Когда падают листья... (СИ) - Андреева Наталия "Калли Nieh-Ta" - Страница 20

Выходит, его здесь ждали. Именно его.

На тренировочные бои он пошел смотреть самолично.

Встал у стены, сложив руки на груди и сверля каждого из новоприбывших мрачным взглядом черных глаз. Палки, заменяющие мечи, держали, как дубины. Выпады делали неловко, на поворотах то и дело заваливались в сторону оружия — пока еще тренировочного, деревянного. И на двух лопатках оказывались намного быстрее, чем успевали понять, что произошло.

Веселин с неизменной ухмылкой отправлял мальчишку за мальчишкой кататься в размытой дождем грязи, сразу же переходя к следующему. Десять будущих воинов, так их разтак.

Ждан ничем не отличался от своих сотоварищей: так же заваливался набок.

А когда молодняк пошел стрелять из лука… Дарен предпочел бы отойти куда-нибудь подальше: стрелы вообще летели в любую сторону, кроме цели. Нет, разумеется, были лихачи, целившиеся и стрелявшие точно, но их было так ничтожно мало, что у войника сводило скулы от досады. Где те времена, когда их гоняли сутками по лесам, полным зверья и мародеров, без воды и еды, заставляя выживать любыми способами? Да, возвращались частенько не все. Но наставники точно знали, что эти уж точно не пропадут.

— Вес, это бездарная трата времени, — он не выдержал, — эти четверо со мной, остальные пусть сначала научатся держать деревяшку.

Веселин приподнял брови, но спрашивать ничего не стал: пусть тот сделает, как желает нужным, а ежели от этого еще и результаты хорошие появятся… Почему бы и нет?

Он коротко кивнул названным.

Юноши переглянулись и пошли за Дареном, по пути негромко переговариваясь и строя догадки. Они даже и не подозревали, что этот день обернется для них настоящим адом.

Дар двигался быстро, не щадил никого, доводя каждого до колокольного звона в ушах. Даже когда все отправились есть казенные харчи, Дар не отпустил парней. Зачем он это делал? Да он и сам толком не понимал. Быть может, они хотя бы смогут при случае защитить свой дом, потом, в далеком будущем?..

Нет, он не был таким уж мастером мечей, просто война преподала ему несколько хороших уроков. Либо ты, либо тебя — урок первый. И если ты этого не уяснил, то потеряешь свою никчемную жизнь в первые же мгновения. Если нужно — иди по трупам. Неважно, чьи это будут трупы — друзей или врагов. Важно лишь то, думаешь ли ты о том, как будешь выживать или о том, какое место ты собираешься занять среди них. Если нужно — зажмурь один глаз, а другим смотри только вперед, на цель. Если нужно — забудь о том, что у тебя есть уши и горло, стань глухим и немым. Если нужно — потеряй память. Ты ведь хочешь жить?

Когда Дар отпустил парней, те не нашли в себе сил даже завалиться на кухню лишь доползли до жестких циновок и, не говоря ни слова товарищам, захрапели.

Сам он, не желая того, потревожил раненую руку, и теперь только начинающая подживать рана снова кровоточила и дергала болью.

— Хорошую ты им встряску устроил, — довольно заметил Богдан, становясь рядом и наблюдая за потугами последнего юноши встать, — Веселин слишком много дает им расслабляться.

— Ты не находишь это жестоким? — задумчиво спросил Дар, продолжая смотреть на парня и думая о том, нужна ли ему его помощь.

— Отнюдь. Вспомни себя.

— Ты не находишь жестоким то, что они нацелились на детей? Ты посмотри, — он указал взглядом на поднявшегося, — посмотри на них! Они даже защитить себя не смогут. Утреннее было тому доказательством.

Богдан промолчал, мрачно разглядывая удаляющуюся спину пошатывающегося ученика. Оар знает, какие мысли роились в его голове. По стальным глазам читать было до безумия трудно, и Дар даже не пытался — для него это было пока бесполезным занятием: это все равно, что пытаться говорить с вражьим клинком, все равно, что пытаться прочесть знаки там, где их не было и быть не может.

— Жизнь вообще штука на редкость несправедливая и жестокая, Дарен. Тебе ли не знать.

