Вор комиссара Мегрэ - Сименон Жорж - Страница 27

– Там два журналиста, господин комиссар.

– Пусть обратятся к Жанвье.

Жанвье тут же зашел в кабинет.

– Что им сказать?

– Скажи: расследование продолжается.

– Они рассчитывали увидеть Рикена и привели фотографа.

– Пусть поищут. Могут прогуляться до улицы Сен-Шарль, если есть желание.

Он продолжал размышлять, распутывая противоречивые мысли. Был ли он прав, отпустив Фрэнсиса в таком возбужденном состоянии?

Двадцати франков, полученных от комиссара, ему надолго не хватит. Значит, он снова начнет погоню за деньгами.

«Но не моя вина, если…»

У Мегрэ было неспокойно на душе. Можно подумать, что он в чем-то может себя упрекнуть. Он снова и снова возвращался к началу – к сцене на площадке автобуса.

В памяти всплыло бесцветное лицо женщины, ударявшей его по ногам хозяйственной сумкой. Цыпленок, масло, яйца, лук, пучок сельдерея. Он еще удивился, зачем ездить за продуктами в такую даль.

Молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Его светлые волосы напоминали обесцвеченные волосы Норы.

Тогда он еще не знал о существовании любовницы Карю, которая в гостинице «Рафаэль» и кое-где еще именовалась его женой.

Он на секунду потерял равновесие, и кто-то ловко вытащил из кармана его бумажник.

Ему хотелось выделить этот момент, казавшийся ему самым важным. Неизвестный выскочил на ходу из автобуса на улице Тампль и бросился к узким улицам Маре, лавируя между домохозяйками.

Его образ четко запечатлелся в памяти комиссара. Он был уверен, что узнает его, потому что вор обернулся.

Почему он обернулся? И почему, установив личность Мегрэ по содержимому бумажника, он положил его в коричневый конверт и отослал владельцу?

В ту минуту, в минуту кражи, он, видно, чувствовал себя, как затравленный зверь. Он был убежден, что его обвинят в убийстве жены и посадят в тюрьму. Он нашел забавное оправдание, почему он боится ареста, – клаустрофобия.

Впервые за тридцать лет работы в полиции подозреваемый так объяснил Мегрэ причину бегства. Хотя, поразмыслив, Мегрэ был вынужден признать, что, наверное, чаще всего так бывает на самом деле. Он сам садился в метро только в крайних случаях, потому что ему там не хватало воздуха.

А откуда у него эта привычка вставать и подходить к окну кабинета?

Его часто упрекали, в основном, господа из прокуратуры, что он берет на себя функции, возложенные на инспекторов. Сам ходит расспрашивать свидетелей, вместо того чтобы вызывать их на набережную Орфевр, часто без видимых причин возвращается на место преступления, сам при любой погоде выслеживает подозреваемых.

Он очень любил свой кабинет, но через два часа чувствовал потребность вырваться оттуда. Во время следствия ему хотелось находиться повсюду одновременно.

Боб Мандий, наверное, сейчас отдыхает, потому что ресторан «У старого виноградаря» открыт допоздна. Интересно, Роза тоже отдыхает? Что она могла бы ему рассказать, окажись они вдвоем за столиком в пустом зале?

У всех у них было разное мнение о Софи и Рикене. С интервалом в несколько часов он услышал самые противоречивые мнения.

Что же все-таки представляла из себя Софи? Одна из девиц, виснущих на шее любого мужчины? Честолюбивая особа, решившая, что Фрэнсис обеспечит ей жизнь кинозвезды?

Она встречалась с продюсером в холостяцкой квартире. Разумеется, если Карю не лжет. Говорили, что Рикен был очень ревнив и практически не оставлял жену одну. Он, не колеблясь, занимал деньги у ее любовника. Знал ли он об этом и просто закрывал глаза? Или не знал?

В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые, коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена.

– Садитесь, мосье Рикен.

– Он здесь?

– Был утром. Потом ушел.

У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.

– Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж – Винтимиль.

– Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? Он удивленно переспросил:

– Фрэнсиса?

– Так называют его друзья.

– У нас дома говорили – Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.

– У вас сохранились хорошие отношения?

– Я так его редко видел!

– А его жену?

– Он представил ее за несколько дней до свадьбы.

– Сколько ему было лет, когда умерла мать?

– Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.

– Зачем он приходил к вам перед Рождеством?

– Известное дело – чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться. Я сделал все, что мог. Ну не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня – возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?

– Не знаю.

Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.

– Вы не считаете его виновным?

– До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.

– Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.

Последовало долгое молчание, мосье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.

– Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката, – помолчав, спросил: – У вас есть дети, господин комиссар?

– К сожалению, нет.

– Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, далее если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.