Мегрэ в тревоге - Сименон Жорж - Страница 28

Да, сегодня действительно было воскресенье.

— Алло? Это ты?

— Все еще в Фонтэне? Звонишь от Шабо? Как поживает его мамаша?

Но вместо того чтобы ответить на поставленные супругой вопросы, Мегрэ поспешил обрушить на нее свои:

— Какая погода сейчас в Париже?

— Со вчерашнего полудня весна.

— Так уж прямо и с полудня?

— Ага. Началась сразу после обеда.

Надо же, потеряно целых полдня солнца и света!

— А у тебя как там?

— Сегодня отлично.

— Не простудился?

— Все в порядке.

— Завтра утром вернешься?

— Надеюсь.

— Значит, не уверен? А я-то думала…

— Может, задержусь на несколько часов.

— Что так?

— Работенка подвернулась.

— Ты же обещал…

Да, клялся, что он обязательно отдохнет! Но разве он тут не расслабился, не оттаял?

Все, говорить больше было не о чем. Они еще обменялись несколькими фразами — теми, что обычно припасались для таких вот телефонных разговоров.

После этого Мегрэ позвонил Шабо домой. Роза ответила, что хозяин ушел на работу еще в восемь утра. Тогда он соединился с Дворцом правосудия:

— Что-нибудь новенькое?

— Есть такое дело. Нашли орудие убийства. По этой причине я и звонил тебе. Мне сказали, что ты еще спишь. Можешь сейчас подойти сюда?

— Приду через несколько минут.

— Двери учреждения сегодня закрыты. Так что буду посматривать в окно, чтобы открыть, как только замечу тебя.

— Что-то не так?

Шабо на том конце провода, судя по голосу и интонации, был сильно расстроен.

— Все расскажу, как только появишься.

Мегрэ тем не менее не спешил. Ему хотелось вволю насладиться этим воскресеньем, и вскоре комиссар уже неспешно вышагивал по улице Репюблик, пройдя мимо кафе «У почты», хозяин которого поспешил с учетом прекрасной погоды выставить на террасу стулья и круглые желтые столы на одной ножке.

Через два дома от кафе у открытой двери кондитерской Мегрэ невольно еще более замедлил шаг, вдыхая доносившийся оттуда запах сладостей.

Вовсю звонили колокола. Улица несколько оживилась примерно на уровне дома Жюльена Шабо, как раз напротив него. Люди начали толпой выходить из собора Богоматери по окончании мессы, которую отслужили в половине одиннадцатого. Комиссару мнилось, что сегодня люди вели себя несколько иначе, нежели в прежние подобные воскресные дни. Лишь немногие верующие сразу же направлялись по домам.

На площади образовалось несколько групп, которые отнюдь не дискутировали, как бывало, с оживлением, говорили вполголоса и зачастую просто молча созерцали выходивших из собора прихожан. Задерживались даже женщины, державшие в затянутых перчатками руках свои молитвенники с золотыми обрезами, и почти все жительницы Фонтэне и окрестностей надели весенние шляпки светлых цветов.

Перед папертью стоял блестящий, длинный черный автомобиль, у дверцы которого в строгой темной униформе держался водитель, в котором Мегрэ признал дворецкого Верну.

Неужели это семейство, чей родовой дом находился всего в четырехстах метрах отсюда, имело обыкновение приезжать на большую мессу на машине? Вполне вероятно. Чего доброго, это входило в кодекс их традиций.

Но нельзя было исключать и того, что сегодня они приехали на авто специально, дабы избежать контактов на улице с любопытствующим людом.

А вот и они, вовремя помянутые, выходят из собора, седовласый Юбер Верну на голову возвышался над всеми остальными. Он шел степенно, держа в руках шляпу.

Когда оказался наверху ступенек, Мегрэ признал в сопровождавших его по бокам лицах жену Верну, его свояченицу и невестку.

Толпа мгновенно и как-то незаметно раздвинулась перед ними. Нельзя было сказать, что они шли между шпалерами в прямом смысле этого слова, но все же вокруг семейства Верну образовалась некая пустота, и все взоры были устремлены именно на них.

Шофер приоткрыл дверцу. Сначала уселись женщины. Затем на переднем сиденье устроился Юбер Верну, и лимузин заскользил в направлении площади Вьет.

Брось кто-то из толпы в этот момент слово, сделай жест или просто вскрикни, и, может статься, народный гнев немедленно бы прорвался наружу. Происходи это в ином, нежели близ собора, месте, шансы, что такое могло случиться, были бы высокими. Лица собравшихся горожан ожесточились, и если в небесах развеялись все облака, то тут, на земле, воздух был перенасыщен беспокойством и тревогой.

Некоторые из толпы робко поприветствовали комиссара. Доверяли ли они еще ему? Во всяком случае внимательно проследили, как он, в свою очередь, поднялся по улице — с неизменной трубкой в зубах и округлившимися плечами.

Обогнув площадь Вьет, Мегрэ ступил на улицу Рабле. Напротив дома Верну, на тротуаре, опять стояли два молодых, не достигших двадцати лет, парня. На этот раз они не носили повязок, а в руках не держали дубинок.

По всей видимости, этими аксессуарами снабжались только ночные патрули. И тем не менее оба они находились при исполнении служебных обязанностей, чем несказанно гордились.

Один из наблюдателей приподнял каскетку, когда Мегрэ проходил мимо поста, второй не шелохнулся.

На ступенях Дворца правосудия, двери которого были наглухо закрыты, живописно расположились шесть-семь журналистов, в том числе и Ломель, сидевший рядом со своими фотоаппаратами.

— Думаете, они вам откроют? — набросился он на Мегрэ. — А новость знаете?

— Что за новость?

— Говорят, они отыскали орудие убийства. И сейчас проводят там «совещание в верхах».

Дверь приоткрылась. Шабо сделал знак Мегрэ, приглашая побыстрее заходить, и, как только тот переступил порог, следователь поспешно захлопнул створку, словно боясь насильственного вторжения репортеров.

Коридоры были погружены в полумрак, тягостная влага всех последних недель сконцентрировалась внутри этих каменных стен.

— Я хотел сначала переговорить с тобой частным образом, но это оказалось невозможно.

В кабинете следователя горел свет. Там находился и прокурор. Он покачивался на стуле, зажав зубами сигарету. Были здесь также комиссар Ферон и инспектор Шабирон; последний не удержался, чтобы не бросить на Мегрэ взгляд — пристальный и одновременно насмешливый.