Белые лодьи - Афиногенов Владимир Дмитриевич - Страница 26

26

— Ничего, заплачу.

Мы прошли на мостик, и следом за нами туда пожаловал Зевксидам. Он был большого роста, с бронзовой шеей и грудью, выглядывавшей из-под кожаного панциря, узколобый, с густыми бровями, сросшимися над переносицей, с нижней губой, ехидно оттопыренной, как у хорька. Может быть, после разговора с Константином у меня даже внешность лохага стала вызывать раздражение, до этого я находил его вежливым и обаятельным.

В лучах солнца море блестело сейчас золотыми красками, было очень спокойным и нежным; не верилось, что оно может быть не только сердитым, как при выходе из Золотого Рога, но и с темными огромными валами, ломающими весла, как, например, на середине пути, где-то напротив болгарского города Преслава. А чем ближе к Таврии, Понт становился ласковее, разве что напустит на судно изредка ветер неопределенного направления, как два часа с половиной назад, когда я сидел на корме, а потом засияют лучи, и на тихой воде снова заискрятся золотые блики.

Капитан приказал рулевому отвернуть кормовым веслом чуть левее по ориентирам, знакомым только ему; в правый борт ударили волны помощнее, диера слегка накренилась, но гребцы почувствовали этот маневр и тут же выровняли ее.

Еще несколько часов ходу, и из дальней дымки начал вырисовываться город. Вначале показались двускатные крыши базилик, подпираемые белыми колоннами, и золотые купола крещален. Потом храмы предстали полностью во всем своем великолепии, выстроившись полукругом в ряд и ослепительно сверкая девственной чистотой в лучах солнца. Они горделиво возносились над крепостными стенами с толстыми башнями, влитыми в скалы, круто спускавшиеся к морю.

Наша «Стрела» скоро обогнула их, и тут нам в глаза ударил яркий свет сотен солнечных зайчиков. Он был таким резким и неожиданным, что мы разом вскрикнули и зажмурились.

Ктесий, уже бывавший в этом городе, с улыбкой пояснил:

— Это выставлены для охлаждения изделия из стекла. Вон там, — капитан показал рукой на две ближние к нам базилики, — между храмами Двенадцати апостолов и святого Созонта, находится мастерская по их литью. В солнечный день Херсонес сияет так еще и потому, что во всех городских зданиях и даже домах бедноты в окна вставлены стекла.

Мы уже подошли настолько близко к городу, что уже видны были за зубчатыми кладками крепостных стен солдаты херсонесского гарнизона, вооруженные короткими мечами, дротиками и круглыми щитами, как у наших константинопольских стражников. Щиты были размалеваны разными красками, но выделялись красного цвета. Такие щиты принадлежат славянам. Значит, и они служили в гарнизоне.

Около берега качались на воде, словно поплавки, привязанные к мосткам рыбацкие лодки: время уже было далеко за полдень, и рыбаки давно разбрелись по домам, с тем чтобы завтра чуть свет прийти сюда и на утлой лодчонке снова уйти далеко от берега, где совсем небезопасно даже на большом судне.

Вдоль мостков тянулись деревянные ряды, служившие, видимо, прилавками. Сюда свозили свежую рыбу и продавали. А часть отправляли в засолочные.

Потом мы увидели, как из-за скалы, ребром выпиравшей в море, выскочила похожая на славянскую лодью галера, небольшая, гребцов на тридцать. Она легко скользила по воде, приближаясь к нам.

— Это спешит навстречу путеводная галера, высланная начальником гарнизона. Она и поведет нас в бухту.

Галера привела нас в Прекрасную Гавань.

На причал выбежали встречать толпы горожан. Среди них находились дети и даже старики. Пока мы подходили к берегу, собравшиеся обменивались своими мнениями, которые хорошо были слышны нам.

— Смотрите, нос судна похож на голову меч-рыбы!

— «Стре-ла»… — лет тридцати мужчина, занимающий в городе почетную должность, судя по тому, что был в тоге с пурпурной каймой, обратился к молодому, стоящему на прибрежном песке прямо у воды: — Видел камень напротив лупанара? Чего?! Не видел, говоришь… Хочешь этим сказать, что заведение Асафа стороной обходишь… Врешь, удалец! Он, этот камень, прямо у входа к блудницам вкопан… Так что ты не мог его не заметить. А на нем надпись, посвященная Юпитеру, которую сделал моряк со «Стрелы»…

— С этой?

