Красный свет - Сименон Жорж - Страница 28

— Конечно. Вы сели в машину и, по ее выражению, рванули с места как бешеный.

При этих словах лейтенант впервые слегка улыбнулся.

— Я рассчитывал догнать автобус и упросить Ненси ехать со мной.

— Догнали?

— Нет.

— Ас какой скоростью шли?

— Иногда превышал семьдесят. Удивляюсь, как меня не оштрафовали.

— Просто чудо, что вы не попали в аварию.

— Да, — признал, понурившись, Стив.

— Чем вы объясните, что на такой скорости не догнали автобус, который делает максимум пятьдесят миль в час?

— Заблудился.

— Вы знали, куда ехали?

— Нет. До этого, вечером, когда жена еще была со мной, я свернул не на ту дорогу, но затем мы выбрались на магистраль. Оставшись один, я стал кружить.

— Без остановок?

Что делать? Наступила минута, которой он опасался с тех самых пор, как раскрыл глаза в машине на краю сосняка. Утром, сам не зная почему, он решил, что ничего не скажет. Разумеется, стыдился признаться Ненси в своих отношениях с Хэллигеном. Хотел также избежать длительного допроса в полиции.

Хочешь не хочешь, он подвергался этому допросу уже около часа и, недоумевая, как его угораздило попасть в зубья полицейской машины, мысленно вновь представлял себе, как еще довольно беззаботно — недаром же он успел тогда разглядеть фотографии пожилых господ — вошел вслед за лейтенантом в зал с длинным столом.

В тот момент он предполагал, что все сведется к формальностям. Поэтому вначале говорил больше, чем его спрашивали. Теперь он казался себе затравленным зверем. Дело шло уже не о Ненси, не о Хэллигене, а о нем самом, и он вряд ли удивился бы, если бы ему сказали, что на ставке его жизнь.

Тридцать два, почти тридцать три года Стив был порядочным человеком, ни разу не покинувшим привычной колеи, о которой так неистово разглагольствовал ночью: послушный сын, хороший ученик, служащий, муж, глава семьи, домовладелец в Лонг-Айленде, он никогда не нарушал закон, никогда не представал перед судом и каждое воскресенье отправлялся утром с семьей в церковь. Счастливый человек, он обладал всем необходимым.

Откуда же вылезало все то, о чем он так пылко рассуждал после лишнего стаканчика, начиная нападать сперва на Ненси, потом на общество в целом? Ему было просто необходимо выплеснуться. Этот бунт неизбежно возобновлялся и всякий раз протекал одним и тем же образом.

Но ведь если он действительно верит в то, что говорил, если это составляет суть его личности, его характера, то разве не продолжал бы он мыслить точно так же, проснувшись на другой день?

На другой день, однако, первым его чувством неизменно был стыд, сопровождаемый смутным страхом, словно он сознавал, что проявил неуважение к кому-то или чему-то, прежде всего к Ненси, у которой просил прощения, а также к обществу, силе более неопределенной, но способной призвать его к ответу.

Вот этого ответа от него сейчас и требовали. Его еще не обвиняли. Лейтенант ни в чем его не упрекал — лишь задавал вопросы и записывал ответы, что, с точки зрения полиции, оказывает гораздо более устрашающее действие; потому-то он и не сказал ни слова, бросив вещи Ненси на стол.

Что мешало Стиву чистосердечно признаться во всем, не дожидаясь, пока его заставят?

На этот вопрос он не осмеливался ответить. К тому же все теперь запуталось. Не будет ли подлостью и трусостью выдать Хэллигена после всего, что произошло между ними нынче ночью?

Стив все больше убеждался, что стал его сообщником.

Так гласит закон. Он не только не попытался задержать Сида, но даже помог ему скрыться, и сделал это не под дулом пистолета.

Не следует, правда, забывать, что это была его ночь!

Утром, обзванивая гостиницы, больницы, полицию, он ни словом не упомянул о беглеце из Синг-Синга.

У него оставалось несколько секунд для выбора. Лейтенант не торопил его, ждал подчеркнуто терпеливо.

Какой он задал последний вопрос?

— Без остановок?

— Нет, я сделал еще одну.

— Помните, где?

Стив молчал, не сводя глаз с золотистых бликов на столе: он был уверен, что лейтенант обдумывает причину его молчания.

— В баре типа бревенчатой хижины.

Марри не отставал:

— Где?

— Не доезжая Провиденса. Рядом с гостиницей.

Почему он почувствовал, что атмосфера разрядилась?

Чем его ответ мог помочь лейтенанту, который внезапно посмотрел на него глазами не чиновника при исполнении служебных обязанностей, а — как показалось Стиву — просто человека?

Он был растроган. Такими же глазами на него смотрели и утром: официантка в кафетерии, равно как участливая телефонистка, видела в нем лишь человека, которому сообщили плохое известие. Они не знали, как он провел ночь. Подозрения возникли только у хозяина станции обслуживания. Кстати, не решился ли все же мужчина с сигарой сообщить о них в полицию? Вполне допустимо. Стив не дал ему убедительного объяснения насчет беспорядка в багажнике, где инструмент обычно не валяется вперемежку с женским бельем. Не сказал он также, где и как потерял бумажник и документы.

Все возможно, и сейчас он уже не сомневался, что лейтенант был полностью в курсе дела еще до того, как они с ним уселись на разных концах длинного стола, вокруг которого осталось восемь незанятых кресел.

Лейтенант тоже казался теперь не таким бесстрастным: он с одного взгляда сообразил, что Стив готов расколоться.

— Он сам назвал себя? — спросил Марри, словно не сомневаясь, что его поймут.

— Не помню, сам или нет. Минутку.

Стив улыбался, почти посмеиваясь теперь над своими страхами.

— У меня в голове все перемешалось… Нет, это я его спросил… Да, я почти уверен, что догадался обо всем, когда обнаружил его в машине: о нем как раз сообщили по радио.

Стив словно выплыл на поверхность. Он глубоко вздохнул и с досадой посмотрел на дверь: в нее опять постучали.

Старшая сестра второго этажа обратилась не к Стиву, а к лейтенанту, которого, видимо, тоже знала:

— Доктор говорит, что он может подняться.

Она подошла к Марри, наклонилась и зашептала ему на ухо. Он отрицательно покачал головой, и сестра снова что-то повторила.

— Слушайте, Хоген, — заговорил наконец лейтенант. — До сих пор я не имел возможности сообщить вам некоторые факты. Отчасти по вашей вине. Вначале я должен был…