Опасный беглец. Пламя гнева - Выгодская Эмма Иосифовна - Страница 20

Листки дрожали в руках у Макфернея.

— Я всё соберу! — сказала Дженни. — Не беспокойтесь, мистер Макферней, ни один не пропадет.

Она побежала к борту за разлетевшимися листками.

Майор Бриггс в эту минуту вышел на палубу. Ровным громыхающим шагом он прошел к носу и остановился.

— Что за чертовщина? — спросил майор.

Он поднял с палубы маленький квадратик бумаги и поднес его к самому носу.

— Это что за значки?

— Транскрипция, — объяснил Макферней. — Это мои записи. — Он хотел взять у майора свой листок.

— Что? Транскрипция? — майор отвел за спину руку с крепко зажатым в ней кусочком бумаги. — Извините, мистер Макферней, но я вам вашей транскрипции не отдам. Я отвечаю за судно, уважаемый мистер Макферней, и я должен знать, что означают эти значки. Я должен прежде выяснить, не угрожают ли они престижу королевы и целостности Британской империи.

И майор, повернувшись по-военному, загромыхал по доскам палубы обратно к себе.

Дженни неспокойно спалось остаток ночи. Смутная тревога томила ее. Бриггса Дженни возненавидела с первого дня: хриплый голос майора, его тяжелая громыхающая походка и красные, как непрожаренный бифштекс, щеки приводили ее в трепет. Утром Дженни долго бродила по судну. С кем поговорить о том, что случилось вчера на палубе? Она постучалась к Бедфорду.

Генри Бедфорд сидел за походным столиком и писал. Он поднял на девочку удивленные глаза.

— Что такое, Дженни? — спросил Бедфорд.

Карие глаза Дженни были полны беспокойства, а косы — в непривычном беспорядке.

— Ехать наскучило?

— Нет, мистер Бедфорд, не то.

Девочка рассказала капитану о шотландце и о майоре Бриггсе.

— Спокойствие, Дженни! — сказал Бедфорд. — Просто ночная суматоха из-за крыс.

Он прошел в каюту майора.

Бриггс сидел над листком бумаги и яростно курил трубку.

— Дорогой Бедфорд, не можете ли вы объяснить мне, что это значит?

Он протянул Бедфорду листок, исписанный непонятными значками.

— Я всё узнал, — сказал Ёедфорд. — Этот Макферней не ботаник. Он филолог.

— Филолог? Тем хуже для него! А что, собственно говоря, это значит, Бедфорд?

— Филолог… — Бедфорд помедлил. — Это… это человек, который изучает разные языки… разные слова, что ли.

— Вот-вот, разные слова!… Он разговаривает с матросами. Он беседует с поварами!… Третьего дня он весь вечер провел на нижней палубе, говорил с моим ординарцем, и на его собственном языке!… На ирландском!…

— Опасный человек! — сказал Бедфорд.

Майор взмахнул в воздухе таинственным листком.

— Ни одного дня! — сказал майор. — Ни одного дня я не потерплю больше присутствия этого человека на судне. Мы заходим в Кэптаун. Я велю капитану ссадить шотландца на берег, а начальник порта задержит его впредь до выяснения. С начальником поговорю я сам.

И майор решительно сплюнул на пол горькую табачную жижу.

Через два дня пассажиры «Оливии» увидели черные скалы, сильный прибой и пустынную бухту Кэптауна. Майор Бриггс самолично съехал на берег, вместе с помощником капитана судна. Он вернулся очень скоро, и сильно взволнованный. Новости, сообщенные ему начальником порта, были так неожиданны, что решительно все иные мысли, даже мысль о ненавистном шотландце, вылетели из головы майора. Он заперся с офицерами у себя в каюте.

— Бунт, — объявил майор. — Туземные войска взбунтовались в Индии. Вместо Бомбея нам приказано идти в Калькутту.

— В Калькутту?

— Да, в распоряжение командования Бенгальской армии.

Глава пятнадцатая

КАЛЬКУТТА

Теплый серый туман надолго скрыл из виду близкую землю. Когда туман рассеялся, пассажиры «Оливии» увидели красный глинистый срез высокого берега и буйную тропическую зелень над ним. Они были у Коморинского мыса.

