Секретное оружие третьего рейха - Славин Станислав Николаевич - Страница 63

Тринкс и Заксе повторяли этот опыт несколько раз, но следов радиоактивного излучения вновь не нашли. Впоследствии специалисты, оценивая опыт, считали, что размеры шара были слишком малы.

Похоже, вскоре ученые разуверились, что сумеют извлечь хоть какую-то практическую пользу из этих опытов, и те были прекращены. Таким образом, как нам теперь хорошо известно, немцы упустили еще одну принципиальную возможность создать для третьего рейха подлинное «чудо-оружие».

Профессор Герлах изнемогал, методично пробираясь сквозь груду отчетов, сводок, статей, донесений и рефератов, ежедневно ложившихся на его стол. Казалось, им не будет конца. Эту груду документов не разобрать никогда. Никогда на поверхности его стола не обнаруживалось его просвета. Он утопал в бумажной пыли.

Иногда среди этих бумаг попадались срочные депеши. Их украшали грозные восклицательные знаки, выразительно подчеркнутые строки, крупные, настойчиво надвигавшиеся буквы, но и эти послания терялись среди никем не читанных сводок. Одни приказы вторили другим или отменяли их, но хозяин этой бумажной массы, возможно, не был знаком ни с теми приказами, ни с другими.

Во всяком случае Геринг постоянно требовал от профессора Герлаха отчетов об атомном проекте, но в сохранившихся документах было найдено лишь два таких отчета, и то их оформление свидетельствует, что других отчетов могло и не быть. Так, на одном из них дата «Maerz 1944» («Март 1944») рукой Герлаха переправлена на «Mai 1944» («Май 1944»). Другой документ, хоть и датирован концом 1944 года, являет собой лишь карандашный набросок – профессор Герлах так и не успел его закончить к концу войны.

Таким образом неосведомленный Геринг, сидя уже на скамье обвиняемых в Нюрнберге, возможно, в деталях и не знал, чем у них там, ядерщиков, все кончилось.

Впрочем, Герлаха нельзя было обвинить в равнодушии к атомному проекту. Просто задачи, возложенные на него, были непомерно велики. Одному человеку было трудно руководить всей немецкой физикой в целом и атомным проектом в частности.

Свидетельством тому – дневник, который профессор вел в первые недели после своего назначения. Мы видим, что он постоянно курсирует из Берлина в Мюнхен и обратно (города разделяет 600 километров). Он бувально поселяется в спальном вагоне. Здесь он срочно встречается с Хартеком, Эзау, Менцелем, Шуманом. Вместе с доктором Бютефишем едет в Лейну, на завод, принадлежавший концерну «ИГ Фарбениндустри», и заносит в дневник лаконичные строки: «Тяжелая вода, потом доктор Дибнер». И неизменно мы замечаем присутствие доктора Росбауда, который два-три раза в неделю обедает с Герлахом, беседуя с ним с полным знанием дела о проблемах ядерной физики. «Он считал меня своим личным другом», – позднее скажет Росбауд, допрашиваемый американцами.

В феврале 1944 года, при посещении завода в Лейне, где собирались изготавливать тяжелую воду, Герлах простудился и заболел. Однако он и больной все так же исправно ходил на работу, ночи напролет просиживая у себя в кабинете под завывание сирены. В Мюнхене же он и вовсе останавливался в квартире, где были выбиты оконные стекла и отсутствовало центральное отопление. Немецкие города постепенно превращались в руины.

В дневнике профессора Герлаха запечатлена также та среда, в которой вынуждены были вращаться немецкие ученые. Так всплывают фамилии Фишера и Шпенглера – двух функционеров СС, бдительно озиравших немецкую науку.

