Нераздельные (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 22

— С ними хлопатели! — вопит кто-то. — Боже мой, они откуда-то взяли хлопателей!

Теперь смотритель понимает: это нападение освобождением расплетов не ограничится. Атакующие собираются взыскать пресловутый «фунт плоти» со всех, кто хоть как-то причастен к расплетению. Если его поймают, пощады не жди. И неважно, что он всего лишь занимался украшением территории.

«Ты наблюдал, как сотни детей ведут на Живодерню, и ничего не делал, — скажет ему Аистиный батальон. — Ты делил стол и кров с людьми, державшими скальпель, и не сделал ничего, — скажут они. — Ты жил здесь, в месте, полном ночных кошмаров, и прикрывал их своими цветочками».

И единственное, что он сможет ответить в свою защиту, будет:

«Я просто выполнял свою работу».

За это его пристрелят, взорвут или выбьют табуретку из-под ног. И все потому, что он ничего не делал.

«Не шевелись, дурачина, — могла бы сказать ему жена. — Прикидывайся мертвым, пока все не закончится».

Но она уже больше ничего не скажет. Потому что одна из привилегий, которую дает должность смотрителя — угловая квартира на третьем этаже дома для сотрудников. Та самая, уютная, с прекрасным видом на сад.

15 • Дживан

— Тебе надо увидеть это собственными глазами, Дживан. Принять в этом участие. Как член Аистиного батальона ты должен побывать в бою, чтобы по-настоящему прочувствовать всю мощь наших свершений. Проникнуться их значимостью.

Вот таким образом Старки преподнес Дживану новость, что тот пойдет в атаку на лагерь «Лошадиный Ручей», причем в качестве солдата-пехотинца.

— Пока что ты был за кулисами, на заднем плане. Но сегодня ты превратишься в воина, Дживан. Твой день настал.

— Да, сэр, — только и сказал Дживан. Это его обычный ответ Старки.

Но когда первая ракета разносит здание администрации и аистята начинают палить во все, что движется в клубах дыма, Дживан понимает, что ему не следовало появляться на поле боя. Многие атакующие, опьяненные мощью своего оружия и должным образом настроенные Старки, мастером играть на самых агрессивных сторонах их натуры, превратились в маньяков. Есть и такие, которые держат оружие неохотно, понимая, что как бы ни было отвратительно расплетение, здесь происходит что-то неправильное; но они не знают, как сопротивляться захватившему их мощному потоку.

Ни один из этих ребят не был так близок к Старки, как Дживан. Никто из них не работал вместе с ним над военными операциями, никто не был свидетелем его припадков бешенства; никто, кроме Дживана, не не ведает, что скрывает непроницаемый занавес его глаз, никто не догадывается, что за кулисами первого шоу, предназначенного для публики, идет другое…

Старки считает себя непобедимым. Он не просто верит, что предназначен для величия, но что само величие предназначено для него, и с каждой победой он верит в это сильнее и сильнее. Хэйден обозвал его «Верховным Аистократом». Хоть это довольно метко, Старки предпочел бы титул «Владыка аистят», потому что и в самом деле смотрит на себя как на короля, которому уготована участь стать божеством. Он — избранник небес с достоинством и привилегиями бога.

Когда твоя вера в себя так сильна, она заражает других. Чем больше аистята верят в своего командира, тем больше они хотят в него верить и тем пламеннее их чувства. Дживан тоже был таким. В первые дни в батальоне он с готовностью отдал бы жизнь за Старки. Теперь он осознает всю слепоту своего поклонения — как раз в тот момент, когда он и вправду по воле бывшего кумира может лишиться жизни.

Команда Дживана бросается в атаку. У их оружия такая мощная отдача, что при каждом выстреле бойцы едва не опрокидываются навзничь. Дживан молится только, как бы остаться в живых.

— Сегодня ты солдат, — сказал ему Старки, по-братски похлопывая его по плечу. Но Дживану хорошо известно, что на самом деле стоит за словами предводителя. «Ты уже не представляешь ценности» — вот что имел в виду Старки. Теперь, когда за его спиной вся мощь и ресурсы хлопателей, компьютерные фокусы Дживана ему не нужны. Всю техническую подготовку операции сделал кто-то другой, да и железо у этих умельцев не сравнить с тем, что когда-либо имелось в распоряжении аистят. Дживан теперь лишний. Вот почему сегодня он солдат.

