Шах помидорному королю - Стрелкова Ирина Ивановна - Страница 37

Фомин ему от души посочувствовал. «Мы сына плохому не учили», — оправдывались родители Хани, когда Фомин беседовал с ними после суда над Сухаревым. Мать в голос убивалась: «Ирод!» Отец на костыле, инвалид от рождения. Фомин им поверил — ничему плохому они сына не учили. А вот помидорный король безусловно оказал на Павла Рыжикова самое вредное влияние — о том и речь!

— Кстати, у вас тут назревают события, — сообщил Рудик, уже прощаясь. — Вчера Ханю крепко избили, его компания готовит ответные меры. Насколько я понял, Ханя привык к тому, что его все боятся, никто не оказывает достойного отпора. А теперь кто-то появился, какие-то «фураги».

Фомину уже приходилось читать про компании подростков, называющих себя «фурагами». А есть еще и «телаги». Одни носят для отличия фуражки, другие — телогрейки. В Путятине пока ни тех, ни других не было. Но мы от моды не отстаем…

В управлении на крыльце Фомин увидел Веню.

— Ждешь? Молодец! Есть поручение!

Обрадованный Веня пошел за Фоминым.

Прежде всего надо было доложить начальству о разговоре с Рудиком Куртикяном. Затем Фомин почти бегом пустился в свой кабинет. Веня не отставал.

В телефонной трубке слышались долгие низкие гудки. Киселя на месте нет. Опять водит по музею важных гостей? Фомин набрал номер телефона, стоящего в вестибюле. Дежурная отозвалась сразу.

— Владимир Александрович ушел.

— Давно?

— Да уже с полчаса…

У Фомина чуть не вырвалось: «Куда его черти понесли?»

— Передайте, пожалуйста, Владимиру Александровичу, что звонили из милиции. По очень важному делу. И срочному. Фомин, скажите, звонил. Он мой номер знает.

После такого сообщения Кисель должен позвонить сразу же, как вернется в музей. Если он, конечно, сегодня туда вернется. Если он не укатил в Нелюшку.

Фомин положил трубку и увидел, что Веня ухмыляется. Ничего, сейчас узнает, что будет работать с Рудиком, и сразу посерьезнеет.

Веня, оказывается, успел побывать в штабе дружины.

— Николай Палыч, есть информация по итогам вашего вчерашнего задания…

Информация оказалась какой-то странной. Приглядываясь к золотым украшениям на девчонках, дружинники не обнаружили новых цацек.

— То есть, — уточнил Ророкин, — девчонки ничего нового друг на дружке не увидели. А уж они не пропустят! По их глазам наблюдать можно — так и зыркают. А вчера — никаких зырканий. Вчера совсем наоборот. Вчера было «шу-шу-шу». По поводу нескольких девчонок, явившихся в дискотеку без всяких цацек. С чего бы вдруг такая скромность? Ну, ладно, одна проговорилась, что кольцо лежало на подоконнике, а потом смотрит — кольца нет, и не нашлось, ни в доме на полу, ни в палисаднике. А у других что случилось?

«Мало ли что могло случиться! — раздраженно подумал Фомин. — Ни одна девчонка никогда не признается, что мать запретила нацеплять вечером дорогие украшения. Самое простое и самое верное объяснение».

— А про Ханю в штабе знают? — сердито спросил он. — Что Ханю вчера кто-то избил?

— Знают! Наши вчера проморгали. Я как чувствовал. Ханя повел своих обходным путем. И где-то там…

— У Хани вчера была стычка в дискотеке, — напомнил Фомин. — Может, с ним поквитались железнодорожные?

— Куда им! — сказал Веня пренебрежительно. — Слабаки. Поквитались какие-то неизвестные лица. Под предводительством Владимира Дубровского.

— Дубровского? — Фомин не верил своим ушам. — Какого еще Дубровского?

— Того самого! В школе проходили… — Веня встал в позу и ударил себя кулаком в грудь: — «Я не француз Дефорж! Я Дубровский!»

XIX

Выбираясь из подпола, Васька несколько раз чуть не сорвался с шаткой подгнившей лесенки. Наконец он достиг люка. Перед самым его носом на выщербленном полу пританцовывали кроссовки «Адидас», отлично сочетающиеся с голубыми джинсами из вельвета. Сколько раз Васька видел и кроссовки эти и брюки на подмостках города Путятина. Джека!

Сверху долетели обрывки разговора.

