Зверь над державой - Бриз Илья - Страница 53

Мои ребятишки обнаружили его в Вильнюсе, недавно переименованном из Вильно, куда он вынужден был сбежать от фашистской оккупации Польши. Теперь он стоит передо мной, черноволосый, худощавый, с «греческим» профилем носа, небогато, но очень аккуратно одетый.

– Здравствуйте. – Встаю из-за стола, подхожу и протягиваю руку.

Руку пожимает достаточно крепко, но молча. Взгляд чуть прищуренных глаз очень насторожен.

– Садитесь. – Показываю рукой на кресло у низкого столика и сам сажусь во второе. – Чай, кофе?

– Чай, пожалуйста. – Взгляд становится несколько удивленным. – Вы хотите меня завербовать?

– Вы знаете, кто я такой? – улыбаюсь и отдаю распоряжение принести чай.

– Это ведь вашу фотографию поместили в «Правде» в связи с награждением… – Он кивает на мою грудь, где висит звезда Героя.

– Правильно. Я директор Службы государственной безопасности Советского Союза Синельников Егор Иванович. И неужели вы думаете, я лично буду заниматься вербовкой какого-то агента? Еврея, убежденного сиониста, назначенного лидером правого сионизма Владимиром Жаботинским комендантом польского отделения «Бейтара»?

В глазах появляется удивление моими знаниям и страх. Одновременно чувствуется гордость.

– Нет. Я пригласил вас, чтобы предложить дружбу!

Вот теперь только удивление. Очень большое удивление.

– Я правильно понимаю, что сущность сионизма заключается в создании независимого еврейского государства на территории нынешней Палестины и, по возможности, добровольной репатриации туда большинства евреев планеты?

Удивление смешалось с интересом.

– В первом приближении вы правы. Но почему вдруг, как я понимаю, вы решили нам помочь?

Очень быстро соображает. Отлично!

– Несколько причин. – Я делаю паузу, позволяя секретарю быстро сервировать столик.

Бегин бросает кусочек быстрорастворимого сахара в стакан, аккуратно, не касаясь ложечкой стенок стакана, размешивает и, положив ложечку на блюдце, вопросительно смотрит на меня. Что-то общее чувствуется в его поведении с полковником Коганом. Аккуратность? Культура?

– Во-первых, – продолжаю я, сделав глоток отличного грузинского чая из своего стакана. Причем ложечку я по привычке не вытащил, а придерживаю пальцем, – враг моего врага – мой друг.

– Советский Союз не воюет с Великобританией, – говорит Бегин.

– То есть вы признаете, что англичане ваши враги?

Чуть-чуть затравленное выражение. Но гордость перебивает почти все остальные чувства.

– А я этого никогда и не скрывал.

– А немцы? – продолжаю я свои провокации.

– Вы считаете, что после «Нюрнбергского закона» и «Хрустальной ночи» я должен их любить?

Н-да. Привычка отвечать вопросом на вопрос – это явно национальное. Попробуем говорить в его манере.

– Если я вам скажу, что война между Советским Союзом и фашистской коалицией, в состав которой войдет и Великобритания, неминуемо будет в этом году, вы мне поверите?

Задумался. Аккуратно трогает стакан и, убедившись, что чай уже немного остыл, делает несколько глотков. Ставит стакан и смотрит прямо мне в глаза.

– Теперь я, кажется, начинаю понимать эту «странную войну» без единого выстрела за полгода. Как давно они подписали сепаратный договор?

– Точно не знаю. Но сейчас это уже не самое важное. Вы приняли решение?

Взгляд опять становится задумчивым.

– Каковы условия вашей дружбы?

– У дружбы не бывает условий. Некоторые пожелания – да. Но никак не условия.

Взгляд уважительный и любопытный одновременно.

– Хорошо. Тогда каковы пожелания?

– У вашего будущего государства религия должна быть лишена какого-либо влияния на правительство.

Я отлично знаю ситуацию с ортодоксами в том Израиле. Писал как-то аналитическую записку во время учебы в ФСБ. И мне очень не хочется повторения такого в этом мире.

Большое удивление и задумчивость в глазах.

– Я не могу гарантировать этого. Попытаться, приложить все возможные усилия, убедить кого только можно, но не гарантировать.

– Стопроцентные гарантии дают только Господь Бог и «Госстрах», – вспомнил я древний анекдот из того мира. – В первого я не верю, а вторая организация, боюсь, не занимается подобными проблемами. Меня вполне устроит ваше желание пойти мне навстречу в этом вопросе.

– Какие еще будут пожелания?

