100 великих гениев - Баландин Рудольф Константинович - Страница 121

121

Такое воздействие на читателей объясняется не просто литературным талантом автора, но и его способностью уловить и выразить нечто очень важное и характерное для своего народа в данную эпоху. В те же время Гёте не ограничивался текущей действительностью. Его мировоззрение охватывало всю природу и все человечество.

В нем сочеталось множество черт, порой противоречивых и нередко выраженных очень ярко. Он мог не только восхищать глубиной своих прозрений, но и производить впечатление легкомысленного человека. "Так считал, – пишет литературовед Г.В. Якушева, – даже его старший друг и почитаемый наставник Иоганн Готфрид Гердер («Гёте и вправду хороший человек, только крайне легкомысленен»). Впрочем, в юности он получал определения и пожестче: «сумбурная голова», «в котелке винтиков не хватает»… Те, кто знал его близко, отмечали повышенную впечатлительность и ранимость – признак как раз самого серьезного и глубокого восприятия жизни. Его ощущение бытия словно мечется между полюсами восторга и отчаяния (записи в юношеском дневнике: «Как все сумрачно на этом свете»; чуть позднее: «Мир так прекрасен! Так прекрасен!..»).

…Эти крайности – и в зрелом Гёте. Величественный старец, чопорный и важный «олимпиец», в присутствии которого никто не чувствует себя уютно. Сколько подобных воспоминаний осталось потомкам? И сколько свидетельств прямо противоположных, говорящих о страстности, порывистости, дружелюбии старого Гёте. Так, разве не примером немеркнущего сердечного огня стала любовь 74-летнего поэта к 19-летней Ульрике фон Леветцов, его неудачное, несмотря на посредничество самого влиятельного герцога, сватовство к ней и традиционный для Гёте исход любовной драмы – прелестная «Мариенбадская элегия»? (Хотя справедливости ради требуется отметить, что и эта любовь отнюдь не была последней у чувствительного мэтра.)

…Когда немецкий критик В. Менцель дал свой диагноз: «Гёте не гений, а талант», – Генрих Гейне язвительно заметил, что даже те немногие, кто с этим согласятся, вынуждены будут призвать: «Гёте порой обладает талантом быть гением». По мнению Гейне, гигантская фигура Гёте подавляет слабые умы, вызывает раздражение и желание низвести гения до своего уровня. Впрочем, и сам Гейне не отказался от критики, сравнив Гёте со старым атаманом разбойников, который стал вести спокойную жизнь бюргера в тихом провинциальном городке.

Сравнение остроумное, но не вполне справедливое. Ведь более чем через 30 лет после «Вертера» Гёте создал не менее романтичного и страстного «Фауста». Автором оставался все тот же человек, сохранивший бурные порывы молодости, но умеющий (и прежде тоже умевший) их укрощать и, можно сказать, запрягать в нелегкую повозку творчества. По словам немецкого писателя и критика Фридриха Шлёгеля, «поэзия Гёте – утренняя заря истинного искусства и чистой красоты… Философское содержание, характерная правда его поздних произведений может быть сравнима только с неисчерпаемым богатством Шекспира». Хотя А.С. Пушкин высказался сильней, считая «Фауст» величайшим созданием поэтического духа".

В душе у Гёте всегда сосуществовали романтический разбойник «бури и натиска» со степенным рассудительным обывателем. В нем одинаково сильны были и рассудок, и эмоции. Как проницательно подметил немецкий писатель и собиратель народных песен Ахим фон Арним, «каким бы сознательным ни было его творчество… его часто опережает собственная натура, дарящая ему неожиданные идеи и непредвиденное воздействие на других».

Судя по всему, универсальная гениальность и величайшие достижения в творчестве – результат гармоничного взаимодействия одинаково сильно выраженных эмоций, рассудка и интуиции. Или, говоря иначе: правого и левого полушарий мозга, а также подкорки (подсознания). У большинства людей различия между этими тремя компонентами сглаживаются, и личность становится заурядной (при преобладании эмоций – художественная натура, рассудка – рационально мыслящая, подсознания – склонная к мистицизму). Когда связь между ними разлаживается, возникают психические и умственные аномалии. (Должен оговориться: такова моя гипотеза, которая требует более основательного обоснования.)

