Камеристка - Вайганд Карла - Страница 60

Возникали проблемы и с некоторыми провинциями во Франции, прежде всего с Бретанью, которые вообще о революции знать ничего не желали и решительно не признавали Национальное собрание. Да, они категорически отказывали ему в праве издавать законы и постановления.

— Это не только жалко, — рычал Дантон, но и прямо-таки противозаконно и позорно одновременно.

Он ратовал за наказание строптивых бретонцев.

Месье Неккер начал переговоры с английскими провинциями в Канаде из-за необходимости в поставках зерна. Еще один катастрофический голод допустить было нельзя. Далее он постарался убедить голландских заимодавцев. Они должны были, как уже не раз, огромными кредитами помочь Франции выйти из затруднительного положения.

Но голландцы считать умели и настойчиво спрашивали, как он думает вообще когда-нибудь вернуть кредиты? Какие гарантии он может предложить?

Неккер пришел к мысли предложить как обеспечение огромные долги, которые Америка имела перед Францией за ее поддержку в борьбе за независимость. Без сомнения, умный шахматный ход, но удастся ли он?

Швейцарец знал, что он ходит по очень тонкому льду. Теперь уже было много таких, кто не считал его «финансовым волшебником», скорее, наоборот, утверждали, что свой нимб он приобрел путем нечестных манипуляций. Что, между прочим, было правдой.

— В действительности месье Неккер некомпетентный надутый дурак, как и многие в Национальном собрании, — пренебрежительно высказалась о банкире мадам дю Плесси. Было очевидно, что Жак Неккер тщеславен. Он не только превозносил свои способности, но и свою некрасивую, но умную дочь мадам де Сталь, а также свою супругу.

Конечно, он считал, что его таланты недостаточно оценены. Однажды он даже позволил себе непростительный промах, назвав французов «смехотворной нацией». Его слуги подслушали это высказывание и распространили по городу. Это чрезвычайно повредило его былой популярности.

Новейший слух утверждал, что вскоре предстоит резня королевской семьи и всех аристократов в стране. Тогда в изгнание хлынула новая волна, потому что многие слуху поверили. Каждый день слышали о новых очагах беспорядков в провинциях, и это подогревало страх перед распадом страны.

«Гражданская война» — эти ужасные слова крутились не только в моей голове.

Граф Прованский, следующий по возрасту брат короля, и другие монархисты хотели свергнуть Людовика XVI с престола.

— Тогда был бы свободен путь, чтобы с приверженцами монархии двинуться на Париж, занять город и раз и навсегда очистить эти авгиевы конюшни.

Так изложил моей госпоже планы партии монархистов маркиз де Ламбад. И вот еще что обсуждалось: Людовика, неспособного и нерешительного, нужно вынудить к отречению. Затем вместо него королем был бы назначен его кузен, снедаемый честолюбием Филипп Орлеанский. К сожалению, многие верили, будто он все сделает на пользу и на благо разоренной страны.

Козни его родственника-интригана не остались тайной для короля. Поэтому он отправил его в Англию.

— Каждый крестьянин может идти, куда хочет, — огорчалась королева, — только король Франции — пленник черни.

Но тут Мария-Антуанетта заблуждалась, и ее супруг указал ей на это:

— Наши крестьяне не крепостные, как в России, мадам. Им не только разрешается обрабатывать землю, они ею владеют и могут передавать в наследство сыновьям. Но если они покидают землю на длительное время, их землевладелец, которому они обязаны выплачивать оброк, имеет право отобрать у них эту землю и распорядиться ею по-своему.

Вскоре Национальное собрание изменило бы это.

— Франция не только стоит у края глубокой пропасти, — сказала однажды мадам дю Плесси королеве, — я думаю, она уже сделала шаг дальше и находится теперь в свободном падении в бездонную пропасть.

Глава семидесятая

У Мадам дю Плесси, красивой и состоятельной вдовы, занимающей выдающееся положение при дворе, с некоторого времени появился как настойчивый, так и многообещающий почитатель.