— Мы в разных эпохах живем, Богдан, — вздохнул войник, — нас готовили к войне, а этих… Их ни к чему не готовят.

— Вот ты и ответил на свой вопрос.

— Но ведь случись что — они будут до самой кралльской армии лежать трупами, — он повысил голос: — черт возьми, а если завтра Акиреме взбредет в голову стереть Заросию с лица земли? Что будет?

— Что ты сказал, то и будет.

— Так нельзя.

— А ты можешь это изменить? — поднял бровь наставник.

Наступило молчание.

Ветер с силой швырял в лицо войникам серые холодные брызги, заставляя щурить глаза. Шуршал рядом еловый лес, погрузившийся в темноту наступающей ночи. Природа бушевала, осень стирала все краски с холста, стремительно, будто боялась не успеть подготовить чистый лист грядущей зиме.

Нет, он не мог этого изменить — не наделили его боги, увы! — ни великими способностями, ни правами вершить судьбы других, ни силой менять мироздание, да и даже простой искоркой чародейства тоже обделили. Но он готов был сделать все, что в его силах: когда-нибудь этим четверым пригодится то, чему он успел их научить. Не это ли самое главное?

Богдан вдруг усмехнулся:

— Задержишься после отлова вешателя — буду признателен.

— Не мои ли изуверские способы тренировок так тебя вдохновили?

— Нет, — покачал головой его бывший наставник, — отнюдь не они.

— Что ты хочешь сказать?

— Все, что я хотел сказать — я сказал.

Богдан ухмыльнулся и пошел прочь.

И вот стой теперь под дождем, гляди в прямую спину удаляющегося человека и думай, что же он имел в виду.

Бесполезно было учить их — это было понятно и лесной кикиморе. Нет, Дарен не строил никаких иллюзий: не хотелось потом бы смотреть на их обломки. Если уж даже опытный, судя по словам наставника, воин Щерк не смог ничего поделать, то что уж тут говорить о детях?

Он устало потер лицо ладонями. Это был шаг подступающего отчаяния. И у войника зубы сводило от злости, злости на себя — за то, что поддается ему.

А Осень посмеивалась и втихомолку от ступающей по пятам Зимы вышивала красные крестики с обратной стороны панно. Пусть, пусть снежная Хозяйка рисует свои льдистые белые узоры. А уж она позаботится о том, чтобы они были мечены кровью.

На следующий день из петли чудом вынули Ждана: ловкий парень зацепился за стену ногами. Его, орущего благим матом, заметил один из стражников, обходящих крепость. Повезло ему — не больше.

— Где он?!

Дарен ворвался в лазарет так же стремительно, как это сделал ветер в прошлую ночь. Невыспавшийся, злой, помятый и замерзший — вот каким предстал перед местной сестрой и ее единственным подопечным войник.

— Доброе утро, мастер, — вежливо поздоровалась женщина и, закрыв дальнейший проход своими телесами, посмотрела на него исподлобья.

Мужчине поневоле пришлось обратить на нее внимание: полная дородная баба с густыми волосами, тронутыми сединой и завязанными в простой узел; лицо не по-женски суровое с тонкой линией губ, глаза — черные-пречерные, будто колодцы. Наверняка, писанной красавицей была в свое время.

Портили женщину только редкие черные усики под носом.

— Доброе утро, сестра…

— Йена.

— Доброе утро, сестра Йена. Я могу пройти? — он наклонил голову.

— Не спеши, торопыга. Сюда всегда успеешь попасть, — усмехнулась добродушно женщин, — как звать-то тебя, мастер?

— Дарен. Можно мне пройти?

Войник нетерпеливо поджал губы: он никогда не любил ждать. Делать это умел отменно, но — такой казус — терпеть не мог.

— Да все в порядке с твоим парнишей, мастер. От испуга у меня еще никто не умирал, — отозвалась Йена, пропуская Дара, — а синяк пройдет через пару дней.

Дар отправился к Ждану, уже сидящему на койке. На шее красовался красный рубец, глаза большие, испуганные. Пальцы нервно перебирают одеяло.

— Ты его видел? — без всяких вступлений начал войник.

Парень заметно скис и опустил глаза.

Рыжая полосатая кошка — любимица сестры, потерлась о ноги Дара, но тот аккуратно оттолкнул ее ногой.