Король снов - Сильверберг Роберт - Страница 33

Но сейчас — ветер в волосах, яркое золотисто-зеленое солнце, подходящее к зениту, прекрасный скакун, Фулкари, несущаяся впереди…

Ниже южного крыла Замка простирался пояс просторных лугов, а по ним пролегал Большой Калинтэйнский тракт, по которому проезжают все путешественники, направляющиеся в Замок. В любое время года эти луга поражали воображение изумительным многоцветьем. В ярко-желтых берегах колыхались озера голубых цветов, белые ковры сменялись алыми, изумляли своей красотой океаны золотых, темно-красных, оранжевых, лиловых цветов. Тропа для верховой езды, выбранная Фулкари, уходила влево от тракта, в глубь плавно спускавшейся вниз равнины, за которой в десяти милях располагался город удовольствий — Большой Морпин.

Через некоторое время Деккерет нагнал свою подругу, и дальше они поехали бок о бок. Они уже довольно далеко спустились по склону и могли ясно видеть вытянувшуюся перед ними длинную тень Замка. Вскоре на смену цветущим лугам пришел хаккатинговый лес, состоявший из невысоких деревьев с ровными стволами, покрытыми красновато-коричневой корой, и густыми кронами, которые, сплетаясь с ветвями соседей, образовывали почти непроницаемый для солнечных лучей навес.

Здесь скакуны уже не могли нестись во весь опор и сами, без команды всадников, перешли на легкий галоп.

— Я очень скучала без тебя, — сказала Фулкари, когда Деккерет поравнялся с нею. — Такое ощущение, будто тебя не было целый месяц.

— Я тоже скучал.

— Ты, наверное, был ужасно занят вчера вечером? У тебя, вероятно, были важные встречи сразу же после возвращения.

Он заколебался на мгновение.

— Да, у меня были встречи. Не знаю, следует ли их считать важными. Но я должен был на них присутствовать.

— Это по поводу понтифекса? Он умирает, не так ли? Все в один голос так утверждают.

— Никто точно не знает, — ответил Деккерет. — Пока от главного спикера не прибудут точные сведения, мы все будем блуждать в потемках.

Они добрались до той части леса, где уже не раз бывали вместе. Верхушки деревьев здесь смыкались так тесно, что даже в полдень под ними царил полумрак. Здесь протекал маленький ручеек; облюбовавшая это место колония гобров-строителей перегородила его плотиной из бревен, образовав красивый прудик, берега которого устилали пышные подушки пенистого мха. Получилась прекрасная небольшая уединенная беседка, хорошо укрытая со всех сторон.

Фулкари спрыгнула со скакуна и привязала его уздечку к низко склонившейся ветке. Деккерет последовал ее примеру. Они оба как-то неуверенно повернулись друг к другу. Деккерет знал, что лучше всего сейчас было бы стиснуть ее в объятиях и повалить на мшистый ковер, прежде чем будет сказано нечто такое, что разрушит волшебство этой минуты. Но он хорошо видел, что она хотела что-то сказать ему. Девушка держалась напряженно, то и дело облизывала губы, взволнованно прохаживалась туда-сюда и, судя по всему, никак не могла подыскать подходящие слова. Да, было ясно, что она привела его сюда не для того, чтобы просто заниматься любовью.

— В чем дело, Фулкари? — наконец спросил он.

Она ответила непривычным для нее напряженным тоном.

— Понтифекс скоро умрет, да, Деккерет?

— Я же только что сказал тебе, не знаю. И никто в Замке не знает.

— Но, когда он умрет… ты станешь короналем?

— И этого я тоже точно не знаю, — ответил он, проклиная себя за трусливую уклончивость.

Но она была неумолима.

— В этом не может быть ни малейшего сомнения! Тебя уже провозгласили наследником короналя. Коронали никогда не изменяли своего решения и не выбирали в последний момент кого-либо вместо ранее объявленных ими преемников. Прошу тебя, Деккерет, я хочу, чтобы ты был честен со мной.

— Да, я думаю, что меня сделают короналем после смерти Конфалюма. Если, конечно, лорд Престимион предложит мне это, а совет утвердит его предложение.

— Но, если он предложит, ты согласишься?

— Да.

— А что тогда будет с нами? — Ее голос долетел до него словно издалека.

Ему оставалось лишь довести разговор до конца.

— У короналя должна быть супруга. Именно об этом я вчера вечером говорил с леди Вараиль.