Вокруг кипит сражение, и превосходство нападающих таково, что Дживан засмеялся бы, если б только кругом не свистели пули и люди не падали замертво. Лагерные охранники — весьма слабый противник для Аистиного батальона.

Дживану приказано стрелять во всех, кому больше семнадцати. Но, как и многие другие, он лишь палит в воздух, заходясь при этом в воинственном кличе; так что со стороны кажется, будто Дживан сеет смерть, тогда как в действительности он лишь производит шум. Он старается не оставаться на открытых местах, где в него легко попасть, и вскоре оказывается в окружении зеленых шпалер, когда-то искусно выстриженных, а сейчас изуродованных и поникших под градом пуль и осколков. И тут он замечает движение — сквозь плющ кто-то ползет. «Стреляй в любого старше семнадцати». Наблюдает ли Старки за схваткой? А вдруг он видит, какой из Дживана липовый боец могучего Аистиного батальона? Что сделает предводитель, когда решит, что от него теперь вообще никакого толку?

Дживан наводит ствол своего автомата на ползущего человека, но тот, увидев нацеленное на него оружие, вскакивает и бросается на противника. Автомат падает на землю, под плющ. Завязывается схватка — кто первым дотянется до него.

Незнакомец, по-видимому, садовник, размахнувшись, бьет Дживана огромными садовыми ножницами по лбу как раз над левой бровью. Кровь, которой почему-то слишком много для такой небольшой раны, заливает Дживану глаза. Он хватает автомат, но садовник выдергивает оружие из его скользких окровавленных ладоней. Возвышаясь над Дживаном посреди испорченных шпалер, он целится ему в лицо, положив палец на спусковой крючок, и Дживан осознает, какую чудовищную ошибку допустил. Надо было застрелить этого человека без всяких колебаний в ту же секунду, когда увидел его. Потому что либо ты убиваешь, либо тебя убивают. Старки не оставил места ни для чего другого.

Садовник издает мучительный вой. Его палец плотнее надавливает на спусковой крючок… еще плотнее… еще… И тут он роняет автомат и валится на колени. У Дживана мелькает мысль, что его противник получил выстрел в спину, но это не так. Вой садовника переходит в низкие глухие рыдания.

Очередной взрыв сотрясает здание справа, и оба противника падают ничком в заросли плюща. Куски стекла, камня, бетона рассекают воздух вокруг них, окончательно уничтожая шпалеры. Лежа на земле с залитыми кровью глазами, Дживан вдруг делает нечто невообразимое. Он не понимает, что на него нашло, почему он так поступает, но он смертельно перепуган, потерял связь с окружающим, и ему жизненно необходимо эту связь восстановить. Он протягивает руку сквозь заросли, хватается за пальцы садовника, покрытые грязью и кровью, и крепко сжимает их. И мужчина сжимает его ладонь в ответ.

Дживан не видит его лица, его загораживают листья, но посреди всего этого хаоса пожатие руки — оазис утешения. Для обоих.

— Не все мы сволочи, — шепчет садовник.

— Мы тоже, — отзывается Дживан.

И дальше они молча ждут, прячась под плющом с единственным желанием — выжить, пока стрельба не утихает и генерал-триумфатор Старки не вступает на подмостки театра войны, чтобы провозгласить свою победу.

16 • Бэм

В начале боя Бэм и ее команда занимают позицию у дальнего входа в лагерь. С этого пункта им видна погрузочная платформа позади Живодерни, откуда медицинские минивэны транспортируют холодильные контейнеры с живыми органами к тем, кто их более достоин. Или, по крайней мере, чьи кошельки или страховые полисы в состоянии оплатить новые запчасти. Сегодня около платформы стоит только один минивэн, готовый увезти очередную партию товара.

Команда Бэм — «Отряд Марабу», названный так по желанию Старки, требующего именовать каждое боевое подразделение в честь какого-нибудь вида аистов — ждет у электрифицированных ворот, спрятавшись в густой дубраве. Поздний сентябрь, и большие листья на дубах только-только начали желтеть. У «марабу» есть взрывчатка, чтобы снести ограждение. Но Бэм твердо намерена этого избежать.