Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г. - Томан Николай Владимирович - Страница 43

— Я ведь вас не на ужин приглашаю, а по делу, и притом очень серьезному, — смеется Татьяна.

— Давайте адрес, приеду к вам сразу же после работы.

Рудаков, однако, заезжает все-таки домой. На нем теперь новый, ладно сидящий черный костюм, хотя на улице и сейчас еще около двадцати пяти. Скорее всего, и сорочка была с галстуком — он, наверное, в кармане пиджака, который заметно топорщится. Да и сам Олег чувствует себя у Татьяны неловко, скованно как-то — впервые ведь.

— Вы бы сняли пиджак, — предлагает Татьяна.

— Да, пожалуй…

Он вешает пиджак на спинку стула, а Татьяна решает не легкий для себя вопрос: как сесть — рядом с ним или напротив?

Конечно, естественнее было бы напротив, но эти дурацкие мини-юбки ужасно все осложняют. Сидишь все время со сжатыми коленками, и твой собеседник смотрит только на твое лицо, не решаясь опустить глаза… Чертовски все глупо! Наверное, средневековые дамы в своих замысловатых костюмах чувствовали себя гораздо естественнее и свободнее.

Но ничего не поделаешь, нужно садиться напротив Олега: так удобнее вести беседу. Не за письменным же столом, стоящим у окна? Это уж будет не дружеский разговор, а «прием по делу».

— Помните вы слесаря-инструментальщика Грачева? — после небольшой заминки спрашивает Олега Татьяна.

— Которого посадили?

— Да, того самого. Ну, так он уже вернулся. Скоро снова явится к вам на завод и, видимо, в ваш инструментальный цех.

— Это-то не обязательно.

— А я все-таки думаю, что Грачев попросится именно в ваш цех. Он и в исправительно-трудовой колонии инструментальщиком работал. Мало того — квалификацию свою там повысил.

— И как таких на квалифицированную работу ставят! — возмущается Олег. — Я бы их всех на заготовку леса в какие-нибудь дебри…

— У него был иной режим, да и не в этом сейчас дело. Боюсь, что он там ничему не научился, если не считать слесарного мастерства. Теперь только поосторожнее будет. Но это тоже не самое главное. Подозреваю я, что связан он с более крупным хищником. С таким, который ни перед чем не остановится. Вы имейте это в виду, но пока, кроме комсорга цеха, никого о моих соображениях в известность не ставьте. Даже Ямщикову не сообщайте.

— Вы думаете, что ему это…

— Нет, нет, я ничего такого о нем не думаю! — Поспешно перебивает его Татьяна. — Просто в этом нет пока нужды. Но вы за Грачевым посматривайте. Не сомневаюсь, что он постарается сблизиться с теми, кто ему потом сможет пригодиться. С Мавриным, например.

— А вы Маврину, значит, не доверяете?

— Просто Маврин может ему показаться подходящим.

— Я за Маврина ручаюсь! Он только с виду простачок, и его вроде на любое дело можно подбить. Но, во-первых, он уже проучен, а во-вторых, и это главное, очень любит одну девушку и очень дорожит ее уважением.

— Знаю, знаю я эту девушку! — смеется Татьяна. — Варя Кречетова из технического отдела — угадала? Известно мне и то, что это она из него человека сделала. Но ведь Грачев-то этого не знает да и не поверит… Не в состоянии поверить, что такое вообще возможно.

— Варя сейчас уже на втором курсе заочного института. Она и Маврина заставила закончить вечернюю школу взрослых. Он тоже собирается в заочный.

— Знаю я и это, — улыбается Татьяна, дивясь непривычному для Олега тону голоса. На заводе он всегда громкоголос, энергичен, даже, пожалуй, властен, а тут у нее сдержан, мягок и даже робок, пожалуй, хотя этого она от него никак не ожидала.

С нею он, правда, всегда вежлив и почтителен, но в споре так повышает голос, что потом сам же просит извинения. И все-таки он кажется ей совсем мальчишкой, хотя сама она всего лишь на три или четыре года старше его.

— Знаю я еще и то, — продолжает Татьяна, — что Варя Кречетова не давала покоя Вадиму Маврину до тех пор, пока он не добился права быть принятым в вашу бригаду. И не из-за того вовсе, что у вас там самые высокие заработки.