Находились и другие стражи от лукавого. Однажды вечером Герлаха вызвали к телефону. Ему приказали ближайшей ночью не смыкать глаз в забвении сна и не закрывать домашнюю дверь, поскольку его «навестят несколько высших офицеров СС». Ночью дверь и впрямь распахнулась, окатывая бессонного Герлаха холодом. На пороге вознесся эсэсовский генерал. «Знаете ли вы, кто такой Нильс Бор? Вы знакомы с ним? Что он за человек? Он опасен?» «Да, я встречал его несколько раз», – невпопад отвечал Герлах, сражаясь со сном и разглядывая видение генерала. «Так вот, – продолжал ночной командор, Бора ищут, чтобы ликвидировать. И уже знают, где он? Он разве еще в Стокгольме?» Стараясь не оскорбить эсэсовца недостаточным пиететом, Герлах заметил, что убийство всемирно известного ученого, скрывающегося за границей, серьезно подорвет репутацию страны, хотя никак не приблизит окончание войны. «Похоже, вы забываетесь, – резко отозвался офицер, – вы думаете, что человеческая жизнь слишком ценна? Скоро вы об этом забудете!» «Все равно с Бором трудно расправиться, – профессор пытался успокоить своего бессердечного гостя. Да его и не застать в Стокгольме, он наверняка в логове врага, в Лондоне». «Это же великолепно!» – просиял генерал. – В Лондоне у меня очень надежные люди. Они устроят все так, что англичане не догадаются, отчего умер Бор».

Однако неумолимый «ночной генерал», – человек, явившийся из тьмы, – был обречен на неудачу. Нильс Бор исчез. Его не отыскали в Стокгольме. Его не встречали в Лондоне. Он скрылся, исчез. А точнее, под именем «мистер Николас Бейкер» он проживал в Лос-Аламосе (США), где уже разрабатывал конструкцию американской атомной бомбы.

Между тем британские самолеты начали непрерывные бомбежки Берлина. Грохот бомб мешался с воем сирен, зарево пожаров – с тучами пыли… Однако в неприметном бункере, утаившемся вблизи Института физики в Далеме, все же продолжали готовиться к грандиозному опыту с реактором. Вот только работать стало неизмеримо труднее. Не хватало материалов, постоянно отключалось электричество, все мрачнее было настроение ученых.

В ночь на 15 февраля произошел очередной воздушный налет. Герлах в своем дневнике назвал его «катастрофическим». Бомба угодила точно в здание Института химии, где Отто Ган и его коллеги исследовали продукты расщепления урана. К счастью, дорогостоящий ленточный генератор Ван-де-Граафа (на нем работал Маттаух) уцелел. Однако после этого случая институт перевели в Тайльфинген, местечко на юге Германии в 15-ти километрах к югу от Хехингена, где уже находилась большая часть Института физики.

Доктор Багге все еще оставался в Далеме, не видя близкой катастрофы и считая, что «решение о переводе в Хехинген было принято несколько поспешно» (запись в дневнике от 20. 02. 44). Однако в конце марта «небо над Берлином» разверзлось и над ним. Во время воздушного налета была полностью разрушена новая модель «изотопного шлюза». Первого апреля 1944 года Багге вместе с женой покинул Берлин. Надо было в третий раз начинать все сначала.

Производство тяжелой воды тоже надо было налаживать с самого начала. Всего несколько месяцев назад руководители концерна «ИГ Фарбениндустри» собирались строить завод по обогащению низкоконцентрированной тяжелой воды. Теперь от этих планов отказывались: рассчитывать на поставки тяжелой воды из Норвегии было уже нельзя, а фабрика в итальянском городке Мерано могла изготовить лишь несколько сотен килограммов в год воды очень низкой концентрации. Этого количества было явно недостаточно.

В середине апреля профессор Хартек, пытаясь спасти атомный проект, предложил властям четыре новых способа получения тяжелой воды:

1. Свой собственный способ (дистилляция воды при пониженном давлении).

2. Метод Клузиуса-Линде. Дистилляция водорода при низкой температуре.

3. Метод Хартека-Зюсса. Ионообмен при двух различных температурах.

4. Совершенно новый способ, предложенный доктором Гайбсом. Ионообмен сероводорода при двух различных температурах.

По его словам, можно было немедленно начинать строительство промышленных установок, работающих по второму или третьему методу. Вот только одной лишь фабрикой обойтись было уже нельзя. «Если мы будем изготовливать тяжелую воду в одном-единственном месте, то нам следует опасаться новых воздушных налетов, направленных лишь на уничтожение этого производства». Вообще же, продолжал Хартек, лучше было бы выпускать тяжелую воду низкой концентрации в качестве побочного продукта на ряде действующих уже предприятий. Опасаясь вражеских шпионов, Хартек даже не называл в своем секретном докладе эти «перспективные заводы». Заканчивая доклад, он сообщал, что на строительство небольшой установки, выпускающей до двух тонн тяжелой воды в год, уйдет всего два года. Она обойдется в несколько миллионов рейхсмарок и начнет действовать весной 1946 года.