Тетя Жанна - Сименон Жорж - Страница 26

— Сколько ему было нужно?

— Несколько миллионов. Если ликвидировать активы по самой высокой цене, с максимальной удачей, то хватит почти на половину долгов. Именно поэтому я недавно ответил месье Физолю, что, по-моему, о наследстве нечего и говорить. Наследники имеют лишь одну возможность — отказаться от своих прав, иначе они столкнутся с ошеломляющим долгом и всей их жизни не хватит, чтобы с ним расплатиться.

— Как он дошел до этого?

— Я ждал этого вопроса. Ваша невестка тоже задала его мне. Мне его задают каждый раз. Люди живут в одном доме, спят в одной постели или же их разделяет только стенка, видятся три раза в день за столом и бывают весьма удивлены, когда однажды понимают, что ничего друг о друге не знают.

— Вы забываете, что я ушла из дома тридцать семь лет назад.

— Я очень хорошо об этом помню. Именно я посоветовал вашему отцу ничего не предпринимать, чтобы отыскать вас, — впрочем, это было в его характере. Был я уверен и в том, что объявление, которое я, как того требует закон, дал позднее, останется без последствий.

— Вы знали, где я была?

Не отвечая, он посмотрел на нее; когда он смотрел на кого-нибудь, его взгляд словно приходил из другого мира — ледяной, неподвижный, черно-белый, без оттенков.

Он терпеливо ждал неизбежных вопросов, вытащил из кармана огромных размеров хронометр, завел его.

— Вы не хотите сказать что-нибудь именно мне?

Это, казалось, удивило его:

— Почему? Все, что было нужно, я сказал его жене.

— Вы могли ее пощадить.

Его демонстративная реакция на это необычайное предположение заставила Жанну смиренно покраснеть:

— Приношу вам свои извинения. Теперь я сожалею, что вынудила вас к этой неприятной обязанности и утомила подъемом по лестнице на два этажа.

Мы сейчас переживаем разгар семейной драмы, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы…

— Нет никакой семейной драмы.

— Ладно! — холодно произнесла она.

— Просто есть люди, которые преуспевают, а есть — которые терпят неудачу. Есть такие, кто идет вверх, а есть и такие, кто идет вниз. Вот та невзрачная супружеская пара напротив, что взялась за «Золотое кольцо», сейчас поднимается. Мальчишка был гарсоном в кафе, а его жена — дочь бедняков-итальянцев. Через десять лет они купят два-три дома в городе и ферму в деревне. Если бы это случилось чуть раньше, они приобрели бы и этот дом, который, вероятно, присоединили бы к своей гостинице.

Тема, должно быть, ему нравилась, потому что теперь не было необходимости побуждать его говорить.

— Ваш дед тоже был человеком, который шел вверх.

В альбоме сохранились две его фотографии. На одной из них он представал в охотничьей куртке с бронзовыми пуговицами, в кожаных гетрах, с ружьем в руке, с собакой у ног; лицо, как бы перечеркнутое темными усами с подкрученными кончиками, придавало ему вид браконьера, готового биться с жандармами.

В те времена именно он владел «Золотым кольцом»; мост тогда был деревянным, береговые откосы не были покрыты щебнем, да и сама гостиница еще представляла собой постоялый двор, где останавливались ломовые извозчики. Он не умел ни читать, ни писать. Скотобойни тогда построены не были, быков и телят приходилось забивать в каретном сарае, а шкуры потом отмывали в реке.

На этой фотографии, отпечатанной на тонкой красновато-коричневой металлической пластинке, ему было лет сорок; на другой фотографии это был уже старик с лицом в белых бакенбардах и кожей, покрытой мелкими морщинами, но вполне еще с твердым выражением, в котором явно читалось чувство собственного достоинства.

В эти годы он уже купил участок земли, на котором стоял нынешний дом, и построил первые винные склады.

Его сын, отец Жанны, взялся за торговлю вином, отказавшись от постоялого двора, который в чужих руках стал современной гостиницей.

Луи был крупным и сильным мужчиной, сангвиником, пившим напропалую, но пьяным его Жанна никогда не видела. Ее мать умерла, рожая Робера, самого младшего из мальчиков, и вдовец прекрасно утешался со служанками.