Русский философ и германист А.В. Гулыга пишет об изменчивости отношения Гёте к религии, которая требует от верующего ограничения свобода мысли, исканий в угоду безоговорочно принимаемым догмам: «В стихах Гёте говорит о своей ненависти к богам, об отвращении к кресту. Христианские сюжеты в искусстве представляются ему антихудожественными, Евангелие – нелепицей. Добившись назначения Гердера главой протестантской церкви в Веймаре, он тут же разражается эпиграммой, в которой сравнивает своего друга с Христом; последний разъезжал на одном осле, а Гердер будет иметь в своем распоряжении сто пятьдесят: это подчиненные суперинтенданту протестантские священники. Стареющий Гёте, судя по записям Эккермана, проявлял интерес к религии… Он принимал христианство как нравственный принцип, говорил о почитании солнца и света как творческой силы бога, отвергая христианскую догматику и обрядность».

Но и в данном случае вряд ли со временем существенно изменились взгляды Гёте. Он был убежден: «Материя без духа, а дух без материи никогда не существует». Природа Бога заключалась для него в божественной Природе. Подобно многим выдающимся естествоиспытателям, он был пантеистом. А то, что он был незаурядным профессиональным натуралистом, доказывают его научные достижения: создание своеобразного учения о цвете (наперекор и в дополнение ньютоновскому), работы по метаморфозу растений, открытие межчелюстной кости у человека (авторитетные специалисты тогда полагали, будто отсутствие ее у человека отличает его от других млекопитающих). У него есть труды по сравнительной морфологии (его термин) животных; он доказывал происхождение черепа из позвонков, изучал метеорологические и геологические явления. В романе «Годы учения Вильгельма Мейстера» он высказал идею о существовании ледниковой эпохи, а во второй части «Фауста» немало места уделил геологическим проблемам (с полным знанием дела).

О его «Фаусте» сказано очень много; эта трагедия вдохновила Шарля Гуно на создание гениальной оперы. Фауст, искушаемый Мефистофелем, ищет миг высшего наслаждения («Мгновенье, ты прекрасно, остановись?») в любви к Маргарите, но переживает страшную катастрофу. Стремясь помочь людям, он преобразует природу, налаживает морскую торговлю, но все, что осуществляется с помощью нечистого, оборачивается злом.

"И вот финал, – пишет Арсений Гулыга. – Мефистофелю удалось-таки вырвать из уст Фауста:

Мгновенье!О как прекрасно ты, повремени!

Взору Фауста открылась панорама гигантской стройки. Он счастлив руководить созидательным трудом, произносит панегирик творчеству. Но ничего этого нет – только лемуры-гробокопатели роют ему могилу. Столетний старец слеп, и победа над временем – всего лишь иллюзия умирающего. Мефистофель сжульничал, не выиграл, а обманул и за это наказан".

Обычно исследователи подчеркивают, что преодоление трагедии личности – в героическом энтузиазме:

Лишь тот достоин жизни и свободы,Кто каждый день за них идет на бой!

В этих словах немолодого Гёте звучит пылкая романтика юности. Но исчерпывают ли они содержание произведения? Например, А.В. Гулыга предлагает такую трактовку: "В финале трагедии Мефистофель, уже увидевший было обещанную душу в своих руках, посрамлен: в дело вмешались ангелы и помогли Фаусту миновать ад.

Чья жизнь в стремлениях прошла,Того спасти мы можем.

Гёте выделил эти слова курсивом. В них идея трагедии… Будь чист в своих помыслах, и тогда не страшна тебе никакая нечистая сила". Хотя можно предположить другую мысль Гёте: последнее мгновение жизни – переход в вечность, и оно лишено ужаса и тоски для того, кто жил напряженно и полно, исчерпывая свой творческий потенциал…