—Ты так равнодушно говоришь об этом, Деккерет: у короналя должна быть супруга! — Казалось, что ей не по себе оттого, что она столь свободно разговаривает с человеком, который скоро станет королем, но все же в ее голосе угадывалось совершенно явное раздражение. — Значит ли это, что у тебя на примете есть какая-то определенная женщина, которую ты мог бы выбрать себе в супруги?

— Ты знаешь, Фулкари, что есть, но..

— Но?

— Ты уже тысячу раз так или иначе намекала на то, что не хочешь быть супругой короналя, — закончил он.

— Я?

— А разве нет? Всего минуту назад ты спросила меня, приму ли я корону, если мне ее предложат. Фулкари, ты сказала это так, будто отказ от предложения стать короналем — совершенно обычная вещь. А где-то с месяц назад ты настойчиво расспрашивала меня, бывали ли случаи, когда избранный наследник короналя отказался принять этот титул. И еще раньше, когда мы с тобой были в Амблеморне…

— Ладно. Этого достаточно. Ты можешь больше не приводить примеров. — Она, казалось, была близка к тому, чтобы разразиться слезами, однако голос ее оставался твердым. — Я просила тебя быть честным со мной. Теперь я тоже буду с тобой столь же честной. — Фулкари умолкла, чтобы перевести дух, а затем сказала ровным голосом: — Деккерет, я не хочу быть супругой короналя.

Он кивнул.

— Я это знаю. Но если ты этого не хочешь, то почему же решила стать возлюбленной наследника короналя? Ради острых ощущений? Или развлечения? Ведь, когда мы познакомились, ты уже знала, что у Престимиона на меня существуют вполне определенные планы.

— Ты говоришь так, будто это происходит по плану. Деккерет, ты что, считаешь, что я приехала в Замок специально для того, чтобы влюбиться в наследника короналя? Я что, каким-то образом преследовала тебя? Это ты обратил на меня внимание. Ты разыскал меня. Мы разговаривали. Мы вместе ездили кататься. Мы полюбили друг друга. Я с таким же успехом могу спросить тебя: почему наследник короналя выбрал себе в любовницы женщину, которая, как оказалось, не считает, что быть женой короналя такая уж замечательная судьба?

— Я вовсе не понимал, что делаю нечто подобное. Это стало доходить до меня постепенно, по мере того как мы лучше узнавали друг друга. Но с тех пор как я уловил такое твое настроение, оно стало чрезвычайно беспокоить меня.

Ее лицо вспыхнуло гневом.

— Потому что наши небольшие эмоциональные разногласия стоят на пути твоей великой амбиции?

— Фулкари, возможность для меня стать короналем нельзя назвать моей амбицией. Я никогда не просил об этом. Я никогда даже не мог вообразить, что такое возможно. Это случилось совершенно неожиданно для меня, когда человек, который по всем основаниям должен был стать наследником, вдруг умер. — Как он мог заставить ее понять? И почему для этого нужно столько усилий? — Ни один корональ никогда не стремился каким-либо путем заполучить трон. Он может заслужить его, если соответствует строгим и жестким требованиям. Оказалось, что в течение последних нескольких лет этим требованиям соответствовал я.

— И ты должен следовать этой логике?

Он беспомощно посмотрел на нее

— Отказаться было бы позором.

— Позор! Позор! Это все, что вас, мужчин, интересует: гордость, позор и людское мнение! Ты говоришь, что любишь меня. Ты знаешь, как я боюсь того, что ты станешь короналем. И все же… потому что твоя гордость не может позволить тебе сказать Престимиону «нет»…

Теперь она действительно плакала. Он неловко обнял ее. Она не сопротивлялась, но тело ее оставалось напряженным.

— Фулкари, объясни мне, почему все же ты не хочешь стать моей женой, — спокойно сказал он.

— Все время короналя занимает чтение официальных документов, подписание декретов и различные встречи. Или же он разъезжает по всяким отдаленным местам, чтобы сидеть на банкетах и произносить речи. Для жены у него совсем не остается времени. Ты часто видел Престимиона и Вараиль вместе? Жена короналя тоже имеет свои обязанности, тоже сидит на банкетах, тоже говорит речи. Это какая-то отвратительная, тоскливая, изматывающая работа. Я не смогу выдержать ее. Деккерет, мне только двадцать четыре года. Я совершенно не чувствую себя сколько-нибудь готовой к такой жизни.