Камеристка - Вайганд Карла - Страница 17

«Все, что живет на лугу» — гласил девиз, и поскольку лица при этом они не скрывали, а только расписывали, как подсказывала фантазия, то все было гораздо скромнее. Дамы были наряжены в костюмы цветов и носили при этом пышные юбки, раздельные полы которых были выполнены в форме лепестков, а их прически украшали фантастические украшения из цветов. Каждый цветок в ходе вечера искал себе одну или несколько бабочек или жучков; когда они позволяли себя «опылять» и позволяли ли вообще, это зависело от их настроения. Во всяком случае, этот праздник не превратился в такую бесстыдную оргию, как «Лесные звери».

В начале 1775 года королева увлеклась перьями павлинов и страусов и ввела в моду экзотические головные украшения из гигантских пучков.

— Почему бы королеве Франции не позволить себе то, что является само собой разумеющимся для каждого вождя дикарей. — Она имела в виду индейцев Северной Америки.

Все произошло в точности как и с ее страстью к бриллиантам. За несколько месяцев королева истратила миллион ливров.

Конечно, требовались подходящие поводы, чтобы демонстрировать эту роскошь. Зимний сезон с 1774 на 1775 год запомнился самыми роскошными придворными балами, какие когда-либо переживала Франция. Никогда я не подумала бы, что такое возможно.

Но сегодня я понимаю: получай королева удовольствия в постели, некоторые из сомнительных развлечений не состоялись бы.

Министр финансов Людовика месье Тюрго был разумным человеком и жил очень экономно, поэтому поведение королевы приводило его в отчаяние.

Многие французы, прежде всего торговцы и ремесленники, были огорчены «дорогой бесполезностью монархии и ее любимцев». Как там писали в одном памфлете того времени?

«Версаль не представляет собой ничего более чем сверхдорогую фривольность, где заласканные бездельники обогащаются за счет усердных торговцев и рабочих». В одной газете на стене Пале-Рояля я тогда прочитала: «Версаль — это лишь вершина айсберга, который ради благосостояния нескольких бесполезных эксплуатирует большинство».

Я и сегодня еще чувствую мурашки, которые побежали у меня тогда по спине.

Месье Тюрго, не самый радикальный защитник этой точки зрения, но один из самых честных, выразился так:

— Традиции, относящиеся к варварским временам, нужно отменить.

Людовик XVI не очень любил надоедливого Тюрго, но ему он был нужен так же, как его деду месье де Шуазель. Тюрго принялся за неблагодарное дело — ограничить расходы двора, устранить средневековые цеховые ограничения и способствовать свободе ремесел. Кроме того, он ликвидировал устаревшее corvee, право дворян использовать бесплатный труд крестьян в их вотчинах. Он запретил дорожные пошлины в пределах страны, которые мешали перевозке зерна и других товаров по Франции и тем самым делали их намного дороже.

«Впервые у французов появился свободный зерновой рынок», — ликовали газеты.

Урожай 1774 года выдался чрезвычайно скудный. Тюрго был уверен, что свободная перевозка зерна и падающие благодаря этому цены на хлеб смогут предотвратить грозящий массовый голод. Но получилось как раз наоборот. Бессовестные спекулянты скупили зерно и так взвинтили цены на хлеб, что бедняки вообще не могли покупать хлеб.

Начали искать виновного и нашли: конечно, им стал министр финансов Тюрго. На него и вылился гнев голодающего народа и уволенных таможенников, которых он лишил работы и денег.

Придворные также ненавидели его, потому что он урезал их расходы; как и остальные дворяне и члены средневековых гильдий. Нехватка зерна привела к волнениям в стране, ее все сильнее обворовывали и грабили.

К началу мая 1775 года разразилось восстание в Париже. Волнения дошли даже до Версаля.

Перед дворцом собралась рассвирепевшая толпа, которая кричала:

— У нас нет хлеба. Мы пришли, чтобы взять себе здесь хлеба!

Высшие слои общества начали понимать, на что способен разгневанный голодный люд.