— Верное дело! — говорил кому-то Джека. — С продажей, конечно, будут трудности. А пока припрячем. Эдик обещал найти покупателя.

В ответ бубнили два голоса. Кто же там с Джекой? Васька скосил глаза и увидел по другую сторону люка две пары остроносых ботинок на ковбойских каблуках. И эту обувь он видел на путятинских подмостках. С Джекой ребята из «Радуги».

Сверху явственно донеслось слово «кража». Ну, влип! Васька чуть не ушмыгнул обратно в подпол. Но вовремя опомнился. «Ничего я не слышал, никого не заподозрил. Вылезаю со слезами радости на глазах».

— Петухов! — прикрикнул Джека. — Тебя долго ждать?

— Счас! — прокряхтел Васька.

Другой бы огорчился, что его узнали, но Васька воспрянул духом. В голове мигом родился план действий. Васькин план основывался на презрении, явственно прозвучавшем в голосе Джеки. До высот, где обреталась музыкальная знаменитость, еще не докатились вести о Васькиной дружбе с путятинским Шерлоком Холмсом. Для Джеки Васька не доктор Ватсон, а печально известный Петухов из Посада. Вот этим-то и надо воспользоваться!

Васька с силой врезал обеими ногами по шаткой лестнице, она с треском разлетелась на куски, но Васька, конечно, успел повиснуть, крепко держась за край люка. Он висел и барахтался, изображая, что нет сил подтянуться, а потом мысленно попросил у Владимира Алексаныча дозволения на парочку самых черных ругательств, выпалил их единым духом и был наконец схвачен недружественными руками за шиворот и извлечен из черной дыры.

Дело сделано! Теперь следует отползти в сторону, процедить те же ругательства по-блатному, сквозь зубы, сесть на корточки и взглянуть на своих избавителей подловато и трусовато.

Все это Васька проделал в наилучшем виде. И был вознагражден брезгливыми взглядами. Джека даже вытер о голубой вельвет руку, запачканную прикосновением к Петухову.

«Чище вытирай! — посмеялся про себя Васька. — Вытирай, ворюга, руку, коснувшуюся честного человека!»

Он понимал, что надо как можно скорее мотать отсюда — пока не вернулся Ханя, осведомленный насчет перемен, произошедших с Петуховым. Но когда приходится врать и выкручиваться — спешка может навредить. Врать надо не торопясь — будто из тебя каждое слово вытаскивают клещами.

Для начала Васька выдал глупейшую версию: он проходил мимо Парижа, никого не трогал, а на него вдруг напали и, несмотря на героическое сопротивление, кинули в подпол.

Как Васька и рассчитывал, Джека сразу придрался к словам «никого не трогал». Допрос пошел в этом направлении. Васька поволынил и «раскололся»: у него с Ханей старые счеты.

Какие счеты? Васька изобразил железную стойкость: что мог, я сказал, а дальше ни шагу, хоть убейте.

— Знаю я ваши счеты! — пренебрежительно бросил Джека. — Ты, что ли, его вчера?…

— Ну! — Васька гордо выпятил грудь.

Теперь неплохо бы узнать, что именно произошло вчера с Ханей. Если бы Джека продолжил допрос, Васька уж как-нибудь сумел бы выловить ценные подробности. Но руководителя «Радуги» не интересовали мелочи путятинской жизни.

— Исчезни! — приказал Джека, и Васька не заставил его повторять приказ дважды. Выскочил на улицу и на всякий случай глянул в щелочку: чем люди занялись, избавившись от его присутствия.

Джека открыл настежь обе дверцы огромного шкафа и что-то разглядывал внутри.

Через Париж Васька промчался на самой высокой скорости. Но не такой он был лопух, чтобы заполошенно ворваться в мастерскую, будто за ним гонятся.

К мастерской Васька подобрался крадучись и чуток постоял за фанерной будкой. Все было так, как он и высчитал, сидя в темнице. Витя и Ванюша доделывали не законченную вчера работу. Газорез завывал во всю мочь, и потому разговор велся в крик.

— Кончим и пойдем разыскивать! — кричал Витя, приваривая стойку к уже готовым полозьям.

— Пойдем! — вторил Ванюша. — Вторую стойку доварим и пойдем!

— Вот перекладину доварим! — надрывал горло Витя. — Сразу и газорез отнесем!

Васькино терпение лопнуло, и он выскочил из засады с тигриным рыком.