Теперь задумался я. Какое мне еще сделать предложение? С другой стороны, меньше запрашиваешь – больше получаешь.

– Собственно говоря, все.

Очень большое удивление.

– И вы не будете требовать, чтобы наше государство было именно социалистическим? Чтобы немедленно после создания мы подписали с Советским Союзом договор о вечной дружбе и военном сотрудничестве? Вас устроит капитализм у нас?

Н-да, вполне прогнозируемо. Хорошо, что эти вопросы я заранее обсудил со Сталиным. Нас вполне устроят крепкие экономические узы.

– На первый вопрос скажу – да, не будем требовать. Договор, как мне кажется, вы сами нам предложите. Капитализм? Лишь бы вы смогли его хорошо контролировать.

– И не будете препятствовать выезду евреев в будущий Израиль?

Он все еще не мог поверить.

– Не будем. Вот это я точно могу гарантировать. «Весь вопрос, захотят ли они? – подумал я. – Умные – вряд ли. Уровень жизни и возможности у нас в Союзе явно будут выше. А умных среди евреев, надо признать, довольно много».

Менахем Бегин некоторое время размышлял, затем встал и протянул мне руку. Наше пожатие было обоюдно крепким. Но до конца он все-таки еще не поверил.

– Мы должны как-то закрепить нашу дружбу? – Он изобразил рукой нечто, напоминающее подпись.

– Обязательно! – тут же отреагировал я. – Надеюсь, вы не откажетесь от рюмки хорошего коньяка?

Срочную сводку радиоперехвата мне принесли прямо на трибуну Мавзолея. Хорошо, что парад со злополучным, вызвавшим столько споров на позавчерашнем совещании, танком уже закончился, и шла демонстрация. Не надо было держать руку у виска, отдавая честь проходящим мимо трибуны подразделениям Советской армии.

Н-да, очередное расширенное совещание ГКО в понедельник двадцать девятого апреля. Пришлось тогда основательно разругаться с Ворошиловым.

– Климент Ефремович, ну как вы не понимаете, что этот эпизод послужит отличной дезинформацией противника о нашей боеготовности?

– Мы не имеем права обманывать советский народ. Ведь наши люди могут подумать, что наша армия действительно слаба, – настаивал на своем министр обороны.

– Ничего, через три недели все убедятся в истинной силе наших войск. А кому надо, тот и так о мощи советской армии все знает. Товарищ маршал, эта война нужна нам сейчас, как воздух, чтобы дышать!

Ошарашенный моим заявлением Ворошилов замолчал. Зато заговорил Берия.

– Ты, Синельников, говори, да не заговаривайся!

– Я, Лаврентий Павлович, может быть и не совсем правильно выразился, но ведь вы не будете отрицать, что война Советского Союза с фашистской коалицией неминуема?

Сталин сидел на своем месте во главе большого стола для совещаний, курил свою трубку и молчал. Лицо его было непроницаемо.

– Война, конечно, будет, но почему ты считаешь, что она нужна советскому народу?

– Нашему народу она совершенно не нужна. Но раз ее все равно не избежать, то она должна быть именно сейчас. С каждым днем враг становится сильнее, а значит, возрастут и наши потери в этой войне. Чем дальше, тем все труднее становится сохранить секретность наличия у нас новой техники и степень подготовки наших войск. Немецкие генералы уже затылки чешут, почему их самолеты-разведчики не только не возвращаются с нашей территории, но даже по радио ничего сообщить не успевают.

Тут постарался новый начальник войск ПВО Покрышкин. Его произвели в генерал-лейтенанты прямо из капитана, которого он вполне заслуженно получил на последней переаттестации. По предложению Александра были созданы специальные группы перехватчиков из лучших асов ВВС. В сотне километров от границы днем и ночью посменно барражировали Ту-4М с мощными радиолокаторами на борту, этакое подобие «аваксов» того мира, не очень совершенное, но, тем не менее, довольно эффективное средство обнаружения самолетов противника. С высоты восемь тысяч метров дальность обнаружения цели достигала почти четырехсот километров. Перехватчики взлетали одновременно с самолетом-постановщиком помех. Как только разведчик врага залетал на полсотни километров в глубь нашей территории, тут же включалось глушение всех возможных вражеских диапазонов радиосвязи. Звено новых «Яков» с легкостью принуждало вражеский самолет сесть на наш аэродром или, если экипаж противника был очень несговорчивым, сбивало его на месте обнаружения. На вопросы сопредельной стороны, не залетал ли к нам случайно их якобы заплутавший рейсовик, наши дипломаты вежливо и непринужденно заявляли, что ничего об этом не знают.