Песни черного дрозда (сборник) - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 70

Молчанов вернулся домой под вечер.

Елена Кузьминична и зоолог Котенко сидели за столом и пили чай.

— Привет, ходок, — без улыбки сказал Котенко и пожал руку. — Стоит наш заповедник, не уплыл?

— Стоит, весне радуется. Мы с Архызом по тому берегу реки ходили, такое, можно сказать, открытие сделали…

— Выкладывай, если это имеет отношение к зоологии.

— Ещё как имеет! Отыскали след Лобика.

— Нашего Лобика? — переспросила Елена Кузьминична.

— Другого в природе нет. Ну, помните, Ростислав Андреевич, у нас вместе с Архызом жили оленёнок Хобик и медвежонок? Так вот медвежонка Лобиком звали. Я его осенью отпустил. Отвёл в лес и снял ошейник. Он даже «до свидания» не сказал, невежа.

— Подожди-подожди. Меня интересуют факты. Ты сказал, что нашёл следы?

— Там, понимаете, все перепутано. Архыз бегал и, видно, Лобик с ним. Они, в общем, встречались и всласть погуляли друг с другом.

— Это интересно, Саша. — Котенко заметно оживился. — Но почему ты уверен, что именно Лобик?

— А кто же ещё? Чужой медвежонок? Неужели Архыз способен так вот запросто знакомиться с медведями? Антагонисты все же.

— Если Лобик бродит вокруг посёлка, ещё встретимся. Он и тебя узнает. И вас, Елена Кузьминична. Звери на ласку отзывчивы.

Котенко опять вдруг помрачнел. Саша, не остывший от возбуждения, заметил это и сказал, все ещё безмятежно улыбаясь:

— У вас неважное настроение. Не случилось ли чего?

Елена Кузьминична вздохнула, а Котенко вдруг озлился и сказал:

— Иду, понимаешь, утром по городу, а навстречу кто бы ты думал? Этот самый Козинский со своей нахальной улыбочкой. Дорогу мне загородил и так вежливо: «Рад видеть, начальник». У меня, наверное, лицо вытянулось, до того неожиданно, даже противоестественно все это. А он щурится, доволен. «Интересно, говорит, мне посмотреть на выражение вашего лица, если мы встретимся не на городском тротуаре, а на лесной тропе. Я бы вас так ублажил, что ни одна больница не взялась бы склеить…» И пошёл дальше, подлец! Каково?

— Так его выпустили?

— Вот слушай. Я сразу в машину — и к прокурору района. Мало того, что он заставил меня сидеть в приёмной почти час, ещё и встретил так, будто я помешал ему заниматься очень важным делом, и, в общем, едва удостоил объяснения. Подумаешь, оленей убили! Хватит и того, чтоб передать дело в административную комиссию райисполкома. Там ему выпишут штраф в двадцать пять рублей и на этом поставят точку. Каково отношеньице, а?

— Значит, и другие на свободе?

— Ну конечно. Директор леспромхоза ходатайство написал: задержаны его работники и все такое; техника стоит, план не выполняется; ну, побаловались хлопцы, коллектив обязуется впредь досматривать…

Елена Кузьминична вышла. Зоолог проводил её глазами и тихо сказал:

— Я специально приехал предупредить тебя, Саша. Козинский про тебя такое сказал… В общем, он почему-то не столько на меня, сколько на тебя зуб имеет. Грозит. Будь осторожен, понимаешь? Это такой человек…

— Понял, Ростислав Андреевич.

Они помолчали. И тут Саша с искренним недоумением сказал:

— Что же получается? Выходит, мы в роли обороняющихся? Так не пойдёт. Обороняться должны они, браконьеры.

— Не вижу реальной возможности изменить обстановку, — мрачно отозвался Котенко.

— Прокурор района — не последняя инстанция, — решительно возразил Саша. — Надо сообщить выше.

— Если этому некогда, то, надо полагать, и другим…

— Ладно. Я вот что сделаю! — Саша рубанул ладонью воздух. — Я напишу в газету. Обо всем напишу, и пусть попробуют объясниться через газету.

— Наивный ты человек! — Котенко засмеялся. Он поднялся, прошёлся по комнате, похлопал по плечу Сашу. — В газету… Пока ты напишешь, да пока там повернутся… Э, друг мой! Лучше давай на самих себя надеяться. Ухо востро, глаз зорок, патрон в патроннике — и на душе спокойней.

— В обороне?

