Любовник Большой Медведицы - Песецкий Сергей Михайлович - Страница 58

Позвали мы старушку и спросили, согласится ли она нас у себя держать, а мы пункт здесь сделаем. Согласилась с радостью. Щур сказал, что хорошо заплатим.

— Я б и без денег, — ответила старушка. — Вы ж его коллеги… Живите, как дома.

И заплакала.

— Вы, мамусю, не плачьте, — утешил ее Щур. — Еще поживем! Не надо так печалиться! Ничего не воротишь. С пункта проценты вам будут. Если поработаем удачно подольше, соберете Гельке на приданое!

Не написал я раньше, что Каро, пес Вороненка, погиб в драке с «повстанцами». Кинулся, защищая хозяина. Рвал руки, ноги, лица. А один из «повстанцев», лежа на полу, распорол ему ножом снизу брюхо. Не написал я тоже, что Юлек Чудило умер в больнице от туберкулеза. Щуру про то рассказал Петрук Философ.

Вечером пришли ко мне Щур и Янек Грабарь. Был то мужчина средних лет, довольно плотный и очень ловкий. Волосы имел редкие, светлые, на лбу уже залысины. Часто улыбался, жмуря внимательные серые глаза. Лет ему, наверное, близ сорока. Часто потирал ладони и говорил: «Пошло! Первая категория!»

Коллеги принесли два больших пакета. Развернули их на чердаке, в тайнике, куда удобно залазить по крыше, не будя ни матери Вороненка, ни Гели. В случае опасности оттуда можно удрать в любую сторону, выбравшись через особое отверстие в крыше. В пакетах оказалось много всякой одежды и шапок. И приспособления всякие, чтобы изменить лицо. Осмотревши все и разобравши, стали мы совещаться.

— Оружия мало, — заметил Щур. — Две машины на троих. Но завтра станет больше!

— Откуда? — спрашиваю.

— Откуда? — Щур усмехнулся. — Сам узнаешь! Завтра первая работа!

— Пошло! — Грабарь потер ладони. — Первая категория!

— Кого кроем? — спрашиваю у Щура.

— Алинчуков! — объявил Щур торжественно.

— Не заливай! — я даже и не поверил сразу.

— Чтоб мне холера!

— Где кроем?

— Под мостом, напротив Большого Села. С товаром пойдут там.

— Откуда знаешь?

— Да уж знаю. Шли уже там то ли четыре, то ли пять раз. А про то, что завтра выходят, узнал от одного надежного блатняка. Маровой хлопец!

— Может, от Еси Гусятника?

— Знаешь его?

— Знаю.

— От него, точно.

— Но Алинчуки все с машинами, а у нас только две на троих!

— Потому их и берем первыми! Нужно оружие добыть. Видишь, я все обмозговал!

Принялись мы обговаривать детали завтрашнего дела. Затем Щур попрощался с нами и вернулся в местечко, а мы с Грабарем пошли спать на чердак и разговаривали о многом.

Вечер выдался тихий и теплый, как тогда, когда я впервые пошел с Юзефом Трофидой за границу. И был я в том самом месте, через которое шли тогда, но не сидел уже с партией контрабандистов в канале, и на плечах моих не было носки. Как я уже писал в начале своей повести, дорога в том месте проходила по высокой насыпи. А снизу ее шел тоннель длиной в несколько метров для того, чтобы по весне вода талая стекала. Алинчуки должны были зайти в него и укрыться на некоторое время, отдохнуть. Так каждая партия поступала, идущая той дорогой. Мы об этом хорошо знали.

Когда пришли туда вечером, прежде всего внимательно осмотрели местность. Со стороны Поморщизны тянулась черная пашня, вспаханная с большими отвалами. С той стороны рядом со входом в канал укрыться было нельзя. С другой стороны насыпи (со стороны границы) тянулся узким клином врезавшийся в поля лужок. Там тоже нельзя было удобно спрятаться, чтобы держать под постоянным наблюдением выход их канала. Тогда придумали мы так: по краям насыпи над каналом выкопали две продолговатых ямки, глубиной сантиметров в двадцать пять каждая. Мы с Грабарем залегли в ямку со стороны Поморщизны, а Щур — со стороны границы. Канал был под нами, а подняв головы, мы видели вход в канал, чернеющий на крутом склоне насыпи. Проверили мы, что хорошо укрылись. Идущие к каналу увидеть нас не могли. Потом мы залезли в канал, выкурили несколько папирос и, наконец, заняли свои места. Как поступаем, условились заранее.

Время тянулось невыносимо. Много раз мне казалось: слышу приближающиеся со стороны Поморщизны шаги. Даже чудились серые, маячащие в темени силуэты, но позже всякий раз убеждался — показалось. В правой руке я держал парабеллум, в левой — шнурок. Другой конец держал в руке Щур, лежащий по другую сторону насыпи. Когда идущие покажутся у входа в канал, я потяну единожды, когда залезут в канал — сильно дерну три раза. Тогда Щур соскочит и встанет у выхода, светя фонариком внутрь, а Грабарь одновременно соскочит и посветит с другой стороны. Дальнейший ход дела обговорили до мелочей, каждый знал свою роль. Мы со Щуром молчим, если придется заговорить — то коротко, измененными голосами. Это в особенности важно для Щура, еще «легального», еще могущего свободно жить в местечке, добывая нужную информацию. На Щуре куртка с поднятым воротником и кепка с длинным козырьком, надвинутая на глаза. Лицо свое он замаскировал, наклеив длинные рыжие усы, и выглядел очень смешно. Когда смотрел на него, чуть удерживался от смеха. Я себе наклеил маленькие черные усики.

Время все тянулось. Лежа в укрытии рядом с Грабарем и глядя в сторону Поморщизны, думал я о многом. Неподалеку, рядом с границей, была Капитанская могила. Поднимаю голову, смотрю через насыпь в направлении границы. Но ничего не могу разобрать в сумраке, окутывающем окрестности.

Где-то залаял пес. Стараюсь понять, где именно — там наверняка кто-то идет. В Поморщизне видны несколько огней. Когда долго смотришь на них, кажется, будто движутся. Стараюсь не глядеть на них, потому что потом темнота кажется гуще, труднее разглядеть местность.

Тянутся минуты, часы. Никого нет. Гляжу на фосфоресцирующие стрелки. Одиннадцать близко. Слышу невыразительный звук, вроде как подошвой об камень. Гляжу вправо, вслушиваюсь. Кажется: слышу глуховатый шорох шагов… Все стихло. Снова показалось? Может, они вовсе решили не идти или другой дорогой двинулись?

И вдруг ясно слышу легкие шаги. «Идут! — думаю радостно. — Точно идут!» Прижался телом к земле, голову приподнял, стараясь разглядеть тонущую в сумраке землю. Но слух в такую темень мне лучший слуга. Отчетливо слышу идущих в темноте. Толкаю локтем Грабаря, показываю дулом парабеллума туда, откуда слышатся шаги. Он долго вслушивается, затем кивает головой, подтверждая. Слышу: он приготовил уже фонарик и нож. С ножом в руке будет обыскивать Алинчуков в канале.

Шаги все ближе и отчетливее. Ошибки быть не может. Тяну за шнурок. Щур дергает в ответ легонько — слышит, значит.

Шаги ближе. Точно не погранцы — отсюда до границы далеко, идя по своим делам, вряд ли бы так тихо пробирались. Значит, или Алинчуки, или какие другие контрабандисты.

Вижу: выныривает вдруг из темноты, шагов за десять от меня, силуэт. За ним — еще. Опускаю голову, чтобы лица не заметили.

Пять их. Подходят к насыпи. Стали у тоннеля. Долго стоят неподвижно, потом один быстро взбирается по крутому склону насыпи, переходит на другую сторону. Мы такого не ожидали. Что такое? Может, они в тоннель и не собираются? Я гляжу то на четверых оставшихся внизу насыпи, то на вход в тоннель. Вокруг — тишина. Думаю: «Может, просто хотят осмотреть другую сторону насыпи и тоннель?..» Я не ошибся. Через некоторое время у входа появляется темный силуэт с серым прямоугольником носки на плечах. Слышу приглушенное «цсс, цсс», четыре темных силуэта движутся вдоль насыпи к тоннелю. Заходят туда вместе. У меня от радости сердце в груди заколотилось. Все как надо складывается, как предвидели!

Алинчуки, низко наклоняясь, один за другим залазят в тоннель. Тогда трижды сильно дергаю за шнур, и Щур вскакивает. Несколько длинных прыжков — и исчезает за насыпью. Грабарь соскакивает вниз на нашу сторону. Бегу за ним.

Почти одновременно включились с обеих сторон тоннеля фонари. Залили ярким светом. Послышался холодный, спокойный, уверенный голос Грабаря:

— Ручки вверх! Раз-два! И не гу-гу! Первая категория!