Слуги Государевы - Шкваров Алексей Геннадьевич - Страница 35

— Тяжело?

— Не знаю, — сознался виновато Дуглас.

— Знал я одного Сафонова… — задумчиво произнес Головин. — А как твоего зовут, маеор?

— Андреем!

— Тот был Дмитрий!

— А этот Дмитриев сын! И отец его знаю сотником был. Умер он. От ран в стране далекой полученных. В Китае. — вспомнил все Дуглас.

— Точно, он тогда. Государь, — Петру, — значит его отец меня о смерти спас. Мы с манджурами тогда сцепились. А после договор мирный Нерчинский подписали. Вспомни!

— Помню. — кивнул Петр. — Так решим. Пусть посидит покудова. Подождем, что с энтим вторым будет. Помрет — казним, выживет — в солдаты определим. А по сути, скажу чтоб допросили твоего поручика.

— Сэр! — Дуглас испугался — Я знаю что такое допрос, у вас, у русских.

— Нет. Не бойся, маеор. Скажу, чтоб без пыток. На что они? — плечами пожал. — Пусть расскажет, что знает. Дале и видно будет. Все, ступай, некогда нам.

— А…? — маеор замешкался, — … Сафонов…

— Иди давай, — Петр выпроваживал, — Федор Алексеевич позаботится. Не мешай нам боле.

Там в остроге каменном, что в укреплениях Нарвских имелся, Андрею допрос учинили. Из темницы, даже летом промерзшей, в застенок жаркий пытошный привели. Что при шведах было, то и при русских осталось. Дохнуло поручику в лицо смрадом теплым, страданиями лютыми, болью нечеловеческой пропитанным. Сыск вел офицер незнакомый в мундире преображенском. Видом благообразный, худощавый, лицом вытянутый, а глаза голубые, в точь стеклянные, неморгающие. Оглянулся Андрей по сторонам. Поежился. Дыба рядом. Инструмент разный палаческий разложен. Самого мастера дел заплечных правда не видать.

— Ну ты кто будешь то? — начал офицер.

— Поручик князя Волконского полка Сафонов Андрей Дмитриев сын, из дворян.

— Я не про то. — недовольно. — Кто ты есть по сути своей?

— Я?

— Ты, ты!

— Слуга государев, а кто еще?

— Не слуга ты государев, а клятвопреступник.

— Это почему же?

— Потому что указы царские нарушаешь. Оттого ты здесь. — руками обвел.

Андрей опять осмотрелся по сторонам. Помолчали.

— Не озирайся. — прервал молчание офицер — не боись, не для тебя приготовлены, — инструменты имея в виду, — Сказано тебя не пытать. Сам расскажешь, что знаешь. Отчего дуэль устроил. Капитан Фредберг сказывал, ты сам на него напал. Внезапно. Вот и поведай мне, что за причина?

Андрей начал сбивчиво рассказывать. Офицер слушал молча, не перебивая. Сафонов дошел до того места, где он Фредберга увидел, запнулся.

— Ну и далее? — поинтересовался офицер.

— А далее, дал я ему в морду, он за шпагу и… — рукой махнул.

— А почему ты был уверен, что его видел. Там. С девкой этой?

— Не уверен я, — вздохнул Андрей, голову опустил виновато, — только он это! — и посмотрел в глаза допрос снимавшему.

— Уверен, не уверен, он, не он. А чего не побег, и не сказал: «Дело мол и слово государево!» А? Мы бы взяли вас. Обоих. Допросили — рукой на дыбу показал, — глядишь, кто-нибудь бы и сознался. Или правда, или оговор. По допросу и воздали бы.

— Да зачем мне врать-то? — не понял Андрей.

— Да по разным причинам врут, поручик. Может, тебе его вакансия нужна? А? Ведь ему недавно чин капитанский дали. А может ты за него на то место метил? — ехидно посмотрел.

— Мне? Я? — изумился.

— Тебе, тебе — закивал головой офицер. — Всякое бывает.

Андрей даже сказать ничего не мог на это.

— Ну ладно, иди в темницу, голубь, посиди покудова — отпустили. В дверях уже был, прозвучало вдруг:

— Говоришь, грудь отрезал у девки? — Андрей не ожидал вопроса. Оторопел. Смутился:

— Да. Да, грудь. Одну. Правую.

— Хорошо. Иди с Богом. Позовем, коли надобно будет.

Задумался офицер. Доходили до него уже слухи, про подобное. Нет-нет, да находили неподалеку от лагерей армейских трупы женские. Маркитантки там, шлюхи разные. Изувеченные, как поручик этот сказывал. То казаки в лесу наткнуться, то драгуны лошадей на водопой выводят, а там в водичке, глянь, покойница покалеченная плавает.

