На семи дорогах - Хаидов Юсуп - Страница 6

Хозяин покачал головой и сделал несколько шагов.

— Куда? — спросил Бабакули.

— Запру ворота и спущу собак.

Толкнув Иламана в затылок, приехавшие заперли за ним дверь.

В комнате было темным-темно, она не имела окон. Когда глаза Иламана привыкли немного к тьме, он начал рассматривать помещение.

Потолочные балки были покрыты черной сажей — в этом он убедился, ощупав их: потолок был невысоким. Стены тоже были черными. Посреди комнаты располагался очаг, полный золы.

Иламан протянул руки к очагу, но зола была не теплее, чем песок под снегом.

Продрогший в дороге Иламан понял, что согреться ему не удастся.

Дрожа от холода, он подошел к двери и, обнаружив небольшую щелочку, через которую в комнату лился свет, стал рассматривать двор.

Он увидел двух огромных серых собак, рядом с ними прогуливался свирепый пастуший пес.

Вскоре вышло солнце, и собаки лениво поплелись на солнечную сторону двора, чтобы погреться.

Иламан на всякий случай подергал дверь. Сначала тихонько, затем сильнее. Непрочный запор соскочил, и мальчик вышел во двор. От запаха свежего мяса, жарившегося с луком и морковью, у него закружилась голова. Не раздумывая, он пошел в ту сторону, откуда доносился вкусный запах.

Узкая дверь вывела его на другую половину двора. Здесь он прошел немного и остановился перед двумя кибитками, стоявшими рядом.

Из одной кибитки послышался шепот, и Иламан, не раздумывая, толкнул дверь в эту кибитку.

Перед возвышением, обтянутым красным покрывалом, украшенным узорами, сидело несколько богато одетых женщин. В очаге ярко пылал огонь. Приятное тепло взяло мальчика за руку и властно потянуло к очагу.

Женщины, увидев внезапно появившегося незнакомого мальчугана, поспешно сгрудились, словно овцы, и отпрянули в глубь кибитки. Все они, словно по команде, натянули концы головных платков до самых глаз, закрывая лицо.

Однако Иламан не обратил никакого внимания на переполох, который произвело в кибитке его появление. Он опустился у очага и принялся греть озябшие руки и ноги.

Не успел Иламан как следует согреться, как в дверях кибитки появился хозяин дома. Когда он увидел мальчика, который грелся у очага, у него от ярости задрожали усы. Не говоря ни слова, он достал из очага одно из горящих поленьев и приложил его к икре Иламана.

Издав душераздирающий крик, мальчик выскочил из теплой кибитки.

— Таких неслухов надо учить уму-разуму! В мои бы руки его, я б его за десяток дней сделал истинным мусульманином, — проговорил хозяин и громко расхохотался.

— Сойти бы ему в могилу, дерзкому! И откуда он только появился? Пришел и сразу уселся у очага, словно хозяин, — произнесла, играя глазами, жена усатого, манерно растягивая каждое слово. — Хорошо, что ты сам пришел и выпроводил его, чтоб его земля проглотила. Я подумала, что на такого даже словечка потратить жалко.

Остальные женщины молчали.

В дверь вошли Ходжанепес и Бабакули.

Жена хозяина осторожно дотронулась до своего головного убора, величиной с небольшую плетеную корзину, покрытую позолоченными украшениями, и проговорила:

— От этого проклятого, который меня так перепугал, я совсем обессилела.

— И что? — спросил хозяин.

— Пригляди сам за пловом! — позвякивая украшениями, она отошла в угол.

Так или иначе, завтрак состоялся. Жирный плов, в котором мяса и моркови было куда больше, чем риса, был уничтожен до конца.

Хозяин дома, громко отрыгиваясь и вытирая руки о халат, произнес:

— Слава аллаху! Благодарение аллаху! Бабакули, мы хотим в эту ночь убраться отсюда.

Бабакули, выронив из рук комок из остатков плова, который он собрал с большим усердием, моргая глазами, уставился на хозяина вопросительным взглядом.

Что же касается Ходжанепеса, то тот, сделав вид, что о чем-то догадывается, спросил:

— Вас пригласили на той?

— Зачем нам чужой той! — усмехнулся хозяин. — Нет, мы собираемся устроить свой собственный той.

Хозяин помолчал, затем продолжал.

