Иногда оно светится (СИ) - Акай Алиса - Страница 38

— Земля.

— Да. Таких островков здесь немного, уж можешь поверить. И здесь всего два вида деревьев, которые могут расти на поверхности. Я имею в виду — на всей планете их всего два. Остальное мелочь, всякие мхи и лишайники. Ни одного плодоносящего дерева, никаких грибов, злаков, кустарников. Соответственно, никаких млекопитающих, что странно, даже под водой. На Земле хотя бы киты были… Это мир совершенно не приспособлен для человека. Оказавшись без современных средств выживания, он умрет, — я развел руками, — Это чужой мир, и мне и тебе.

— Ты жить здесь, герханец.

Пришло мое время смолчать, сделав вид, что не расслышал.

— Можешь побродить пока, только осторожно. Близко к воде лучше не суйся. Я найду место для костра и перетащу вещи.

— Я не боюсь воды.

— Как и она тебя. Поэтому не лезь куда не надо. Здесь нет млекопитающих, но на глубине полно тех, кто с удовольствием отведает человеческого мяса. Я не пугаю тебя, просто… просто… Не рискуй.

Он еще туже затянул хвосты рубашки и двинулся по берегу, легко касаясь босыми ступнями песка. В свете глядящего ему в спину солнца он смотрелся невесомым. Мне даже показалось, что не остановись он на границе воды и песка, он может пойти по воздуху. Худой, с развевающейся, слишком просторной для него рубахой на спине, с этими своими бледными ногами, высовывающимися из неровно распоротых и тоже слишком просторных штанин. Призрак необитаемого острова.

— Чудак ты, малыш, — сказал я без всякого смысла, устроил бот поудобнее и подхватил вещи. Как я и думал, рощица была самым удобным местом для того чтобы расположиться на пару часов. Конечно, неплохо бы устроиться у самого моря чтобы подставить горячие ступни пенящимся волнам, но весеннее солнце уже набрало прилично силы. Мне-то ничего, у меня кожа продублена ветрами и солнцами тысяч планет, а вот Котенка с непривычки может обсыпать волдырями. Акклиматизация — коварная штука. К тому же смотреть здесь особенно не на что, вода была мутновата и не могла удивить ничем кроме обрывков водорослей. Если Котенок захочет, свожу его как-нибудь на коралловый риф. Там есть на что поглядеть, особенно если натянуть на упрямого Котенка акваланг.

Я вырыл резаком неглубокое углубление под костер, быстро нарубил мелких веточек для растопки. Вся рощица состояла из десятков двух деревьев и редкое из них было выше меня, но я знал, что эта древесина горит долго и дает достаточно жара чтобы не беспокоиться о запасе дров.

— Хорошо, что здесь еще не придумали экологию, — усмехнулся я и разжег огонь. Алые, робкие поначалу язычки пламени затрещали под растопкой, пуская в небо злые тонкие копья дыма. Я прилег неподалеку, примостив голову на плечо и подложив под подбородок кулак. С маяка можно было взять пару старых одеял, да черт с ними… ничего…

Дрема пела во мне тысячами уютно трещащих сверчков, солнце мягко пробивалось сквозь неплотно сомкнутые веки.

Щеку кололи травинки, пахло землей, морем и водорослями. Я лежал на боку и чувствовал себя так, словно дышу в ритм с самой планетой. В голове приятно кружилось.

«Да уж… Да», — бормотала сонно в ухо какая-то бесполезная и непонятная мысль.

И я уснул.

Был закат.

Он обнял меня, когда я слазил с антиграва, больше шутливо, чем с нежностью, я попытался увернуться и чуть не шлепнулся на пол ангара. Он рассмеялся. Не обидно. Его смех щекотал тысячью иголочек, каждая из которых была из особенного металла, но ни одна не пробивала кожи. Когда он смеялся, у меня появлялось ощущение, что возле меня мурлычет огромный добродушный тигр.

— Лин… — он провел своей шершавой ладонью по моей щеке, снял с меня шлем, — Не устал?

— Нет… — тихо сказал я. Рядом с ним я никогда не уставал. Никогда-никогда.

Он почему-то не собирался вставать с антиграва. Продолжал держать руку на моей щеке и я чувствовал, как от нее волнами по всему моему телу расходится тепло.

— Ну что? — нетерпеливо спросил я, — Пошли!