— Фредберг. Иоганн фон Фредберг. Тридцать лет от роду. Из дворян курляндских. Бумаги самим герцогом выправлены. В русской службе с начала семьсот первого года. Сразу в этом полку. У Мещерского, после у Волконского. Поручик, затем капитан. Гренадерская рота. Участвовал в делах так, при Эрестфере, при м-м-м, при Мариебурге, Дерпте. Ничего! А по бумагам отличный офицер. Слишком уж отличный… Странно сие… — преображенец отодвинул их в сторону. — Пусть полечиться покудова. После и побеседуем.

Глава 15 Свобода — вещь бесценная

Взяли Ефима казаки городовые, что со Страховым в деревню нагрянули, побили малость, да веревками связали. Опосля пограбили, что можно было — Тихон сам показывал. Злился, мол не богато живешь, вор. Потом избу подпалили и пошли. Ефим брел лошадьми с двух сторон зажатый, про себя думал:

— Слаба тебе, Господи, жена успела с дочкой схорониться. А энти не искали. Скотину жалко. Погорит.

Довели его до Севска. Там в железо заковали и в Москву.

— Там тебя, милай, и опрашивать будут, и пытать. — проводил его словами добрыми подъячий Страхов — дело у тебя государево, видно вор ты знатный. Там все и расскажешь. А то я лютый больно, запытать могу. На смерть. А на Москве все благочестивые, легко тебе будет — и рассмеялся подленько. Поехали. Ефим на телеге в цепях. Два казака в конвое верхами, третий на телеге. Все глазами зыркал на Ефима, покудова с Тихоном Страховым прощались. Дня через два выпало в поле ночевать. Встали на опушке леса. Коней к деревьям привязали, пожевали, что в котомках было, да спать завалились. Один сторожить остался, тот что все на Ефима смотрел. Никонову то ж горбушку кинули:

— Жри мол.

Лежал он под телегой, с глазами закрытыми, отламывал хлебушек по крошке, жевал медленно. Растягивал. Все про своих думал. Что с ними станет? Собственная судьба была безразлична. Знал, что в покое не оставят. На Руси не спрятаться. Эх, уходить дале надо было. В Польшу.

Шум послышался. На хрип похоже. Стихло. Потом опять. Вроде ворочался кто-то. Шаги послышались. Открыл глаза, перед ним тот казак, что на телеге ехал. Нож в руках. Об штаны вытер и за голенище упрятал. К Ефиму наклонился:

— Слышь, как там тебя, давай, расковываться будем. Порешил я этих.

Так и бежали они вместе. Казак этот, Емельяном звали, из стрельцов бывших. Рассказал, что весь род у него погубили. Все в стрельцах были. Все старой веры держались. Тайно, конечно. Отца, дядю родного, брата старшего, казнили, мать с сестрами и братом другим, меньшим, сослали куда-то на севера, куда и Макар телят не гонял. Один он остался. В Севске казаком записался.

— Да сил больше моих не стало. Смотреть, как над людьми изгаляются. Антихрист правит на Руси, антихрист. — жаловался стрелец бывший.

Этих двоих они прикопали.

— Прости, Господи, душу мою грешную — Емельян перекрестился истово.

Телегу в лесу бросили.

— Не скоро найдут, не скоро хватятся. Мы ж до Москвы должны были…

Ефима в казачий кафтан нарядили, но ехать решили только ночью. Днем в лесах отсиживаться. Добрались до Семенова. В деревню не заходили. На опушке встали. Посмотрел Ефим на пепелище, что от дома, да мельницы осталось, ничего не сказал.

— Как твоих-то найдем? — Емельян спросил.

— Знаю как! Полянка в лесу есть. Моя дочка всегда на нее приходит. Вот подождем там.

— А точно они здеся? Уверен?

— Уверен! — тряхнул головой. И правда. Наташа пришла. То-то батюшке обрадовалась. Плакала. Рассказывала, как скотину из огня вывела, как поселились у бабушки Авдотьи, что бобылихой живет.

— Все едино помирать. Живите уж — сказала бабка.

— Вот и живем, батюшка. Матушка все хворает, как тебя увезли.

— Ничего, ничего, Наташенька. Вишь, как оно все вышло. Добрый человек помог. — на Емельяна показывая, — Мир не без добрых людей. Ты вот что. Ты матушке ничего не говори, чтоб не узнал никто. И бабке Авдотье то ж. Ничего с собой не берите, если только еды самую малость, но тоже это уж ты сама. Чтоб не видал никто. И матери скажи погулять мол пойдем. И сюда. А мы здесь ждать будем.