— Ваш отец тоже шел в гору, — продолжал нотариус невыразительным голосом. — Может быть, были бы и еще Мартино с хорошими задатками, если бы ваши старшие братья, Жерар и Эмиль, не погибли в войне четырнадцатого года.

Он знал историю семьи как свои пять пальцев и был не прочь показать это.

— Остался только Робер, который делал, что мог, держался на плаву с грехом пополам и в какой-то момент благодаря обстоятельствам решил, в свою очередь, что он тоже способен идти вперед. Я могу рассказать вам с полсотни таких историй, случавшихся отсюда не далее чем километрах в двадцати пяти. Некие шансы еще оставались. Не хотелось бы ничего утверждать наверняка. Жюльен, может быть, что-нибудь и сделал бы. У него было честолюбие. По крайней мере, он стал бы адвокатом в Пуатье, если не в Париже, или даже судьей.

Он положил на язык маленькую белую таблетку, развернул носовой платок и, с шумом высморкавшись, с интересом стал его рассматривать.

— Ваша невестка спросила мое мнение относительно будущего тех, кто остался, и я изложил его. Не думаю, что, продав дом, следует по-прежнему жить где-нибудь здесь. Анри дважды провалил экзамены на бакалавра, и больше не может их сдавать. Поскольку у него нет никакого ремесла, никакого специального образования, поскольку он, вероятно, будет только возмущен, если ему предложат наняться работником на ферму, он в конце концов неизбежно устроится в какую-нибудь контору. Это будет в Пуатье или в каком-то другом большом городе.

Полагаю, что его мать захочет уехать вместе с ним.

Мадлен будет зарабатывать немного денег продавщицей в магазине, маникюршей, да неважно кем.

Что касается вас, то вы до сих пор проявляли стойкость и, без сомнения, не будете испытывать затруднений.

Остается еще одна…

Только в этот момент Жанну охватило подозрение, что, вероятно, есть особые веские основания для стариковской суровости, что на грубость его толкала не только садистская извращенность.

— Кто такая?

Она посмотрела на Луизу, которая уже все знала, потому что сидела, повернув голову в сторону.

— Мать другого ребенка, — сказал он, довольный произведенным впечатлением. — Вот уже некоторое время ваш брат имел вторую семью, в пригороде Пуатье, в маленьком доме, но он его не купил, а, к несчастью для той, которая там живет, всего лишь снял.

— Кто она?

— Вы ее не знаете. Она не из местных. Это какая-то девчонка, из простых, она продавала перчатки в одном из магазинов Пуатье.

— Она молодая?

— Двадцать два года.

Повернувшись к невестке, Жанна спросила:

— Робер часто ее навещал?

— Каждый раз, когда говорил, что отправляется в служебную поездку.

— Ты об этом знала?

— Однажды я нашла в кармане его пальто детскую погремушку и подумала, что это для Боба, просто он забыл ему ее отдать. Но позднее я обнаружила в его портфеле рецепт от незнакомого нам педиатра в Пуатье.

— Ты говорила с ним об этом?

— Да, — призналась Луиза и, указав на нотариуса, взглядом попросила Жанну не настаивать на дальнейших ответах в его присутствии. — Это уже старая история.

— Сколько лет ребенку, месье Бижуа?

— Два года, мадмуазель. Его зовут Люсьен, потому что мать его зовут Люсьеной. Но не думайте, что это из-за них Робер наделал глупостей. Если один из двух домов дорого ему обходился и причинял много хлопот, так это не тот дом — там всего три комнаты и жизнь в нем ведут скромную, — а этот. К тому же, когда он встретил эту девушку, падение уже началось, и, вероятно, потому, что ваш брат пребывал в состоянии неуверенности и тревоги, ему захотелось ощутить немного покоя около нее.

— Думаю, что я поняла.

Неопределенным жестом он дал понять, что в его глазах не имеет никакого значения, поняла или нет эта толстая, похожая на привидение лунообразная женщина то, что творилось в душе ее брата.

— Ваша невестка только что спрашивала меня, как ее муж мог оставить семью в такой драматической ситуации. Подозреваю, что вы тоже собираетесь задать мне тот же вопрос?