. Эти растения животные сперва разыскивали для своих повелителей, а потом боги научили рабов выращивать источники счастья на больших плантациях. Другие мыслители нашли дым, безмерно увеличивающий наслаждение во время самого праздника, и во многих храмах стали им пользоваться…

— Наркотики, — перевел ее многословие на обычный язык Варнак. — Небось, еще и всякие уродства сразу после появления этой заразы начались?

— Да, — согласилась Геката. — Кладки, оставленные после праздников с использованием дыма, оказались… нежизнеспособны.

— И как вы справились с «божественной токсикоманией»? — спросил Еремей.

— Никак, — пожала плечами «деловая». — Желание бога есть высшая ценность, и потому никто не вправе ему перечить или его поучать. Если повелитель желает посвятить себя бесконечным наслаждениям, забыв про праздники, а нередко еще и про пищу, и воду, — воля его. И, разумеется, никто не вправе запретить богам проводить праздник так, что после него остаются только пустые кладки.

— Странно, что при таком обычае боги не вымерли вообще! — неуютно повел плечом Варнак.

— Эпоха Аскезы стала самой тяжелой в истории мира богов, — повторила «лягушонка». — Дома богов, выстроенные предками, пустели. Пастбища и водопои зарастали, сотни и тысячи храмов оказались заброшены. Беспризорные стада скудели, тут и там вновь стали появляться хищники, готовые напасть не только на прирученных повелителями слуг, но и на них самих. Огромные пространства на планете стремительно дичали, и у оставшихся богов больше не хватало сил, чтобы повернуть катастрофу вспять. Именно этот ужас запустения стал страшной вехой между Эпохами Аскезы и Мудрости.

— Боги взялись за ум? — позволил себе остроту Варнак.

— Не совсем, — покачала головой «деловая». — Просто в мире бесконечного наркотического счастья уцелели лишь те немногие, которым для ощущения радости и полноты жизни травы наслаждения оказалось мало. В нашей вселенной есть только одно неодолимое чувство, общее для смертных и богов, — это любопытство. Кому-то любопытно, что будет, если выпить натощак бутылку водки, кому-то — можно ли выкурить разом две пачки сигарет, кому-то — каковы на вкус бледные поганки, кому-то — отчего случается лунное затмение. Последние, как оказалось, живут намного дольше.

— Думаю, таких, что добровольно откажутся от рюмки водки ради таблицы умножения, будет один на миллион, — мрачно предположил Еремей.