— Да, бригада наша славится не столько заработками, сколько строгими правилами, — довольно улыбается Олег. — Мы не называем их никакими там высокими словами, а просто считаем эти правила совершенно необходимыми для настоящего рабочего человека. Хотя ребята у нас, сами знаете, совсем не святые, но мы пока довольно успешно противостоим всяческим соблазнам…

— Я полагаю, что труднее всех у вас Анатолию, — перебивает Олега Татьяна, вызывая в своей памяти образ рослого красавца Ямщикова.

— Да, он горяч и вспыльчив, — соглашается Олег.

— И не только это. По-моему, он подвержен соблазнам больше, пожалуй, чем все вы, вместе взятые, и я очень боюсь, как бы он однажды…

— А я за него, как за себя, ручаюсь!… — теперь так же громко, как и на заводе, восклицает Олег.

Но в это время в комнату Татьяны заглядывает ее мать, очень еще молодая на вид и такая же красивая, как дочь.

— Может быть, вы чаю выпьете, молодые люди? — спрашивает она.

— В самом деле, Олег, почему бы нам не выпить чаю в компании с моими родителями? Они у меня люди гостеприимные и простые.

Олег знает, что отец Груниной доктор технических наук, а мать преподает в Художественном институте имени Сурикова. Пить с ними чай он, конечно, не рассчитывал. Отказываться, однако, неудобно, и Олег встает, хватаясь за пиджак.

— Зачем он вам? — смеется Татьяна. — Чай ведь горячий, наверное?

— Нет, нет, — протестует Олег, — без пиджака я не пойду.

— Считаете, что не совсем прилично? — все еще улыбается Татьяна. — Ну и рабочий класс пошел! Ладно уж, идите в пиджаке, только без галстука. Он ведь у вас в кармане, правда?

— Да, пришлось снять, — смущенно признается Олег. — Повязал не очень удачно…

За чаем, вопреки опасениям Татьяны, Олег чувствует себя гораздо свободнее, чем во время разговора в ее комнате. Он толково отвечает на расспросы, делится впечатлениями о недавно прочитанной книге Жана Ренуара об его отце, знаменитом художнике Огюсте Ренуаре.

— А вы знаете, — говорит Олегу отец Татьяны, — я ведь тоже начинал когда-то с профессии слесаря-лекальщика. Работал и учился, так что мы с вами почти коллеги. Сейчас, правда, я уже не занимаюсь инструментальным делом, но слесарей-лекальщиков высоко ценю. Вы к тому же учитесь в каком-то институте? Не в станкостроительном ли?

— Нет, папа, — отвечает за Олега Татьяна, — он на заочном отделении философского факультета.

— Философского? — удивленно поднимает брови Грунин. — Хотя, в общем-то, это и не удивительно — у слесарей-лекальщиков я давно подметил философский склад ума.

— Как у часовщиков, — посмеивается Олег. — Тонкий ручной труд вообще предрасполагает к философскому осмыслению действительности.

— А вы на ручной работе? — спрашивает Грунин.

— Слесаря, по-моему, вообще только на ручной, — замечает Татьяна.

— Плохо ты знаешь современное слесарное дело, — усмехается отец. — У них теперь разнообразные плоскошлифовальные, оптические профилешлифовальные и координатно-расточные станки. Даже такие тончайшие приборы, как измерительные плитки, знаменитые «плитки Иогансона», которые долгое время вся Европа делала вручную, теперь изготовляются на станках. А история этих плиток — целая поэма с драматическими эпизодами!…

— Ты нам как-то рассказывал о них, папа, — перебивает отца Татьяна. — Это те самые прямоугольные стальные брусочки, которыми измеряют особо точные изделия, да? История этих плиток показалась мне не столько поэмой, сколько своеобразным техническим детективом — все ведь было сплошной тайной.

— Да, тайн у «плиток Иогансона» хватало! Шведский инженер Иогансон скрывал их секрет не только от посторонних, но и от своих рабочих. Лишь несколько специалистов, которым он вынужден был довериться, знали весь процесс их изготовления в целом…

— Но ведь и мы научились их делать, — снова перебивает отца Татьяна.

— Да, научились. Первым стал их изготовлять русский слесарь Николай Васильевич Кушников. А станок для механического их производства изобрел другой слесарь — Дмитрий Семенов. Делать их вручную теперь, наверное, мало кто умеет.