Симплициссимус - фон Гриммельсгаузен Ганс Якоб Кристоффель - Страница 44

44

Седьмая глава

Симплиций находит себе кров и пищу, С отшельником вместе живет, словно нищий.

Чьей помощью пришел я в себя, не знаю, но то верно, что, очнувшись, находился я уже не в дупле и голова моя лежала у старика на коленях, а ворот куртки был отстегнут. Когда я отудобел, то, видя пустынника в такой к себе близости, поднял немилосердный вопль, словно он в ту самую минуту собирался вырвать у меня из груди сердце. Он же, напротив, говорил: «Сын мой, молчи, я не причиню тебе зла, успокойся», – и многое другое. Но чем более утешал он меня и ласкал, тем отчаяннее я вопил: «О, ты сожрешь меня! Ты сожрешь меня! Ты волк и хочешь меня сожрать!» – «Вестимо же нет, – сказал он, – успокойся, я не съем тебя». Подобное барахтанье и ужасающий вой продолжались еще долго, покуда я не дозволил отвести себя в хижину, где сама бедность была гофмейстером, голод поваром, а недостаток во всем кухмистером. Там желудок мой усладился овощами и глотком воды, а помрачненный дух мой под утешительной лаской старца прояснился и воспрянул, того ради уступил я сладкому побуждению ко сну, отдавая долг натуре. Отшельник, приметя мою нужду, уступил мне свое место в хижине, ибо улечься там мог всего один человек. Около полуночи пробудился я и услышал следующую песнь, какой несколько времени спустя и сам научился:

Приди, друг ночи, соловей, [284] Утешь нас песнею своей! Пой, милый, веселее! Воспой творца на небесах, Уснули птицы на древах, Один ты всех бодрее! Громкой трелью Грянь над кельей, пой свирелью Славу многу Богу в небе, в вышних богу! Хоть солнца луч; погас давно, Но нам и ночью петь вольно, И тьма нам не помеха! Восславить бога средь щедрот И им ниспосланных доброт – Отрада и утеха. Громкой трелью Грянь над кельей, пой свирелью Славу многу Богу в небе, в вышних богу! Пой нежно, как поют в раю, Подхватит эхо песнь твою – В ней неземная сладость. Кто бренной жизнью утомлен, Воспрянет, песнею взбодрен, И внидет в сердце радость! Громкой трелью Грянь над кельей, пой свирелью Славу многу Богу в небе, в вышних богу! Безмолвны звезды в небесах, Но ведом звездам божий страх – Во славу бога светят! В лесу сова в полночный час, Хвалы заслышав сладкий глас, Хоть воем, да ответит. Громкой трелью Грянь над кельей, пой свирелью Славу многу Богу в небе, в вышних богу! Так пой, любезный соловей! Баюкай песнею своей! Заснем мы сном блаженным! А поутру зари восход Отраду сердцу принесет В лесу преображенном! Громкой трелью Грянь над кельей, пой свирелью Славу многу Богу в небе, в вышних богу!

Среди такого продолжающегося пения поистине мнилось мне, как если бы соловей, также сова и далекое эхо соединились с ним в лад, и, когда бы мне довелось услышать утреннюю звезду или умел бы я передать ту мелодию на моей волынке, я ускользнул бы из хижины, дабы подкинуть и свою карту в игру, ибо гармония та казалась мне столь сладостной, но я заснул и пробудился не ранее того, как настал полный день и отшельник, стоя возле меня, говорил: «Вставай, малец, я дам тебе поесть и укажу путь из лесу, чтобы ты вышел к людям и до ночи пришел в ближнюю деревню». – «А что за штука такая люди и деревня?» Он сказал: «Неужто ты никогда не бывал в деревне и даже не ведаешь о том, что такое люди или, иным словом, человеки?» – «Нет, – сказал я, – нигде, как здесь, не был я, но ответь мне, однако, что такое люди, человеки и деревня?» – «Боже милостивый! – вскричал отшельник, – ты в уме или вздурился?» – «Нет, – сказал я, – моей матки и моего батьки мальчонка, вот кто я, и никакой я не Вуме, и никакой я не Вздурился». Отшельник изумился тому, со вздохом осенил себя крестным знамением и сказал: «Добро! Любезное дитя, по воле божьей решил я наставить тебя лучшему разумению». Засим начались вопросы и ответы, как то откроется в следующей главе.

Восьмая глава

Симплиций в беседе с отшельником сразу Выводит наружу дурацкий свой разум.

Отшельник. Как зовут тебя?

Симплициус. Меня зовут мальчонка.

Отш.: Я и впрямь вижу, что ты не девочка, а как звали тебя родители?

Симпл.: А у меня не было родителей!

Отш.: А кто же тогда дал тебе эту рубашку?

Симпл.: А моя матка!

Отш. А как звала тебя твоя матка?

Симпл.: Она звала меня мальчонка, а еще плут, осел долгоухий, болван неотесанный, олух нескладный и висельник.

Отш.: А кто был муж твоей матери?

Симпл.: Никто.

Отш.: А с кем спала по ночам твоя матка?

Симпл.: С батькой.

Отш.: А как звал тебя батька?

Симпл.: Он тоже звал меня мальчонка.

Отш.: А как звали твоего батьку?

Симпл.: Батькой.

Отш.: А как кликала его матка?

Симпл.: Батькой, а еще хозяином.

Отш.: А иначе как она его не прозывала?

Симпл.: Да, прозывала.

Отш.: Как это?

Симпл.: Пентюх, грубиян, нажравшаяся свинья, старый дристун и еще по-иному, когда бушевала.

Отш.: Ты совсем невинный простак, когда не знаешь ни имени родителей, ни своего.

Симпл.: Да ты ведь тоже не знаешь.

Отш.: А ты умеешь молиться?

Симпл.: Нет, я давно перестал мочиться в постель [285].

Отш.: Я не о том тебя спрашиваю, а знаешь ты «Отче наш»?

Симпл.: Я-то! Знаю!

Отш.: Ну, так скажи!

Симпл.: Отче наш любезный, иже еси небеси, святися имя, царство твое прииде, воля твоя будет небеси, яко земли, отпусти нам долги, како мы отпущаем должникам, не вводи нас во зло, но избави нас от царства, силы и славы. Во веки аминь!

Отш.: А ты ходил когда в церковь молиться всевышнему?

Симпл.: Да, я люблю все вишни – лазаю по деревьям и набирал их полную пазуху.

Отш.: Я не о вишнях говорю, а о церкви!

Симпл.: Ага! Черпкие! Да, ведь это дикие сливы, ладно? [286]

вернуться

284

Песня «Приди, друг ночи, соловей» сложена на мелодию протестантской песни «Wie schon leuchtet der Morgenstern», положенной на музыку в 1599 г. Шейдеманном. В XVII в. на мелодию этой песни были сочинены и другие тексты (Йог. Геерманн, Михаель Ширмер, Пауль Герхардт, Филипп Цезен и др.).

вернуться

285

В оригинале игра слов – «beten» (молиться) и «das Bett» (постель).

вернуться

286

В оригинале тройная игра слов – «Die Kirche» (церковь), «Die Kirschen» (вишни) и «Kriechen» (род диких слив).