— Проклятый колхоз! Ты, наверное, знаешь батрака Худайберды?

Ходжанепес кивнул.

— Он теперь председатель, чтоб его дом сгорел с ним вместе! Каждый день строит нам козни, натравляет на нас районные власти. Все, все в доме взял на учет, даже это, — тяжело задышав, хозяин поднял угол кошмы, на которой сидел. — Мы все, пострадавшие от новой власти, решили собраться и уйти...

Ночью, когда село спало крепким сном, шестерых верблюдов во дворе навьючили ценными вещами. Два из них вместе с поклажей принадлежали усатому хозяину, остальные — другим сельским богатеям, которые решили бежать.

Хозяин назвал вполголоса четыре имени.

— Запомните их, — приказал он. — Верблюдов, детей и жен необходимо переправить через границу. Реку нужно пересечь на лодках, которые потом следует затопить.

Кто-то спросил:

— А как мы перейдем границу?

— По моим сведениям, властям сегодня будет не до того, чтобы охранять ее, — сказал усатый.

***

Председатель колхоза Худайберды-батрак и колхозный счетовод Веллек были целиком поглощены подсчетом работы, выполненной колхозниками за истекшие сутки.

Веллек, хотя и умел кое-как писать, уже через полчаса не мог прочесть собственноручно написанное.

Они находились в маленькой узкой комнате, громко называвшейся колхозной конторой.

На кошме, облокотившись на несколько подушек, полулежал Худайберды. Он с досадой рассматривал непонятные каракули Веллека.

— Если все грамотные похожи на тебя, то я не буду пытаться учиться, — произнес сердито Худайберды, вертя так и этак клочек бумаги.

— Что ты, Худайберды-ага! Другие еще чуже чем я.

- Да?

— Конечно. Я ведь всю азбуку изучил. Между прочим, мулла, который обучал меня грамоте, еще хуже знал азбуку, чем я. Между прочим, я в течение всей учебы ни разу не отведал плетки, — похвастался Веллек.

— А что ты называешь азбукой? Это такая толстая-претолстая книга?

— Еще толще чем эта, — с серьезным видом проговорил Веллек, указывая на подушку, на которую облокотился Худайберды.

— Ну, ладно, Веллек-мулла, — оборвал председатель. — Поболтали и довольно. А теперь давай-ка подведем итог, подсчитаем, сколько зерна, взятого взаймы у государства, мы роздали дехканам. На этом наши сегодняшние дела будут закончены, и можем спокойно идти спать.

—Зерно, зерно... — пробормотал Веллек, разглаживая складки потемневшей бумаги, и поправил фитилек сильно чадившей керосиновой лампы: в комнате не было ни одного окошка.

— Я слушаю.

— Вот тут, на этой бумаге, написано: тысяча килограммов, а мы получили всего четыре мешка,

— А дехканам сколько мы раздали?

— Сто ведер зерна.

— Что же тебя смущает?

— Я не понимаю, Худайберды-ага, что это за килограммы, — пожаловался Веллек.

— В следующий раз, когда будем получать зерно, попроси, чтобы его нам давали ведрами и подсчитывали ведрами. Тогда не собьешься, — посоветовал Худайберды.

Внезапно со двора донесся конский топот. Председатель и счетовод уставились друг на друга. Худай-берды на всякий случай бросил взгляд на прислоненную к стене однозарядную двухстволку. Подождав несколько мгновений, сказал Веллеку:

— Ну-ка, выгляни. Может, колхозная скотина сбежала?

Когда-то в детстве Веллек сильно упал и повредил себе ногу, из-за этого он и сейчас немного прихрамывал. Припадая на ногу, он выглянул в дверь и тут же отпрянул назад, позабыв притворить ее:

— Худайберды-ага!

— Что там?

— Нас окружают вооруженные всадники.

— Много их?

— Пожалуй, больше сотни. Что будем делать, Худайберды-ага?

— Иди сюда. Вот пустые гильзы, набивай их порохом. Только быстрее, быстрее, — торопил председатель.

Сам он вскочил, схватил ружье и, не теряя времени, направил его на дверь. Как только в проеме мелькнула тень, он нажал на курок.

Выстрел взметнул пыль у порога. Тень, появившаяся в дверях, исчезла, сместилась куда-то в сторону.