В столице месье Тюрго бросил против восставших армию, так как жандармерия бессильна. Король призывал к сдержанности, но министр предполагал, что эти выступления не просто спонтанные действия голодающих людей, а заранее подготовленный и спланированный политический заговор.

Солдаты стреляли по толпе, Тюрго велел даже подвезти пушки, а главарей бунтовщиков повесили на фонарных столбах. Восстание быстро подавили.

Мария-Антуанетта тогда очень испугалась. Несмотря на ядовитые памфлеты, она считала, что народ почитает и любит ее и Людовика, и, не обращая внимания на распространяемые похабные карикатуры, мнения своего не меняла.

Люди и любили короля, но они ненавидели монархию.

Глава двадцать один

— Супруга графа д'Артуа произвела на свет сына, — взволнованно доложила мадам Кампан моей госпоже, с которой они в последнее время сдружились. — Вы знаете, что это значит?

— Да, мадам, — ответила мадам Франсина, — племянник короля, очевидно, наш первый дофин. Но пока еще есть надежда. Я слышала, что король наконец осчастливил свою супругу.

— Я бы знала об этом. Но дай бог, чтобы это случилось как можно скорее! — воскликнула Кампан. — Я очень люблю королеву, но с некоторых пор ее капризы и вспыльчивость просто невыносимы. Это почувствовал даже его величество король.

Моя госпожа могла это только подтвердить:

— На прошлой неделе я была свидетельницей тому, как Мария-Антуанетта кричала на своего супруга. Король был так поражен, что даже расплакался.

«Короли ведь такие же люди», — подумала я. И это как-то даже утешало, потому что они ссорились, будто простые люди.

В 1777 году, через семь лет после замужества, королеву словно подменили. Слухи о ее свершившемся браке, казалось, были правдой.

— Теперь я наконец королева Франции, — сказала она мадам Кампан однажды утром, несколько смущенная, но все-таки счастливая. Теперь они с мужем надеялись на скорую беременность.

Граф Мерси тотчас доложил в Вену об этом знаменательном событии.

Мария-Терезия облегченно вздохнула и немедленно дала своей дочери добрые советы о том, как забеременеть, выносить и родить ребенка.

В марте 1778 года месячные у Марии-Антуанетты не пришли. Тотчас же стали искать лучшего акушера во всей Франции и полагали, что нашли его в лице брата аббата Вермона.

Но изменилось и еще кое-что. Министр Тюрго был уволен. Теперь у короля возникли сложности с министрами Морепа и Вернье. Тут вмешалась королева. Месье Морепа был подхалимом, перед Марией-Антуанеттой он заискивал, а за ее спиной плел интриги.

Враги Марии-Антуанетты начали называть ее l'Autrichienne — австриячка. В этом слове крылось особое коварство: ведь chienne означает сука. Королева была чрезвычайно поражена такой откровенной ненавистью. К тому же ей нелегко давалась беременность.

Мадам Франсине она призналась:

— Я полностью изменю свою жизнь. Я была поверхностной и стремилась к удовольствиям. В свое оправдание я могу лишь сказать, что у меня тогда не было ничего, что действительно доставляло бы мне радость. Но, став матерью, я стану заботиться только о моем ребенке и о его воспитании.

Но прежде всего она хотела по совету своего брата Иосифа расстаться со своими многочисленными бесхарактерными друзьями.

Людовик очень заботился о своей жене и каждый день просил ее беречь себя.

— Его величество трогательно относится к королеве, — сказала принцесса де Ламбаль, лучшая подруга Марии-Антуанетты, — но он не в состоянии оградить ее от памфлетов, карикатур и злобных стихов.

В соборах страны затягивали благодарственные гимны за давно ожидаемую беременность, и всюду верующие молились, чтобы роды прошли без осложнений и ребенок родился здоровым.

А тем временем у меня дома снова появилось пополнение. В тридцать семь лет Бабетта произвела на свет двух чудесных девочек. У моего дяди Эмиля теперь было пятеро детей.

Мама писала мне: