Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович - Страница 28

— Смотри, смотри! Только не поможет это тебе, не выскочишь!

— Да я ничего, — говорю, — я на звезды смотрю.

— Звезды? Вот они, звезды! — и хлопает ладонью по буденовке, где спереди пришита большая пятиконечная звезда из красного сукна.

Другие красноармейцы рассмеялись. Я отодвинулся от окна. Солдаты курили махорку, переговаривались лениво. Мои товарищи на соседней лавке уснули. И солдатам было сонно. Договорились, по двое будут стеречь. В отделение зашел начальник конвоя и предупредил: «Ребята, не засыпать! Стеречь крепко!»

— Успокойся, не заснем! — уверили красноармейцы.

— Ну-ну, — сказал насмешливо и пошел в свое отделение.

Близилась полночь. До Смоленска оставалось несколько остановок. Я притворился спящим и наблюдал исподтишка за конвоем. Уснул и третий солдат. Только тот, который у двери сидел, вытянул ноги так, чтобы никто не мог выйти из вагона на перрон, его не разбудив. Тоже дремал, но время от времени раскрывал глаза, осматривался и закрывал снова. Иногда кто-нибудь из пассажиров выходил в коридор в туалет. Тогда солдат открывал глаза, осматривал хотящего и отставлял ноги вбок, чтоб двери можно было открыть.

В отделении нашем царил сумрак. В него лишь искоса падал свет от фонаря на потолке коридора. Горела в том фонаре свеча.

И вот, улучив момент, я сильно высунулся вправо из отделения и глянул в коридор. Тот был завален спящими на полу людьми. Из некоторых отделений доносился приглушенный гомон — разговаривали. Думаю, трудненько будет добраться до выхода из вагона. Да еще может случиться, что офицер и солдаты из соседнего отделения не спят и заметят меня. Я в соседнее заглянуть не сумел, но слышал оттуда звуки, шорох подошв об пол.

Думаю: может, окно открыть?

Но, подумав, решил не пробовать. Ненароком разбудишь кого из конвоя, и все пропало. Выглянул в коридор снова. Увидел бредущую издали серую фигуру — солдат, набросивший на плечи шинель и направившийся к выходу, пробираясь между лежащими на полу людьми. Вот, быстрее пошел. Уже и вровень со мной. Вот открывает двери, отпихивая колени сидящего перед ними солдата. Тот открывает глаза, смотрит на него.

— Что-о?

— Ничего, товарищ! Отодвиньте ноги!

Красноармеец дает пройти, ерзает, сплевывает на стену, сует руки в рукава шинели и звучно зевает. Наклоняется вперед, внимательно осматривает отделение. Я притворяюсь спящим. Солдат снова опирается плечами о стену отделения и закрывает глаза. Ремень карабина у него через колено, ствол затиснул между ног. А дверь загородить ногами забыл! Может, и не забыл, но решил дождаться, пока красноармеец тот вернется.

Я внимательно следил за солдатом. Решил непременно удрать, будь что будет. Но все же следовало выждать момент. Вижу — голова его свешивается на грудь.

Я встаю. Делаю два шага в коридор, один — к двери. Медленно нажимаю на ручку, приоткрываю дверь. Шире… шире… Смотрю на лицо солдата… Вдруг спящий, будто почувствовав мой взгляд, открывает глаза. Глядит на меня мутно. Я быстро шагаю вперед.

— А ты куда, а?.. Сто-о-о-й!!!

Закрываю дверь за собой и кидаюсь вперед. Открываю дверь на площадку. Торопливо закрываю за собой. В этот момент предыдущие двери распахиваются и слышится нечеловеческий вопль: «Товарищи! Бегу-у-у-т! Подъем, товарищи…»

Тут я кидаюсь к двери, выходящей на ступеньки вагона. Жму на ручку изо всех сил, толкаю — не поддается! Тут соображаю: она же внутрь открывается! Тяну на себя. Открыто! Сзади падает полоса света, рассекает темноту. На площадку врываются люди с оружием, слышу за собой голоса:

— Стой, дрянь! Стой!

Передо мной черная ночь, утыканная золотыми иглами звезд. Я прыгаю вперед, в густой сумрак.

Лечу. Меня толкает вбок, откидывает. Сердце жмется. Мелькает в глазах полоса света, и все тонет во мраке и тишине, глубокой тишине…

4

Поначалу не мог сообразить, что со мной. Чувствую: не вдохнуть, в рот лезет густая липкая жижа. Задергался отчаянно, влево, вправо, вверх… Выдрался наружу. Вдохнул, наконец. Почувствовал, как в легкие заходит воздух.

Долго не двигался. Тело мое увязло в болоте, голова торчала сверху. Вытянул руки из грязи, отер с лица липкий густой ил. Увидел в нескольких сотнях шагов от себя длинный ряд желтых огней — поезд, остановленный после моего прыжка. А вдоль путей — множество огоньков поменьше, скачут, мигают. Это меня ищут солдаты с фонарями в руках.

Начал из болота выбираться. Встал. Повернувшись, чуть снова не шлепнулся в глей. Сделал два шага, нащупал ладонями берег канавы. Вылез. Сделал несколько шагов прочь ото рва. Он был, судя по склону на другом берегу, прямо под железнодорожной насыпью. Может, болото мое падение и смягчило — но я чуть не захлебнулся в грязи.

Уселся на пригорке посреди поля и долго смотрел на пути. Вдоль них все мелькали и мелькали огоньки фонарей. Потом стали пропадать. Слышались приглушенные голоса, но слов было не разобрать.

Паровоз свистнул — сильно, резко, протяжно. Огоньки на насыпи замелькали быстрее. Приблизились к огням поезда, погасли вовсе. Паровоз свистнул еще раз, и ряд огней поплыл в сумрак, сделался длинной огненной гусеницей, пропал в ночи.

Я встал. Еще было не по себе после падения. На ногах нетвердо стоял, но пошел к растворившимся в темноте путям. И, само собой, наткнулся на ров. Широкий, метра два, давно, видать, не чищенный — на дне метровый слой жидкого ила. Перебрался на другую сторону и оказался у подножия крутой насыпи. Подумал: «По верху идти, по рельсам, или низом пробираться?.. Нет, лучше низом, а то наверху, неровен час, на кого наткнешься».

Посмотрел на небо. На северной стороне четко виднелась Большая Медведица. Наклоненное вниз «дышло» колесницы указывало на запад.

Не торопясь, двинулся вперед. Время от времени останавливался, прислушивался. Несколько раз миновал дома железнодорожников. Далеко обошел какой-то полустанок. Через два часа увидел вдали огни железнодорожной станции. Двинулся медленнее. Различил вблизи вокзала много строений — наверное, поселение у станции. Обошел дома и снова вышел на пути. Там уселся передохнуть на куче старых шпал. Хотел дождаться какого-нибудь поезда и двинуться дальше на нем. Только на это и была надежда. Пешком за ночь сделаешь 25–30 километров, а поездом можно проехать раз в десять больше.

Решил дальше не идти, а ждать, пусть хоть и до утра. И раньше, чем ожидал, услышал вдали свисток локомотива. На станцию въехал товарняк. Я подошел к станции и пошел вдоль поезда. Шел так, чтобы поезд был между станцией и мною, крался по путям, укрытый тенями вагонов. На нескольких платформах был нагружен лес. Я забрался на одну и спрятался между концами бревен и низкой стенкой платформы. Оттуда удобно было наблюдать за окрестностью. А в случае опасности — легко удрать в любом направлении.

Поезд долго стоял на станции. Я устал ждать отправления. Наконец, состав двинулся.

Под утро добрался я до Орши. Вылез из своего укрытия и пошел к паровозу. Подслушал разговор железнодорожников и вызнал, что дальше поезд не идет. Тогда пошел по путям вперед, стараясь отойти подальше от станции.

Не хотел, чтобы утро меня в Орше застало. Знал: там чекистов много и милиции. Да и сидение без движения в укрытии мне надокучило. Мерз я без движения. Теперь постарался разогреться быстрой ходьбой.

Рассвет застал меня за десяток километров от Орши. Чувствовал себя в безопасности — от места побега меня отделяло несколько десятков километров.

Хотел дойти до следующей за Оршей станции, потому двинулся дальше. Шел или по стежкам у путей, или по выезженным колесами телег дорогам. Если замечал издалека строения, далеко их обходил.

Через несколько часов добрался до станции. Но подходить к вокзалу не стал, а забрался в лес, в гущу кустов, и лег спать.

С темнотой обошел станцию и вышел на пути. Вечер выдался теплый. Я улегся на песочек у рельсов и принялся дожидаться поезда на Минск. Голод меня терзал, а еды вовсе не было, как и денег.