— Лин…

— Прекрати! — я схватил его за руку и попытался вытянуть из седла. Конечно, с таким же успехом я мог бы попытаться вытянуть камень из фундамента замка, — Пошли наверх.

Он снял свой шлем и я увидел, что лицо у него уставшее. Чуть более сухое, чем обычно. Но глаза смотрели с нежностью.

— Вечером я улетаю.

Я хотел спросить что-то. Скорее всего что-то бессмысленное вроде «Как?» или «Почему?» или еще что-нибудь. Но губы почему-то даже не шевельнулись. А он все увидел. Он слез с антиграва, обнял меня легко и дунул в ухо.

— Ничего не поделаешь, мне пора. Не скучай тут без меня, хорошо?

— Куда? — выдохнул я в теплую ткань его куртки. Мундир он одевал только для торжественных случаев.

— Куда… Далеко, малыш. Назначение уже у меня в кармане, вчера пришло блиц-почтой.

— Назначение…

— Адъютантом в свиту одного генерала. Неплохо ведь, да? Лисенок?..

Я позорно хлюпнул носом. И он вдруг стал совсем серьезным. Таким, каким я раньше его не видел.

— Самое большее через год мы снова увидимся. Я выхлопочу себе отпуск, у тебя снова будут каникулы… Мы еще полетаем, малыш, мы еще полетаем… Ты мне веришь?

Я ему верил.

— Ты же знанешь, я не могу отказаться от такого шанса. Да и отец никогда бы не простил. В общем, так надо.

— Понимаю. Я не дурак.

— Я всегда это знал, — он подмигнул мне, — Всего какой-то год, может быть даже меньше.

— Ты будешь вспоминать меня? — по-детски спросил я, заглядывая ему в глаза. Там было два моих отражения.

— Не вспоминать… Ты сам будешь всегда со мной, тут, — он коснулся виска, — Линус, ты часть меня. Мы никогда не расстанемся.

В глазах стало резать, но я не дал слезам воли. Я был герханцем и без пяти минут офицером. У меня не было права плакать. Поэтому я просто попытался обнять его изо всех сил. Он дрогнул, тоже приник ко мне. Так мы стояли минут пять и тишина вокруг нас была замершим осколком вечности.

— Я все понимаю. Лети. Я не ребенок, — я опять шмыгнул носом, — Если так надо… Черт, лети! Но вернись целым.

Он улыбнулся.

— Я лечу не на войну, можешь за меня не беспокоиться. Штабная свита попадает под огонь последней… Конечно, я там долго не продержусь, но это все-таки взлет и взлет хороший. Потом переведусь туда, где придется растить мозоли на заднице и зарабатывать геморрой.

Он был воином, мой брат. Как и я.

— Жди меня, Линус.

— Эй!

— У?.. — я потряс головой. В нее словно насыпали железной стружки и песка, — Ох черт… Я что, заснул?

— Ты спать.

— А. Ясно, — я широко зевнул и постарался принять самый благодушный вид. Вид человека, который хорошо отдохнул и готов к чему угодно. Трое суток за расчетами, понятно, чего отрубился… Костер, конечно, потух, придется разводить снова.

Я занялся этим.

Котенок сел поодаль, примостившись спиной к стволу дерева. Под его весом тот даже не дрогнул.

— Я долго спал? — спросил я, хотя на руке был хронометр, а зола еще хранила тепло.

— Да.

— Как долго?

— Три часа.

— Ого. Ты не скучал?

— Нет.

— Ну хорошо. Что, весь остров обошел?

Он мотнул головой, что могло означать и «да» и «нет».

— Шнырек ушел?

— Угу.

— Понятно. Бери консервы, открывай. Наверно, ты тоже нагулял себе неплохой аппетит, да?

Кивок головой.

В костре не было никакой нужды, все консервы, как и кофе, разогревались автоматически, но я не притронулся к еде, пока не соорудил достаточно большой.

— Только не садись близко. Пропалишь мою лучшую рубашку — я тебе этого никогда не прощу!

Он презрительно хмыкнул и стал открывать консервы. Он делал это быстро, почти бесшумно. К собственному удивлению я оказался почти не голоден, несмотря на долгий путь, бросок на боте и трехчасовой сон на свежем воздухе. Заставив себя лениво поковырять тушенку, я через пятнадцать минут сдался и отставил банку. Котенок бросил на нее голодный взгляд. Свою порцию он уже приканчивал.