Он выгодно выделялся из толпы претендентов на руку очаровательной графини: подходящий ей по возрасту, приятной внешности, веселый, образованный и остроумный, а также совестливый.

Он давно уже входил в число ее хороших знакомых. Он овдовел, происходил из древнего французского дворянства, был состоятелен, и его слуги никогда о нем плохо не говорили. Мне особенно нравилось, что ему было противно всякое жеманное и манерное поведение, и косметикой он не пользовался. Его звали Филипп де Токвиль, маркиз де Сен-Мезон. Он был родом из Лангедока и владел там огромными поместьями, а также роскошным замком у Орлеанской набережной на Иль Сент-Луи в Париже.

Моя госпожа в сопровождении демуазель Элен уже бывала там несколько раз в гостях на ужинах и поэтических чтениях. Мадам Франсина обещала взять меня с собой в следующий раз.

— Сквозь широкие окна салона справа виден собор Парижской Богоматери, а слева — элегантный ресторан «Серебряная башня». Но на переднем плане в конце моста де ла Турнель видишь памятник в честь Святой Женевьевы, защитницы Парижа, — вспоминала мечтательно мадам дю Плесси. Я уже заметила, что мадам хотелось бы проводить там больше времени, чем в собственном дворце, хотя он тоже был просторный и обставлен со вкусом.

Перед ратушей находилась Гревская площадь, как бы прихожая квартала Марэ. Эта площадь, название которой означает «Праздность», потому что там собирались безработные люди, ищущие работу, было традиционным местом казни.

Эти спектакли народ посещал всегда с охотой, они ведь щекотали нервы жадной до сенсаций публики, тем более что приговор менялся в зависимости от тяжести предполагаемого преступления и от вкусов того времени.

Если преступника просто вешали, это привлекало не так много публики, как обезглавливание. Кровь, часто брызгавшая на метры вокруг, нравилась зевакам больше, чем дергающиеся ноги повешенного, даже если им часто казалось смешным, как его иссиня-черный язык свисал изо рта.

Если кого-нибудь привязывали к колесу, Гревская площадь была настолько переполнена, что можно было бы ходить по головам. Толпа прямо-таки наслаждалась разбиванием костей жертвы.

И порка плетями находила много поклонников, особенно если осужденный кричал как следует и было много крови.

Но ничто не могло превзойти четвертование — совершенно великолепный спектакль. В памяти граждан постарше сохранилось воспоминание о мучительной смерти непокорного Дамьена,[56] который в свое время был настолько дерзким, что ударил Людовика XV перочинным ножом.

Паре крепких лошадей пришлось потратить много сил, чтобы разорвать солидно сложенного смертника.

За отелем де Виль и деловой улицей Риволи, а также за следующей за ними улицей Сент-Антуан на севере и берегом Сены на юге все было спокойно. Это был тихий квартал. Здесь находилась узкая улица Прево, на которой некоторое время жил писатель и философ Жан-Жак Руссо. Здесь он начал писать свой роман «Эмиль, или О воспитании», в котором восхвалял как идеал близкое к природе воспитание детей. Мадам Франсина внимательно прочитала эту книгу в начале своей деятельности в качестве гувернантки.

Здесь же был и квартал церкви Сент-Жерве с греческими колоннами в трех различных стилях. Это мне также объяснил папаша Сигонье, очаровательный старик. Когда я удивилась, откуда он знает об этих античных колоннах, он, хитро засмеявшись, сказал:

— Торговец старым железом не обязательно должен быть необразованным.

Совсем близко стояла церковь Сент-Мери. И она могла предложить кое-что необычное. Ее портал на самом верху венчает маленькая статуя. У кого хорошие глаза, тот мог разглядеть двуполое существо с рожками, у которого есть грудь, а также и борода.

56

Робер-Франсуа Дамьен (1715–1757) — француз, известный тем, что совершил неудачное покушение на короля Франции Людовика XV.