Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 18

18

Гайдамак.

Да оно так, дружок; я это и сам знаю, да вот что: не так паны, как подпанки, а еще: пока солнце взойдет, роса глаза выест.

Запорожец.

Брехня! Пой, старче божий, какую знаешь, а то и звона не дождемся — заснем.

Все вместе.

Правда, заснем; спой нам что-нибудь.

Кобзарь (поет)

«Летит орел, летит сизый Да под небесами. Зализняк гуляет батько Степями, лесами. Ой, летает сизокрылый, А за ним орлята. Ой, гуляет славный батько, А за ним — ребята. Те ребята — запорожцы, Сыновья Максима. Обо всем толкует с ними Батько их родимый. Он запляшет — все запляшут, Земля затрясется. Запоет он — все подтянут, Горе засмеется. Поставцом горилку тянет, Чаркою не любит, А врага в бою, не глядя, Найдет и загубит… Вот таков-то у нас батько, Орел сизокрылый, И воюет и танцует Со всей мочи-силы. Нет ни хутора, ни хаты, Ни стада, ни сада. Степь да море — на просторе. Богатство и слава. Берегитесь нынче, ляхи, Горе вам, собаки! Зализняк идет к вам в гости, А с ним гайдамаки».

Запорожец.

Вот это — да! Отколол, ничего не скажешь: и складно и правда. Хорошо, право, хорошо. Что захочет — то так и режет. Спасибо, спасибо!

Гайдамак.

Я что-то не раскусил, что он пел про гайдамаков.

Запорожец.

Какой же ты бестолковый, право! Видишь, вот что он пел; чтоб ляхи поганые, бешеные собаки, каялись, потому идет Зализняк Черным шляхом{7} с гайдамаками, чтоб ляхов, видишь, резать…

Гайдамак.

И вешать и мучить! Хорошо, ей-богу, хорошо! Ну, так! Право, дал бы рубль, если б не пропил вчера. Жаль! Ну, пускай старая вязнет — больше мяса будет. Сделай одолжение, будь ласков, — завтра отдам. Хвати еще что-нибудь про гайдамаков.

Кобзарь.

До денег я не очень жаден. Была б ваша ласка слушать, — пока не охрип, буду петь; а охрипну — чарочку-другую той «ледащицы-живицы», как это говорится, да снова. Слушайте ж, панове-громада!

«Ночевали гайдамаки В зеленой дуброве, На лугу ходили кони В седлах наготове… Ночевали паны-ляхи В шинках с шинкарями, Напилися, растянулись, Да и…»

Все.

Стой-ка. Кажется, звонят. Слышишь? Еще раз… о!..

«Зазвонили, зазвонили!» — Покатилось эхо. «Поднимайтесь-ка, а песня — Делу не помеха». Повалили гайдамаки, Аж стон по дуброве. На плечах возы до церкви Понесли воловьи. А Валах за ними следом Затянул суровей: «Ночевали гайдамаки В зеленой дуброве…» Ковыляет, напевает Потихоньку старый. «Дай другую, старче божий, Поддай, поддай жару!» И с возами в пляс пустились. Плясовую грянул: «Так-то, хлопцы, добре, хлопцы, А я не отстану. Заходила Земля под ногами. А Валах на кобзе режет, Додает словами: «Ой, гоп таки-так! Кличет Ганну казак: «Иди, Ганна, побалую, Иди, Ганна, поцелую. Пойдем, Ганна, до попа Богу помолиться. Нету жита ни снопа — Бурьян колосится». Оженился, зажурился, Нужда одолела. Дети голы, а их батько Поет то и дело: «И по хате ты-ны-ны, И по сеням ты-ны-ны, Пеки, жинка, блины, Ты-ны-ны, ты-ны-ны!..»

«Добре, добре! Дай еще раз!» — Кричат гайдамаки.

«Ой, гоп, диво, диво, Наварили ляхи пива, А мы будем пировать, Панов-ляхов угощать, Панов-ляхов угощая, С панянками поиграем, Ой, гоп таки-так! Кличет панну казак: «Панна, пташка моя, Панна, доля моя! Не стыдися, дай мне ручку, — Нечего стыдиться! Пускай людям горе снится, — Будем веселиться! Запоем, затянем, Друг на дружку глянем. Панна, пташка моя, Панна, доля моя!»

«Еще! Еще!»

«Кабы если б или так, или сяк, Кабы если б запорожский казак! Кабы если б молодой, молодой, Хоть по хате походил бы со мной. Страх как мне не хочется Да со старым морочиться! Кабы если б…» «Цыц! Ошалели! Что за погань!  Поете здесь, да в час такой, Да где! — у божьего порога! Все ты затеял, пес слепой!» — Так атаман кричит. И встали У церкви хлопцы. Клир поет. Попы с кадилами, с крестами Идут, идут. Затих народ. Кропя оружье, меж возами Попы торжественно прошли. Хоругви следом пронесли, Как на святой над куличами. «Молитесь, братия, молитесь! — Так благочинный возгласил. — Восстанет стража из могил На помощь. Духом укрепитесь! Не даст господь Чигрин распять, А вы Украину охраняйте, Не дайте матери, не дайте В руках у палача стенать. От Конашевича доныне Пожар не гаснет, люди мрут, Томятся в тюрьмах, на чужбине…  А дети в нехристях растут, Казачьи дети. А дивчата — Земли украинской краса — Посрамлены, в руках у катов. И непокрытая коса Сечется с горя. Кари очи В неволе гаснут: расковать Казак сестру свою не хочет И не стыдится сам стонать В ярме у ляха. Горе, горе! Молитесь, дети! Страшный суд Нам ляхи-палачи несут! И разольется крови море… А вспомним гетманов своих: Богдана вспомним, Остраницу. Кто знает, где могилы их, Где их священный прах хранится? Где Наливайка славный прах? Кто плакал на его могиле?{8} Кощунственно в глухих степях Враги их пепел распылили. Они поруганы. Не встанут. Не встанет праведник Богун, Чтоб зимний запрудить Ингул Телами шляхты{9}. Нет Богдана, Чтоб Воды Желтые и Рось Окрасить кровью, как бывало. И Корсунь — город древней славы — Тоскует нынче. Довелось Угаснуть в забытьи на свете. А Альта плачет: «Где Тарас? Не слышно… Нет. Не в батька дети!» Не плачьте, братия: за нас И души праведных, и сила Архистратига Михаила, — Не за горами кары час. Молитесь, братия!..» Молились, Молились с верой казаки По-детски чисто. Не журились И не гадали, чтоб спустились Над их могилами платки. Вся и слава — что платочек На кресте накинут… А диакон возглашает: «Враги да погинут!.. Братия, ножи берите! Благослови, боже…» «Освятили! Освятили!» Аж мороз по коже. «Освятили, освятили! Шляхта да погинет!..» И ножи те заблестели По всей Украине{10}. вернутьсявернутьсявернутьсявернуться