Арденнские страсти - Славин Лев Исаевич - Страница 38

– Ребята говорили, что тут, в горах, есть незамерзающая речушка, к ней кабаны ходят на водопой.

Осборн искоса посмотрел на него и спросил:

– Тебя как звать, сынок?

– Ричард Тибсон. Так вот, нет нежнее мяса, чем кабанчик, запеченный на костре в собственном жиру.

Осборн сказал довольно добродушно:

– А еще лучше камбала, фаршированная артишоками, под соусом из шампиньонов. – И прибавил устало: – Вот что, Дик, ты эти бредни насчет кабанов оставь. Я запрещаю отлучаться хотя бы на минуту.

Дик посмотрел на первого лейтенанта с горьким сожалением. Видимо, он искал в своем запасе острот что-нибудь такое, что могло бы сразить Осборна наповал. Но, так и не найдя, вздохнул и завалился спать. Осборн позавидовал ему. Головная боль по-прежнему торчала в черепе. Он кликнул сержанта и вышел наружу.

Морозный колючий туман. Солнце, чуть завернутое в тучи, упадало где-то за спиной. Скудный свет лежал на безжизненных скалах. Осборн снял каску и вязаный подшлемник. Холод охватил голову. Ему показалось, что мучительный молоток в голове стал стучать реже. Какие странные горы! Вот эта, например, похожа на гигантского коленопреклоненного ангела, даже крылья мерещатся за его спиной. А вот та, с шарообразной вершиной, – ну вылитая старая баба в халате. А вот эта нависла над дорогой – не дорога, скорей тропка, она вьется далеко внизу, пропадает между гор и снова взвивается вверх. В сущности, дозор охраняет выход из этого дефиле. От него идет арочный мост. Пожалуй, по нему – Осборн на глазок прикинул – танки могли бы двигаться даже по двое в ряду. Конечно, средние.

– Сержант!

– Слушаю, первый лейтенант.

– Мост заминирован?

Сержант удивился:

– А зачем? Наступать-то будем мы. И то весной. – Помолчав, он прибавил: – Посты расставлены. С вашего разрешения, я прилягу.

Щелкнув каблуками, он удалился.

Осборн подумал, что здесь и вправду можно отдохнуть. Как бывают на шумных столичных перекрестках «островки спасения», где пешеход может спокойно постоять, дожидаясь зеленого света, так этот арденнский участок фронта – тоже какой-то «островок спасения» посреди горящего мира.

Он почувствовал, что кто-то стал рядом. Ах, это все тот же очкарик!

– Тебя зовут, кажется, Коллинз?

– Зовите меня просто Майкл.

– Славно здесь, правда, Майкл?

– Как сказать…

– Ну и придира ты! Чего тебе тут недостает?

– Звезд.

– Звезд? Так ведь звезды – это бомбежки. Благословляй это низкое небо, этот туман. Ты студент?

– Да… А вы?

– Я музыкант.

Майкл посмотрел на Осборна с некоторым недоверием.

– Я первый раз в горах, – сказал Майкл. – И не предполагал, что здесь так спокойно и даже торжественно. Какой красивый мост! Он как будто летит над пропастью, правда? А эти горы похожи на хорал. Беззвучный хорал.

Сравнение понравилось Осборну. И даже польстило ему. Без сомнения, сказано во внимание к тому, что он музыкант. И совсем парню незачем знать, что он пиликает на контрабасе в кафешке на окраине Нью-Орлеана,

Вдруг Майкл схватил его за руку.

– Смотрите! Что это? Землетрясение?

Осборн засмеялся:

– Какой ты нервный! Это туман зашатался. Ветер!

Ты давно в армии?

– Три месяца.

Осборн сочувственно посмотрел на Майкла – тощий, сутулый, с ненормально расширенными глазами, с узкими женственными запястьями рук.

– И как только тебя подмели в армию! Да еще в Европу, на фронт!

– Я настоял. Меня освобождали из-за глаз. Но я добился.

– Ну? Разинул рот на красивенькие плакаты, которые выпускают для дурачков? Или нарвался на патриотическую бабу из Дамского комитета жен ветеранов? Среди них есть такие мастерицы охмурять, могут уговорить пастора пойти в мусорщики.

– Никто меня не уговаривал. Я ненавижу насилие. Фашизм – это религия насилия. Я хочу собственноручно свернуть шею фашизму! – И добавил смущенно, словно устыдившись своего возбужденного тона: – Или принять в этом участие.

– Филолог?

– Нет, математик.

– Так тебе прямая дорога в артиллерию. Подавай рапорт о перечислении. Все-таки у них там легче, чище, чем в нашей мусорной пехоте.

– Но артиллеристы дальше от противника. Можно провоевать в артиллерии всю войну и не увидеть ни одного живого немца. А я хочу сшибиться с ними грудь с грудью.

– Странный ты парень, Майкл. Ну иди выспись, через два часа тебе заступать на пост.

Сумерки в горах короткие. Сразу стало темно, словно кто-то повернул вселенский выключатель.

Майкл побрел в убежище, откинул полог. Оттуда на секунду вырвался свет, шмыгнул по краю обрыва, и снова стало темно. Осборн решил пойти проверить посты. Он пошарил на груди, ища подвесной фонарик. Фонарика не было, – видно, остался в мешке на койке. Он пошел к убежищу. Оттуда доносился тихий разговор. Осборн остановился послушать. Два голоса перебивали друг друга.

– Нет, ты толком скажи, зачем ты сунулся в это дерьмо?

Осборн узнал голос Дика. Другой:

– Я тебе говорил: моя религия – антифашизм.

Это, конечно, Майкл.

– Нет, ты брось завирать, не крути, давай по-честному: какого черта ты припер на войну?

– Есть такая теорема Гёделя. В математической логике. Я попробую популярно изложить тебе ее.

– Иди ты со своей логикой знаешь куда! Я не такой олух, как ты думаешь!

– Значит, так. Есть такие неполные системы, аксиоматические, ну, бесспорные, что ли, их нельзя ни доказать, ни опровергнуть. И все же они истинные.

– Слушай, Майкл, а ты, знаешь, малость косолапый. У тебя носки внутрь.

– Приходится прибегать к элементам, взятым извне, за пределами данной системы.

– А знаешь, почему ты так ходишь?

– Или просто верить в данную систему аксиоматически, не подпирая ее конструкцией аргументов. То, что я пошел на войну, одним может показаться глупым, а другим – святым делом. Ни обосновать, ни разбить этого нельзя. И все же не подлежит сомнению, что я прав, что пошел на войну.

– Объясню тебе, парень: у тебя задница не на месте, она у тебя подвешена слишком низко, будь я проклят!

Осборн не удержался от смеха. Он вошел в убежище. Дик разлегся на койке, а Майкл сидел рядом на корточках, долговязый ангел, и вместо крыльев помахивал длинными руками в слишком коротких рукавах. Осборн принялся шарить в своем мешке.