— Конечно, с другой «Стрелы», дурачок. Теперь я вижу, что ты и впрямь еще в лупанаре не был… Там эта надпись сделана четыреста лет назад.

Тут мы увидели, как стражники разъединили толпу и в образовавшийся проход прошли протосфарий, которого можно было узнать сразу по дивитиссию[63] и крупной фибуле на груди — золотой застежке. Впереди него комискорт[64] нес святую хоругвь — широкое полотнище красного цвета с золотым ликом Христа Пантократора. Такую же хоругвь имел раньше каждый римский город, только орла на ней теперь заменил образ Иисуса.

За ними шел митрополит. Он осенил толпу серебряным крестом, и толпа встала на колени.

Константин спустился в каюту и вскоре появился в белой священческой одежде, соответствующей его сану, с золотым крестом на груди и панагией святого Павла. В руках философ держал свернутые в трубочку грамоты василевса и патриарха Фотия.

После церемонии встречи и екфрасиса[65] в церкви св. Созонта, считавшейся здесь дворовой, нам отвели для постоя двухэтажный дом с каменными пристройками для проживания солдат; матросы с невольниками, их надсмотрщиками и капитаном остались на диере в гавани.

Константин прилег отдыхать, а мне слова о надписи на камне напротив лупанара почему-то не давали покоя, и так захотелось взглянуть на эту надпись четырехсотлетней давности, что я не удержался (неужели дьявол вводит меня в искушение?!) и, дав себе обет сотворить потом во искупление греха двести молитв, надел поверх монашеской рясы паллий[66] и вышел на улицу. Лупанар я сразу нашел по желтым одеждам его обитательниц, сидевших и бродивших по двору. Завидев меня, одна из блудниц, бойкая на язык, крутобедрая, с тонкой талией и миндалевидными орехового цвета глазами, сказала:

— Эй, человек, ты, наверное, с византийской диеры… В своем городе я всех мужчин наперечет знаю… — И засмеялась, ведьма, а рядом с ней стоящие развратницы засмеялись тоже. — Но по твоему постному злому лицу вижу, что проку от тебя никакого нашей сестре не будет.

Не обращая более внимания на нее, я отыскал камень из крепкого известняка, вкопанный у угла лупанара, и стал читать выбитые на нем слова:

«Кай Валерий Валент, моряк Мезийского флавиева флота, либурна[67] «Стрела», поставил алтарь Юпитеру Лучшему Величайшему».

Посвящал надпись моряк богу, а сам, наверное, не раз бывал в притоне разврата. Человеческое лицемерие… Господи, прости, как я смею думать о человеке, которого не видел и который жил-то несколько столетий назад?! А он, может быть, безгрешен… Но внутренний голос стал твердить мне: «Человек — и безгрешен?! Быть такого не может… Вспомни его первородный грех. Разве сие тому не доказательство? Да что там человек… А падшие ангелы, превратившиеся в бесов?.. Ведь их первыми грехами являлись зависть и гордость…»

Пока я думал, ко мне подошла тоненькая, как тростиночка, белокурая обитательница лупанара.

— Что вы так внимательно изучаете? — полюбопытствовала.

— Скажи, красавица, а как этот камень с алтаря попал сюда?

— Когда базилику Двенадцати апостолов строили, прежний, языческий, храм разобрали, хорошие камни в дело пошли, а ненужные выбросили. А папашка наш взял и приволок вот этот и в землю вкопал.

— Кто? Кто? — переспросил я удивленно.

— Наш хозяин Асаф. Он сказал: «Пусть этот камень будет стоять здесь в память о посетителях наших, среди которых немало моряков…»

— Веселый у вас папашка…

— Веселый, — в тон мне ответила молоденькая женщина.

Я взглянул на ее доверчивое лицо. Была в нем какая-то детскость, доброта и нежность. «Папашка… Хозяин… Ведь конечно же она в этом доме не по своей воле…» И сердце мое облилось кровью.

вернуться

63

Дивитиссий — парадная одежда василевса и правителей фем.

вернуться

64

Комискорт — дословно «комит шатра», то есть начальник шатра. В данном случае начальник сторожевой службы.

вернуться

65

Екфрасис — проповедь.

вернуться

66

Паллий — просторный плащ, вообще верхнее платье.

вернуться

67

Либурн — римский военный корабль.