Секретное оружие третьего рейха - Славин Станислав Николаевич - Страница 72

Так была ли бомба?

В последние дни войны молва разносила по всей Южной Германии слухи самые странные и диковинные. По Мюнхену бродили «арийцы и партийцы», еще верившие в победу, и, обходя квартиру за квартирой, твердили испуганным хозяевам, что немецкие ученые только что создали атомную бомбу и теперь «враг будет разбит». Многие обыватели, внимая ужасам войны, подобным слухам верили.

Даже в послевоенные годы никто не хотел верить в то, что немецкие ученые вообще не занимались созданием атомной бомбы. Долгое время поговаривали о том, что на острове Борнхольм у немцев была секретная фабрика, где изготавливали урановые бомбы. Вот запись из дневника профессора Герлаха от 7. 08. 45: «В газете написано, что у нас на Борнхольме была фабрика урановых бомб. Майор [16] говорит мне, что они якобы все доподлинно знают о Борнхольме – там разрабатывали то фау-снаряды, то радиоуправляемые бомбы». Из дневника Багге явствует, что интернированные немецкие физики даже составляли меморандум, в котором заявляли, что никогда не работали над созданием бомбы. В некоторых странах, например, долгое время считали, что бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, были изъяты из секретных арсеналов вермахта.

Рейхсминистр Шпеер сразу же после ареста был допрошен о работах над атомной бомбой. Он показывал следующее: «Точно так же, как и у вас в Америке, ученые у нас давно изучали расщепление атома. Вы в Америке далеко продвинулись. У вас имеются огромные циклотроны. Только, когда я стал руководить работами, у нас стали строить несколько небольших циклотронов; один из них стоит в Гейдельберге. На мой взгляд, мы далеко отстали от того, что достигли вы в Америке. Мы не шагнули дальше примитивных лабораторных опытов, и даже они мало заслуживают того, чтобы о них говорили».

Через неделю его вновь допросили. Шпеер и на этот рассказ не сказал практически ничего интересного для следователей – разве что упомянул о профессорах Боте и Гейзенберге, «главных персонажах» атомного проекта. Вообще же для успеха его «нам потребовалось бы еще десять лет», подчеркнул министр.

Шпеер был убежден в этом. Он говорил то, что внушили ему физики. Именно немецким ученым во главе с Гейзенбергом мир обязан тем, что нацисты так и не заполучили бомбу, точнее, даже не догадались о том, что ее можно создать в сравнительно короткие сроки. Гейзенбергу блестяще удалось убедить в этом политиков и военных, выступая на совместных совещаниях. Впрочем, на то были и свои частные причины. Чем дольше они работали над атомным проектом, тем яснее обрисовывались бесчисленные трудности, стоявшие на их пути. Поэтому у ученых не было никакого резона привлекать внимание властей к своей работе, уверяя их, что «они готовы создать чудо-оружие для рейха». Профессор Шуман и профессор Эзау даже советовали ученым ни в коем случае не упоминать об этой бомбе, иначе они получат приказ, и тогда, если создать ее не удастся, их точно не помилуют.

Профессор Гейзенберг в письме к своему давнему знакомому, профессору Бете, покинувшему Германию в 1933 году и работавшему в США над атомной бомбой, так сформулировал позицию немецких физиков в годы войны: они не имели желания изготавливать атомную бомбу и были лишь рады тому, что внешние обстоятельства избавили их от необходимости работать над атомной бомбой.

Под «внешними обстоятельствами» он имел в виду прежде всего «неимоверные технические трудности». Впрочем, глядя на работу немецких ученых со стороны, можно выразиться иначе: они так и не сумели продвинуться вперед настолько, чтобы можно было с уверенностью принять решение о создании атомной бомбы.

