Свинья, которая хотела, чтоб ее съели - Баджини Джулиан - Страница 45

Разговоры о промывке мозгов очень убедительны, но похоже, что большая часть нашего поведения является своего рода привычкой, возникшей путем комбинации постоянного негативного и позитивного влияния наших родителей и общества в целом. В сущности, нам всем, с самого рождения, промывают мозги. И только когда промывка мозгов производится быстро или с нежелательными для нас последствиями, она вдруг становится этически неприемлемой. Разве лечение посредством выработки условно-рефлектор-ной реакции отвращения к совершению преступлений не является просто ускоренной и корректирующей версией того вида приемлемой промывки мозгов, которую мы обычно называем социализацией?

По схожим причинам мы должны быть осторожны с преувеличением своих притязаний на свободу. Мы не считаем, что человек свободно воздерживается от насилия, только когда он равно склонен к его проявлению и непроявлению и выбирает непроявление насилия. Обычный, порядочный человек скорее ощущает, чем выбирает отвращение к причинению бессмысленной боли другим; это не просто вопрос хладнокровного проявления «свободной воли». Поэтому, если какой-то лечебный процесс просто внедряет в человека то, что для большинства людей является обычным уровнем отвращения к преступному поведению, то как он повлияет на человека, менее свободного, чем вы или я?

Если существуют веские аргументы против лечения посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения к совершению преступлений, то нам нужно выйти за рамки неясных призывов к свободе и достоинству.

Смотрите также

17. Пытать или нет?

35. Последняя надежда

50. Хорошая взятка

97. Моральная удача

80. Сердце и разум

И Шулер, и Трайн укрывали евреев от нацистов во время оккупации Нидерландов. Однако делали они это по совершенно различным причинам.

Трайн была женщиной, чьи добрые поступки были исключительно спонтанными. Страдание и нужда вызывали отклик в ее сердце, и она реагировала на них не раздумывая. Друзья восторгались щедростью ее духа, но иногда напоминали ей о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад. «Ты можешь почувствовать, что нужно дать денег нищему, — говорили они ей, — но что, если он потратит их на наркотики?» Трайн не реагировала на такие опасения. Ведь при виде человеческой нужды все, что надо сделать, — это помочь, верно?

Шулер, напротив, считалась женщиной холодной. На самом деле, она даже не любила многих людей, хотя и не испытывала к ним ненависти. Когда Шулер помогала другим, она делала это, потому что, подумав об их положении и своем долге, она приходила к выводу, что им нужно помочь. Шулер не испытывала каких-то теплых чувств от своих добрых дел, она просто ощущала, что поступает правильно.

Так кто же — Шулер или Трайн — вел более правильную с нравственной точки зрения жизнь?

Таких людей, как Трайн, называют «хорошими», «добрыми», «щедрыми» чаще, чем людей, подобных Шулер. Мы чувствуем, что их доброта глубоко укоренена в их личности и исходит из них естественным образом. Их инстинктивная щедрость предполагает, что по самой своей сути они добры. И напротив, как бы мы ни восхищались такими персонажами, как Шулер, мы не ощущаем их доброты подобным же образом.

В лучшем случае, мы можем начать восхищаться их готовностью подчиниться тому, что они считают своим долгом.

Любопытно, что мы реагируем именно так. Ведь если нравственность заключается в том, чтобы поступать правильно, то далеко не очевидно, что мы тогда должны считать, что Трайн достойна большей похвалы с нравственной точки зрения, чем Шулер. И действительно, как уже было заявлено, Трайн в своем простодушии, возможно, с большей вероятностью сделает что-то неправильно, чем Шулер. Например, во время путешествия по Африке местные дети часто будут просить у вас карандаши, а иногда и деньги, Тайн в такой ситуации, разумеется, даст им все, что они просят. Но Шулер, возможно, поразмыслит над этим немного дольше и придет к выводу, как и большинство агентств по развитию, что такого рода щедрость способствует поддержанию зависимости, а также чувства неполноценности и беспомощности. Гораздо лучше отдавать что-нибудь напрямую какой-нибудь школе и сохранять чувства достоинства тех, кому вы хотите помочь.

Есть и вторая причина приуменьшить похвалу Трайн. Поскольку ее действия бездумны, не значит ли это, что ей просто повезло, что она склонна поступать по-доброму (делать добро)? Почему мы должны хвалить кого-то только за то, что у него случайно появилось хорошее расположение духа? Хуже того, не уведут ли наши инстинкты нас в сторону, если мы не будем размышлять о наших чувствах? Подумайте, например, о многих людях, живших в разное время, имевших такой же характер, как у Трайн, но выросших в расистских обществах. Такие люди зачастую так же бездумно проявляли свой расизм, как и свою доброту.

Может быть, мы могли бы зайти еще дальше. Шулер заслуживает большего морального доверия именно потому, что она поступает по-доброму, несмотря на отсутствие инстинктивного сопереживания и сострадания. Если доброта Трайн не требует каких-то усилий, то доброта Шулер представляет собой триумф человеческой воли над естественными наклонностями.

Однако полное изменение наших инстинктивных суждений и восприятие Шулер как человека, заслуживающего большей похвалы с нравственной точки зрения, создают различные проблемы. В конце концов, не странно ли говорить о том, что человек, чья доброта в значительной степени зависит от его характера, является менее добродетельным, чем тот, кто делает добро только потому, что считает, что он должен его делать?

Банальное решение этой дилеммы состоит в том, чтобы сказать, что доброта требует объединения разума и чувств и что, хотя и Трайн, и Шулер демонстрируют некоторые признаки добродетели, ни одна из них не является образцом гармоничной, нравственной личности. Это почти наверняка верно, но такой подход уходит от реальной дилеммы: что важнее при определении нашей нравственной доброты — наши чувства или наши мысли?

Смотрите также

17. Пытать или нет?

18. Требования логики

50. Хорошая взятка

83. Золотое правило

81. Чувство и чувствительность

Гуманоиды с Галафреи во многом похожи на нас. Однако их чувственное восприятие очень отличается от нашего.

Например, свет, отражаемый в диапазоне частот спектра, видимого людьми, жители Галафреи чувствуют по запаху. Видимый нами синий цвет они воспринимают как запах цитруса. То, что мы слышим, они видят. Девятая симфония Бетховена для них представляет собой яркое световое беззвучное шоу неописуемой красоты. Единственное, что они слышат, — это мысли: свои и чужие. Вкус — это то, что остается в их глазах. Их лучшие художественные галереи славятся своим приятным вкусом.

У них нет чувства осязания, но они обладают другим чувством, которого нет у нас. Оно называется мулст. Это распознавание движений суставами. Нам настолько же невозможно представить себе мулст, насколько жителям Галафреи невозможно представить себе прикосновение.

Когда люди впервые узнали об этой странной расе, прошло не так много времени и кто-то из них спросил: а когда на Галафрее падает дерево, слышится ли при этом звук от его падения? Между тем на Галафрее задавались вопросом: когда на Земле показывают какой-либо фильм, пахнет ли он?

Источник: Джордж Беркли «Трактат о принципах человеческого знания» (1710).

Загадка «если в пустынном лесу падает дерево, то раздается ли при этом какой-либо звук?» — одна из самых древних в философии. Поскольку она стала такой банальной, полезно было бы рассмотреть эту проблему под новым углом зрения.

Отсюда и любопытный вопрос: «Когда на Земле показывают фильм, источает ли он какой-нибудь запах?» Каким бы странным он ни был, он столь же уместен, как и классический вопрос о падении дерева в лесу.