Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - Симонов Константин Михайлович - Страница 190

– Он только до следующего регулировочного поста довезет вас, а там сворачивать будет. Как, поедете или нет? – стоя у грузовика и держась рукой за открытую дверцу кабины, крикнула она Лопатину.

– Поеду. – Он поднял с полуразбитого асфальта чемодан и шагнул к грузовику.

23

В это утро ему не везло. Пришлось еще три раза ждать в три раза пересаживаться, пока уже после полудня он наконец добрался до стоявшего там, где и прежде, штаба фронта, верней, до шлагбаума, за который не пускали машины.

Не верилось, что всего-навсего три дня назад, семнадцатого, в пять утра он выезжал отсюда, сидя рядом с хмурым Василием Ивановичем, и Гурский, спросонок позевывая, ребром руки поколачивал его сзади по спине.

– Смот-три не озябни. Помни, что у тебя теперь легкие с д-дыркой!

От шлагбаума до оперативного отдела пришлось прошагать полтора километра и столько же обратно.

– Нам еще вчера оттуда, от начпоарма записка пришла, вместе с машиной, которая должна вас к ним в армию забрать, – сказал Лопатину дежурный по оперативному отделу. – Машину с водителем мы на стоянку загнали – вы знаете где, в роще, где и раньше была. Там ее и найдете.

Обедать, хотя ему и предложили сходить в штабную столовую, Лопатин не стал, не хотел терять времени. До рощи дошагал довольно быстро, и там среди других машин тоже быстро нашел свой редакционный «виллис». Василия Ивановича при нем не было, как сказали другие шоферы – ждал, ждал и только что отлучился, пошел обедать; значит, теперь предстояло ждать его около часа. Когда требовалось, он мог сутки не отлипать от руля, но если была возможность поесть горячего, никогда не пропускал ее и притом не любил торопиться.

Лопатин пристроился на заднем сиденье «виллиса», подложил под голову шинель, приоткрыл дверцу, вытянул ноги и закрыл глаза.

Пригревало солнце, ветки над головой покачивало ветром, по лицу бродили тени от листьев. Он проснулся от гудка машины. Василий Иванович сидел за рулем.

– Пересядете или как? – повернулся он, словно они виделись минуту назад.

Лопатин посмотрел вверх и увидел, что над головой натянут тент, стало быть, Василий Иванович пожалел его, дал поспать несколько лишних минут. Сперва натянул тент, наверное, как всегда, перед тем как ехать, открыл капот, проверил свечи, постучал сапогом по всем четырем скатам и, лишь убедившись, что все в порядке, и сев за руль, разбудил Лопатина.

– Печет, – сказал Василий Иванович, заметив, что Лопатин посмотрел на тент. – Так как – пересядете?

Лопатин поднялся, встряхнул шинель, сложил ее пополам на заднем сиденье и пересел на переднее.

– Можем ехать. Сколько до места?

Не любивший таких вопросов Василий Иванович пожал плечами. Это значило: сколько проедем, столько и проедем, зря стоять не будем!

– А все же? – спросил Лопатин, на сей раз не желая мириться со знакомым ему упрямством.

– Сюда за три часа доехали. Дороги тесные, объезды – спешить – себе дороже!

– Я и не прошу вас спешить, – сказал Лопатин, подумав, что, раз он не добрался ни вчера, ни сегодня утром, вряд ли там целый день будут ждать с похоронами. – Спешить нам с вами уже некуда.

– Это верно, некуда, – сказал Василий Иванович, – уже поспешили. Так спешил, так спешил, только в спину не пихал, чтоб быстрей ехал. А для чего спешил, чего там не видел? Речка – она и речка, как Клязьма, и ничего на ней такого особенного – ни на этой стороне, ни на той. Можно бы и не спешить, оглядеться. Еще кабы ты первый! А ты ж не первый – солдаты так и так на той стороне уже сутки сидят! Нет, все же надо ему было сразу, как приехали!

С этого начался рассказ Василия Ивановича о гибели Гурского, в котором смешались и жалость, и досада – поровну того и другого.

Оказывается, как и предполагал Лопатин, заехав с аэродрома на фронтовой узел связи, они махнули прямо оттуда в политотдел армии. Но у редактора, как его по-прежнему продолжал звать Василий Иванович, пробыли недолго, меньше часа. Не дав пообедать, Гурский продержал это время Василия Ивановича на ходу у дома, где стоял редактор, но и сам тоже не обедал – ни там, ни потом по дороге в дивизию, так весь день и не ели. Поужинали только глядя на ночь, когда добрались до штаба полка.

Вышли вместе – и редактор, и Гурский, сели каждый в свой «виллис» и поехали в разные стороны.

Гурский вынес оттуда, от редактора, карту, по ней и ехали. Дорогу ни у кого не спрашивали, только по карте, поэтому ехали дольше, чем надо, три раза напрасно сворачивали и возвращались.

– Он же только командует: давай, давай! Ему чем остановиться, людей спросить, лучше десять километров крюку сделать. Имеет такую привычку – никого не спрашивать, сам все лучше всех знает, – сердито говорил Василий Иванович о Гурском, как о живом.

А когда приехали в полк, дальше, как выразился Василий Иванович, все было по делу. Поговорив с командиром полка, Гурский сказал, что остается тут до завтрашнего дня, машина до утра не понадобится. Командир полка посадил к Василию Ивановичу своего солдата. Подъехали заправиться, поужинали в хозвзводе и с этим же солдатом и другими солдатами из взвода автоматчиков заночевали на сеновале фольварка, где стоял штаб полка. А утром, когда выспались, еще не так поздно, в седьмом часу, уже позвонили, что Гурский убитый. Он и еще трое: капитан из штаба полка, старший сержант и солдат. А раненых – сколько их и кто – Василий Иванович не знал. Слышал, что были, но когда на его «виллисе» подъехали с командиром полка туда, к тому месту, раненых уже вывезли, остались только убитые.

– А разве командир полка там с ним не был? – спросил Лопатин.

– Нет. Когда мы с командиром полка туда поехали, он по дороге ругался, что у него ночью, как назло, где-то еще ЧП вышло и он вместо себя с Гурским капитана послал. «Если б, – говорит, – с ним я, а не этот капитан пошел, он бы меня не подначил, я бы его еще ночью заставил оттуда, из-за Шешупы, вернуться, и ничего бы не было!»

«Вот так, и почти всегда, – подумал о неизвестном ему командире полка Лопатин. – Почему-то нам, живым, кажется, что будь мы сами где-то там, вместе с мертвыми, что-то от этого бы переменилось, и они остались бы живы…»