— Нет, почему же? В наступлении. Только с осторожностью лисы и бесшумностью волка. Знаешь, с волками жить… Вот так. А то, что я сказал об этом самом Козинском, помни.

Зоолог попрощался и ушёл. Елена Кузьминична пришла убирать посуду и все поглядывала на озабоченное лицо сына. Она ощущала неясное беспокойство. Наконец спросила:

— Что ж это, Ростислав Андреевич только затем и приехал, чтобы рассказать тебе, как встретился с Козинским?

— Да, конечно… — Саша и сам почувствовал, что вышло у него не очень убедительно. Не мог же он сказать матери об угрозе.

Впрочем, больше она не расспрашивала.

А он придумал свой манёвр.

2

Станица Саховская километрах в двадцати от Камышков, как раз на пути в город. Все лесовозы идут через центр станицы, доехать особого труда не представляет.

Туда Саша и собрался. Надел на свитер выходной костюм, взял полевую сумку и, сказав матери, что ненадолго, вышел посмотреть попутную машину. «Не в лес, — подумала Елена Кузьминична. — К товарищам, наверное».

Если бы она знала, к каким таким товарищам!

Когда машина остановилась в центре у продмага и Саша вылез из кабины, в кучке хлопцев и мужичков, вечно толкающихся у магазина, сразу смолк разговор. Все уставились на него. Кто-то вполголоса сказал: «Молчанов». И больше ни слова.

— Здравствуйте. — Саша дотронулся до козырька своей форменной фуражки. — Кто мне скажет, где живёт Козинский?

— Понятно. Он уже квитанцию на сиреневую бумажку привёз, — сказал самый разговорчивый. — Если так, не советую тебе ходить. Отдай в Совет, они взыщут. Человек он дюже горячий, как бы чего не вышло…

— Так где его найти? — повторил Саша, оставив без внимания это вполне дружеское предупреждение.

Ему показали. Восьмой дом, если назад идти.

— Я провожу, — вдруг сказал ещё один.

И тут Саша узнал его: тот самый, которого он тащил из реки. Лысенко Иван. И почему-то покраснел. Своего «крестника» встретил.

Когда отошли, Саша спросил:

— Ну как, река по ночам не снится?

Лысенко глубоко вздохнул. Неловко улыбнувшись, сказал:

— Я тебе и спасибо не сказал. Так получилось, ты уж извини. Хотел к матери твоей с благодарностью, потом подумал: вроде неловко. Такое ведь дело…

— Замнём, — ответил Саша, повеселев. — Было и прошло.

Они помолчали.

— А к нему ты зря, — сказал Лысенко.

Саша не ответил. Тогда Лысенко остановился.

— Вон его сынок с собакой забавляется. А я дальше не пойду.

Дом у бывшего лесника стоял высоко, даже как-то горделиво на гладком каменном фундаменте. Окна в аккуратной резьбе, доски крашеные. Белый тюль виден внутри, фикус зеленеет. Добротный дом, сразу видно: хозяин живёт. И не бедно.

Мальчишка, года на четыре моложе Саши, взял собаку за ошейник.

— Отец дома? — спросил лесник.

— Неужто ко мне? Собственной персоной? — раздался насмешливый голос. Козинский стоял в дверях, какой-то франтовато-праздничный и, кажется, навеселе.

— К вам, — коротко ответил Саша. Сердце у него словно бы упало. Думал, встретит покаянным взглядом, бичевать себя начнёт, а Козинский словно орден получать собрался.

Хозяин повернулся и вошёл в дом. Саша двинулся за ним, хотя приглашения не получил.

В большой тёплой комнате хлопотала жена, молодая и полная женщина. Саша поздоровался. Знал её: работала в буфете.

— Выйди пока, — приказал ей Козинский. — У нас тут мужской разговор.

Он сел к столу, кивнул гостю: «Садись» — и оценивающе посмотрел ему в глаза.

— Будь ты постарше да с другой фамилией, тогда поставил бы я литровку, достал хорошей солонинки и поговорили бы мы мирно и тихо, чтобы выйти из дома дружками-приятелями. Но по лицу твоему вижу… Давай выкладывай, с чем пришёл.

Саша облизнул сухие губы, коротко прокашлялся.

— Знаете, — тихо начал он, — когда человек предаёт дело, которому служит, его называют ренегатом, предателем вдвойне. Не могу понять, как вы, лесник заповедника, могли пойти на такое…

У Козинского на лице появились красные пятна. Пальцы сжались в кулак и побелели. Но он сдержался. Только со злом сказал: