Мегрэ ищет голову - Сименон Жорж - Страница 26

Слова Мегрэ никого не убеждали. Комельо ответил бы:

— Скажите лучше, что она всю жизнь была порочна.

На набережной Вальми она начала пить. Это согласуется с остальным. С тем, что она никогда не пыталась вырваться из бистро, с тем, что срослась с его атмосферой.

Мегрэ понимал и Омера, который осуществил мечту стольких деревенских парней: заработать в должности лакея или шофера столько, чтобы стать владельцем бистро в Париже.

Омер вел ленивую жизнь, переходя от стойки бара к погребу, отправляясь один-два раза в год за вином в деревню и проводя послеобеденные часы за игрой в белот или бильярд в пивной у Восточного вокзала.

Его личная жизнь оставалась еще не выясненной. Мегрэ обещал себе заняться этим в ближайшие дни, хотя бы для собственного удовлетворения. Он был убежден, что у Омера бывали краткие грубые связи со служанками или работницами своего квартала.

Рассчитывал ли Калас на наследство Буассанкура? Вряд ли: так же, как и все, он, должно быть, считал, что владелец замка лишил дочь наследства. Визитная карточка нотариуса подала ему надежду.

— Одного никак не могу понять, — сказал Канонж, — почему она отказалась от состояния? Ведь оно ей буквально с неба свалилось. Нет, это выше моего разумения, старина Мегрэ, а уж мне-то в жизни приходилось видеть всевозможных наследников.

Для комиссара, напротив, ее отказ был чем-то вполне естественным. Что ей дали бы деньги при ее теперешнем состоянии? Могла ли она поселиться с Омером в замке Буассанкур? Начать с ним в Париже или где-нибудь еще, например на Лазурном берегу, новую жизнь на манер богатых буржуа?

Подобно тому как животное забивается в свою нору, она предпочла остаться в своем углу, который сама себе создала. Там она влачила однообразные дни, глотая коньяк за кухонной дверью и принимая Папа в предвечернее время.

Пап тоже стал для нее привычкой. Возможно, он был даже чем-то большим, так как он все знал, и ей не нужно было его стесняться. Они могли молча сидеть рядом у печки.

— По-вашему, Омера убила она?

— Не думаю.

— Ее любовник?

— Скорее всего.

Музыканты укладывали инструменты, здесь тоже надо было закрывать. Мегрэ с нотариусом очутились на тротуаре и снова двинулись по Сен-Жермен-де-Пре.

— Вы далеко живете?

— На бульваре Ришар-Ленуар.

— Я вас немного провожу. Почему ее любовник убил Омера? Надеялся уговорить ее принять наследство?

Походка у обоих была не слишком уверенной, но они с удовольствием шагали по пустым в этот час улицам Парижа, где лишь изредка проносились ночные такси.

— Я этого не думаю.

Завтра нужно будет говорить с Комельо в ином тоне:

Мегрэ понимал, что сейчас у него в голосе ясно звучит нечто сентиментальное.

— Так почему он его убил?

— Как вы думаете, что первым делом сделал Омер, когда он вернулся из Сент-Андре?

— Не знаю. Наверное, был вне себя и требовал от жены согласия на наследство.

В памяти Мегрэ всплыли бутылка чернил и бювар с несколькими листами чистой бумаги на столе в спальне Каласов.

— Это согласуется с его характером, не так ли?

— Полностью.

— Представьте, что он хотел силой заставить ее подписать соответствующее заявление и что она сопротивлялась.

— Такой тип не постеснялся бы намять ей бока. Я знаю наших крестьян.

— Ему случалось периодически избивать ее.

— Начинаю понимать, куда вы клоните.

— Возвратившись, он, конечно, не изменил своего решения. Это было в субботу, около четырех часов. Он заставляет Алину подняться в спальню, требует, угрожает, бьет ее.

— И тут входит любовник?

— Это наиболее правдоподобное объяснение. Дьедонне Пап знает дом. Услышав шум на втором этаже, он пересекает кухню и приходит на помощь Алине.

— И убивает мужа! — иронично заключил нотариус.

— Убивает то ли сознательно, то ли случайно, ударив его чем-то тяжелым по голове. И после этого расчленяет его на куски.

Канонж, человек веселого нрава, расхохотался.

— Потрясающе! — воскликнул он. — Мне кажется потрясающей сама мысль разделать Омера на части. Если бы вы его знали…

На свежем воздухе действие алкоголя на нотариуса стало еще более заметным.

— Вы меня проводите немного? Они повернули в обратную сторону. Потом проделали это еще раз.

— Это любопытный человек, — вздохнул Мегрэ.

— Кто? Омер?

— Нет, Пап.

— Сверх всего, его еще зовут Пап?

— Не только Пап, но Дьедонне Пап «Дьедонне Пап — букв, богоданный Папа (Римский).».

— Потрясающе!

— Это самый мирный человек, какого я встречал.

— Потому, наверно, он и разделал Омера на куски? В самом деле, необходим был именно такой человек — одинокий, терпеливый, аккуратный, — чтобы так безупречно уничтожить следы убийства. Даже Мере с его подручными и аппаратурой не обнаружили в доме на набережной Вальми ничего, что могло бы служить доказательством совершенного преступления.

Помогала ли ему Алина Калас очищать дом, уничтожать белье и предметы, на которых могли остаться пятна?

Пап совершил только одну ошибку — впрочем, ее трудно было избежать: он не предусмотрел, что отсутствие в доме грязного белья удивит Мегрэ и что комиссар обратится в прачечную.

На что надеялась эта пара? На то, конечно, что пройдут недели и месяцы, прежде чем в канале найдут часть останков Каласа, и что тогда их невозможно будет опознать. Так оно и было бы, если бы баржа братьев Нод не везла несколько лишних тонн тесаного камня и не задела за дно канала.

Куда была брошена голова Каласа — в канал или в сточную канаву, — Мегрэ узнает через несколько дней. Он был уверен, что узнает все, и теперь это не вызывало в нем ничего, кроме профессионального интереса. Самым важным для него было понять драму, разыгравшуюся между тремя людьми, а теперь-то он был убежден, что понимает ее правильно.

Комиссар мог поклясться, что, уничтожая следы преступления, Алина и Пап тешили себя надеждой на новую жизнь, которая будет не очень отличаться от прежней.

Пап некоторое время продолжал бы приходить в бистро после обеда на час-другой, постепенно удлиняя продолжительность своих визитов, и наконец, когда муж был бы забыт клиентами и соседями, совсем перебрался бы в маленькое кафе.

Продолжались бы при нем визиты к Алине Антуана Кристена и прочих? Возможно. Мегрэ не осмеливался забираться в подобные дебри.

— На сей раз я с вами окончательно прощаюсь.

— Можно позвонить вам завтра в гостиницу? Вы мне будете нужны для кое-каких формальностей.

— Вам не придется звонить. Завтра в девять утра я буду у вас в кабинете.

Разумеется, в девять нотариус не пришел, да Мегрэ и не помнил об этом обещании. Состояние комиссара в момент пробуждения было не слишком бодрым. Когда жена поставила на ночной столик горячий кофе и тронула мужа за плечо, тот открыл глаза с отчетливым ощущением вины.

Улыбка у нее была какая-то особая — чуть-чуть снисходительная и еще более материнская, чем обычно:

— Как ты себя чувствуешь?

Он не помнил, когда еще у него так адски болела голова — верный признак того, что накануне он много выпил. Ему редко случалось возвращаться домой нетрезвым. Особенно мучило его, что он не заметил, как напился.

— Ты помнишь, что говорил мне ночью об Алине Калас?

Он предпочел бы не помнить: у него сохранилось впечатление, что во время рассказа он был невыносимо сентиментален.

— Ты казался почти влюбленным. Будь я ревнива…

Он покраснел, и жена поспешила его утешить:

— Шучу, шучу. Так ты идешь сейчас докладывать обо всем Комельо?

Значит, он говорил ей и о Комельо? Действительно, именно это и оставалось ему сделать! Однако со Следователем он будет беседовать в ином стиле.

— Что нового, Лапуэнт?

— Ничего, шеф.

— Дай в сегодняшние послеобеденные газеты такое объявление: предлагается явиться в полицию для дачи показаний молодому человеку, которому неизвестное лицо поручило в воскресенье отнести чемодан в камеру хранения при Восточном вокзале.