Древняя бревенчатая деревянная башня пряталась в зелени на берегу — остаток старой фактории, выстроенной в этом месте португальцами почти три века назад. «Оливия» стала на рейде. Большой правительственный пароход, дымя широкой черной трубой, двинулся ей навстречу от берегового мола.

— Идут ли еще вслед за вами суда с войсками на борту? — спросили с парохода.

— Нет, — ответили с «Оливии».

— Приготовьтесь, мы берем вас на буксир, — просигналили с парохода.

Пароход пыхтел и стучал, посылал «Оливии» клубы грязного дыма, но всё же шел быстро. Недели через три «Оливия» вошла в устье Хуггли, одного из рукавов огромной дельты Ганга. Они шли у правого берега и не видели левого, — так широк был Хуггли. Пассажиры «Оливии» столпились на палубе, глядя на незнакомые места. Дженни видела однообразный плоский берег, песчаные отмели, заваленные водорослями, омытые морским прибоем, кой-где хижины, как большие снопы лежалой соломы.

«Это ли Индия? — думала Дженни. — Где же пальмы?»

Показались и пальмы на другом берегу. Хуггли стал уже, извилистее, пальмы веселой рощей столпились у воды, среди зелени замелькали белые европейские дома. «Оливия» долго шла вверх по Хуггли, вслед за пароходом. Потом показались низкие индийские бенгало, сады, еще поворот, — голые беленые стены восьмиугольного форта, пушки и военные суда в порту.

— Вот и Калькутта! — сказал капитан Бедфорд.

В первый день Дженни ничего не увидала в Калькутте: ее пронесли в закрытых носилках, сквозь тесноту, говор и крик центральных улиц, в европейскую часть города. Капитан Бедфорд отправил Дженни к своей дальней калькуттской родственнице миссис Пембертон, а сам поехал в штаб.

Дом Пембертонов стоял в большом саду за зеленой оградой. По англо-индийскому обычаю все слуги в доме вышли гостье навстречу. Миссис Пембертон и ее сын Фредди дожидались у дверей. Фредди был в синей курточке с белым атласным воротником; миссис Пембертон — в легком белом кисейном платье, с низкой талией и пышными буфами, как носили дома в Англии лет за пять до того. Низкий дом был окружен верандой, а веранду прикрывали занавески из тростника, украшенного бусами. Всё колыхалось и слегка звенело под ветром.

— Сегодня хорошо, не жарко, ветер с моря, — сказала миссис Пембертон.

Она повела Дженни смотреть внутренние помещения дома. В полутемных комнатах было прохладно, на чисто выметенных глиняных полах лежали пестрые травяные половики — циновки, как их здесь называли. Маленькая Бетси, грудная дочка миссис Пембертон, висела в люльке в своей комнате, под белой кисейной сеткой.

— Москиты замучили Бетси, — сказала миссис Пембертон.

Подле двери, на половике, сгорбившись и скрестив ноги, сидел нянька — немолодой индус с серьгой в ухе. В уголке дремала на полу молодая кормилица. У самой люльки сидела на корточках третья служанка и дергала шнур большого веера, укрепленного под потолком на деревянной раме.

Маленькая Бетси заплакала, и миссис Пембертон прикрыла дверь.

На обед подали рыбу, зелень, бананы, тушеное мясо и сладкий рис. Блюда приносила молодая горничная-индуска в белом кружевном переднике и кружевной наколке на гладких черных волосах. Дженни никак не могла съесть всего, что ей накладывали в тарелку.

— У нас прежде была плохая горничная, — пожаловался ей Фредди. — Она разорвала на куски и закопала в землю замечательную куклу — подарок дяди Джона.

— Бог мой, от нашего Джона уже больше месяца нет писем, — вздохнув, сказала миссис Пембертон.

Самого мистера Пембертона не было дома: он уехал в порт по срочному делу. Миссис Пембертон была рассеяна и весь обед почти ничего не говорила.

После обеда Фредди повел Дженни в сад.

— Мама очень грустна, — сказал Фредди. — Она боится за дядю Джона. Он уехал воевать с бунтовщиками.

Лейтенант Джон Томсон, младший брат миссис Пембертон, с самого начала восстания был отправлен в Ауд, в глубь страны.