Конечно, если бы у немцев было достаточно времени, они бы все-таки создали атомную бомбу. Сколько мы ни обозреваем цепочку тогдашних событий, мы почти не замечаем, чтобы кого-либо из немецких ученых терзали моральные угрызения, муки совести, отчаянные сомнения, овладевающие людьми, подошедшими к запретной черте. Нет, таких терзаний они обычно не испытывали. Азарт исследователей гнал их вперед, а чувство опасности, невольно исходившее от властей, заставляло их сдержаннее и рассудительнее выбирать цели своих исследований, не обещать неисполнимое, дабы не нести потом «невосполнимую утрату». Они были экспериментаторами, исследователями, прагматиками, реалистами. Их нельзя назвать ни «воплощением зла», ни «совестью эпохи». Они были типичными «кабинетными учеными девятнадцатого века»: они ставили перед собой вполне достижимую цель и, преследуя ее, проводили эксперимент. Один, другой, третий, пока не добивались успеха. Так они действовали и тогда. Возможные цели: бомба и реактор. Из-за нехватки средств лучше ограничиться одной из этих целей. Возможная неудача более наказуема в первом случае, поэтому все силы и средства надо употребить на то, чтобы изготавливать не бомбу, а реактор. Соображения личной безопасности нередко несут опасность стране.

Вполне возможно, что немецкие ученые все-таки построили бы реактор, а затем, очевидно, стали бы создавать атомную бомбу. Тот же Гейзенберг, несмотря ни на что, даже в последние месяцы войны упорно готовился к эксперименту с реактором. Его гнала вперед одержимость исследователя, любопытство влекло его вперед. Эти качества могли бы принести успех еще в начале 40-х, если бы профессор Боте, проводя опыты с графитом, не допустил грубейшую ошибку. Она оказалась роковой. Она заставила немецких ученых свернуть с того магистрального пути, которым двигались их американские коллеги, и тут уж вполне понятна осторожная оценка Шпеера: «Нам потребовалось бы еще десять лет».

Раздумывая над причинами неудачи немецких ученых, отметим также – наряду с «ошибкой профессора Боте» и «саботажем», проистекавшим из-за «боязни приказа», – два следующих субъективных обстоятельства: личные качества людей, руководивших атомным проектом в Германии, и взаимоотношения теоретиков и практиков в стане немецких ученых. Поговорим об этом подробнее.

Во-первых, обратим внимание на то, что в США атомным проектом руководили высшие военные чины. Что же было в Германии?

Первым «уполномоченным по ядерной физике» стал профессор Эзау. Современники отзывались о нем, как о «человеке добродушном, немного суматошливом». Атомный проект мало увлекал его, он был к нему равнодушен. Он был слишком приземленным человеком, чтобы верить во «всемирную электростанцию в шарике урана». В начале 1944 года, выступая по радио, он сказал: «Мы, техники, не веруем в чудо. Мы верим, что успех бывает лишь плодом неутомимой, целенаправленной работы». В одной из статей, посвященных Эзау и напечатанных в том же 1944 году, профессор охарактеризован как человек «порядочный и скромный, очень много знающий и очень многого добившийся», как человек, которому «уже не о чем мечтать». Конечно, подобные черты достойны всяческой похвалы, но разве можно отнести эту характеристику – «уже не о чем мечтать» – к ученому, возглавляющему загадочный «атомный проект»? Здесь, как нигде, требовались люди увлеченные, одержимые идеей. Только мечтатели и идеалисты могли создать атомную бомбу. Прочим путь в царство атома был заказан.

Профессор Герлах, сменивший Эзау, был еще менее энергичен, чем его предшественник. Сам по себе Герлах был фигурой авторитетной. Он поддерживал тесные отношения с Феглером, Шпеером, а также видными представителями академической науки. Когда Геринг назначал Герлаха «уполномоченным по ядерной физике», он стремился к тому, чтобы Германия все-таки выиграла «атомную гонку». Герлах, человек авторитетный и в мире науки, и в мире политики, казался ему вполне подходящей фигурой. Самого же Герлаха заботило совершенно другое. Он думал прежде всего о том, как уберечь лучших немецких физиков, а также молодых, талантливых ученых от той бойни, в которую ввергла страну нацистская власть. Поэтому, руководя ядерной физикой, он не стремился сосредоточить силы на достижении конкретной цели, – будь то реактор или бомба, – а, наоборот, откровенно «раздувал» эту программу. Чем больше научных групп будут заниматься одной и той же работой, – пусть мешая друг другу, пусть отнимая друг у друга ценнейшее сырье, – тем больше ученых удастся спасти. Герлах, действительно, спас множество жизней – спас даже больше жизней, чем смел полагать, ведь затягивая работы над атомным проектом, он невольно спасал тысячи жизней в СССР, Великобритании и других странах.

16

Риттнер