Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич - Страница 29

29

Слепая

Пойдем скорее! Веди меня!

Оксана

Куда вести? В болото, в лес? Постой, постой! Я поведу тебя в село, Где все бурьяном поросло, Где вместо хат — кресты, могилы, Где поселился друг мой милый В светелке темной и сырой.

Слепая

Пойдем скорее. Бог с тобой! Перекрестися!

Оксана

Я крестилась, Я горько плакала, молилась, Но бог отверг мои кресты, Мои сердечные молитвы. Да, он отверг. А помнишь ты? Нет, ты не помнишь, ты забыла. А я так помню, ты учила Меня, малютку, кровь сосать Да «Отче наш» еще читать.

Слепая

Оксано, боже мой, молись, Ты страшно говоришь!

Оксана

Да, да. Я страшно говорю, так что же? Ты не боялася сидеть Осенней ночью у забора И просидела двадцать лет, — Пойдем опять туда сидеть. Пойдем же, мамо, будем петь, Пока народ не пробудился. И будем петь, как снарядился Казак с ордою воевать, И как покинул он дивчину, И как другую полюбил. Ведь это весело — покинуть В чужой далекой стороне Листок с любистка на огне.

(Поет тихо.)

«Плыви, плыви, лодочка, за Дунай; За Дунаем погуляю, молода, С казаками, молодцами мертвыми, С казаками-мертвецами». Чур меня! Чур меня! Чур меня! Пойдем скорее. Ах, постой! Я потеряла башмаки. А башмаки ведь дорогие, Да ноги жгли мне, все равно Мне их не жаль, и босиком Дойдем до гроба…

(Поет.)

«Полетела пташечка Через поле в гай, Уронила перышко На тихий Дунай. Плыви, плыви, перышко, Плыви за водой!..»[10] Я все молчала, все молчала, А он шептал и целовал. Сулил манисто с дукачами. Зачем ты не велела брать? Ведь им бы можно удавиться. А знаешь что? Пойдем к реке Купаться просто, и утонем, И будем щуками в воде. И пташкам воля в чистом поле, И пташкам весело летать; А мне так весело в неволе Девичью молодость терять. Я разве грешница какая? Отраву, что ли, я варю? Нет, я не грешница; ты знаешь, Всему я верила, всему! Но кто поверил моей вере? Теперь не то. Летит, летит! Нет, ты не вылетишь, проклятый. Я задушу тебя! Держите — Красный змий! Красный змий! Он рассыплется… Потом… Га! га! га!.. И, будто мщение живое, Она с распущенной косой, С ножом в руках, крича, летела И с визгом скрылася в огне. Вдруг крик пронзительный. Вздрогнула Слепая молча и, крестясь: «Аминь, аминь, аминь!» — шептала. И крик сменил протяжный гул, Стена упала, гул ревел И смолк в долине безучастной, Как в глубине души бесстрастной. Пожар, лютея, пламенел. Слепая, бедная, стояла В дыму и пыли снеговой, Она Оксаны дожидала И «со святыми упокой» Невольно с трепетом шептала. И не дождалася слепая Своей Оксаночки; ушла Из погорелого села, Псалом любимый напевая: «Кого, рыдая, призову я Делить тоску, печаль мою? В чужом краю кому, тоскуя, Родную песню пропою?»

Петербург, 1842

ГАМАЛИЯ

«Ой, все нет и нет ни волны, ни ветра От матери-Украины; Там идут ли речи про поход на турок — Не слышно нам на чужбине. Ой, подуй, подуй, ветер, через море Да с казацкого поля, Высуши нам слезы, утоли печали, Облегчи неволю. Ой, взыграй, взыграй синевою, море, Колоти в борт волнами… Лишь мелькают шлыки — то плывут казаки К султану за нами. Ой, боже наш, боже, хоть и не за нами — неси ты их с Украины: Услышим про славу, казацкую славу, Услышим и свет покинем». Вот этак в Скутари казаки стонали, Стонали, бедняги, а слезы лились, Казацкие слезы тоску разжигали… Босфор задрожал — потому не привык К казацкому плачу: вскипел величавый И серую шкуру подернул, как бык, Й дрожь пробежала далеко, далеко, И рев его к синему морю дошел, И море отгрянуло голос Босфора, В Лиман покатило и дальше в просторы, И в Днепр этот голос волной донесло. Загрохотал старик, вскипая, Аж ус от пены побелел: «Ты спишь? Ты слышишь? Сечь родная!» И Луг Великий загудел За Хортицею: «Слышу! Слышу!» И Днепр покрыли челноки, И так запели казаки: «У турчанки — высок терем, Богата светлица. Гей, гей! Море, бей! Выше скал волны взвей! — Едем веселиться! У турчанки-басурманки Дукаты в кармане. Не дукаты считать, Едем вас выручать, Братья христиане! У турчанки — янычары Со своим пашою… Гей, ги! Эй, враги! Свою жизнь береги — Мы смелы душою!» Плывут себе, поют они, А ветер крепчает… Впереди их Гамалия Дубом управляет. Гамалия, водяные Взыграли просторы. Ничего! И лодки скрылись. Одни волны-горы. Спит, дремлет в гареме в раю Византия, И дремлет Скутари. Босфор же не спит, Он, точно безумный, гнет волны крутые, Он сон их встревожить желает, кипит. «Не тебе, Босфору, вступать со мной в ссору! — Шумит ему море. — Я твою красу Песками закрою, коль дойдет до спору. Разве ты не видишь, каких я несу Посланцев к султану?…» Так море сказало. (Любило отважных чубатых славян.) Босфор усмирился. Турчанка дремала. Ленивый, в гареме дремал и султан. И только в Скутари очей не смыкают Казаки-бедняги. Чего они ждут? По-своему богу мольбы посылают, А волны на берег бегут и ревут. «О милый боже Украины! Не дай погибнуть на чужбине В неволе вольным казакам! И тут позор, позор и там — Встать из чужих гробов с повинной, На суд твой праведный прийти, В железах руки принести, В цепях-оковах перед всеми Предстать казакам…» «Жги и бей, Режь нечестивца-басурмана!» — Крик за стеною. Голос чей? Гамалия, глянь, какие Янычары злые! «Режьте! Бейте!» — над Скутари Голос Гамалии. Ревет Скутари, воет яро, Все яростнее пушек рев; Но страха нет у казаков, И покатились янычары. Гамалия по Скутари В пламени гуляет, Сам темницу разбивает, Сам цепи сбивает. «Птицы серые, слетайтесь В родимую стаю!» Встрепенулись соколята, Распрямили плечи, Давным-давно не слыхали Христианской речи. Испугалась ночь глухая, Тот пир наблюдая. Не пугайся, полюбуйся, Наша мать родная! Темно всюду, точно в будни, А праздник не малый: Что ж, не воры у Босфора Едят молча сало Без шашлыка! Осветим пир! До облак из гари — С кораблями, с парусами Пылает Скутари. Византия пробудилась, Глазищами блещет, Плывет своим на подмогу — Зубами скрежещет. Ревет, ярится Византия, Руками берег достает; Достала, гикнула, встает — И — на ножи валится злые. Скутари, словно ад, пылает; Через базары кровь течет, Босфор широкий доливает. Как птиц разбуженная стая, В дыму казачество летает: Никто от хлопцев не уйдет, Их даже пламя не печет! Ломают стены. Золотыми До верху шапки их полны, Ссыпают золото в челны… Горит Скутари. В сизом дыме Казаки сходятся. Сошлись, От жара трубки закурили, На челноки — и понеслись, Меж волн багровых заскользили. Плывут себе как из дому, Будто бы гуляют. И — конечно — запорожцы, Плывя, распевают: «Атаман Гамалия Стал недаром зваться, Собрал он нас и поехал В море прогуляться;. В море прогуляться, Славы добиваться, За свободу наших братьев С турками сражаться. Ой, добрался Гамалия Да самой Скутари, Сидят братья запорожцы, Ожидают кары. Ой, как крикнул Гамалия: «Братья! Будем здравы! Будем здравы, хлебнем славы, Разметем оравы, Рытым бархатом покроем Курени дырявы!» Вылетало Запорожье Жать жито на поле, Жито жали, в копны клали, Дружно запевали: «Слава тебе, Гамалия, На весь мир великий, На весь мир великий, По всей Украине, Что не дал ты запорожцам Пропасть на чужбине!» Плывут они, поют, плывет В челне последнем Гамалия, Своих орлят он стережет; Догнать не смеет Византия Казачьи лодки удалые; Она боится, чтоб Монах Не подпалил Галату снова, Не вызвал чтоб Иван Подкова На поединок на волнах. Встает волна за волною, Солнце на волне горит; Перед ними их родное Море плещет и шумит. Гамалия, вот родные Пред нами просторы… И не видно лодок, только Волн живые горы. вернуться

10

По течению (укр.).