Ничего кроме надежды - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 125

За весь день, впрочем, никто из знакомых им не встретился. Чтобы не вызвать подозрений, они засыпали несколько небольших воронок по пути к первому из обозначенных на схеме мест; у мостика Яан попросил остановиться, Болховитинов натянул вожжи и крикнул «хальт!» (реагировать на русское «тпру» мерин упрямо отказывался). Сзади захрустела разгребаемая щебенка, потом двое полезли под мост с каким-то свертком и возились там минут двадцать, звякая и постукивая.

– Вот и готово, – сказал Яан, – осталось еще три.

Болховитинов скептически хмыкнул.

– Вы думаете, это чему-то поможет?

– Что значит – поможет? Вызовет задержку, хотя бы на пару часов. Иногда и один час играет роль.

– Но кто все это будет взрывать – здесь и в других местах? Вы же провода отсюда не потянете...

– Зачем провода, эта штука приводится в действие по радио.

– Ах, вот что... Поехали дальше?

Без помех заминировали и второй мост. С третьим получилась заминка – поодаль стояло два военных грузовика, солдат копался под раскрытым капотом, другие помогали советами. Хорошо, участок шоссе за мостиком был поврежден, Яан с друзьями достали из фуры лопаты и принялись за работу; когда военные наконец уехали, прицепив неисправную машину на буксир, заложили и третью мину.

Интересно, действительно ли они снабжены радиовзрывателями, подумал Болховитинов, или Яан просто из осторожности не захотел делиться своими планами? О радиоуправляемых фугасах было известно еще до войны, в Ecole с ними знакомились на специальном курсе, но они считались тогда дорогими и не очень надежными. Возможно, конечно, техника за эти годы так усовершенствовалась, что англичане могут себе позволить тратить такие сложные устройства на столь незначительную цель. А может, она не столь уж и незначительна, как кажется. При затоплении объезды тут и в самом деле станут невозможны, так что какая-то задержка произойдет...

На ферму кривобокого вернулись уже в сумерках. Яан предложил зайти поужинать – это было кстати, Болховитинов так замерз, что у него уже зуб на зуб не попадал. В той же кухне молчаливая неприветливая женщина подала им пивной суп, картофель с кровяной колбасой и подливкой из красной капусты; Яан опять выставил глиняную бутылку.

– С вашего позволения, – сказал Болховитинов, – я выпью не после, а до. Мы привыкли действовать в таком порядке.

– Мы? – переспросил Яан.

– Я ведь русский.

– А-а! Я не знал. Казак, значит.

– Нет, из Центральной России.

– Какая разница, все русские – казаки, – сказал Яан и, обращаясь к кривобокому, который молча работал ложкой, произнес какую-то длинную фразу по-голландски. Тот покосился на Болховитинова, кивнул.

Дохлебав суп, он глянул еще раз и, неожиданно осклабившись, спросил:

– Распутин?

– Он самый, – подтвердил Болховитинов и налил себе еще. – Послушай-ка, Яан, когда все это взлетит на воздух – немцы сразу сделают мне капут, я ведь отвечаю за состояние дорог...

– Конечно, сделают, – согласился Яан. – А вы что, на Рыцарский крест рассчитывали?

– Так как же мне теперь?

– Спрячетесь, мы постараемся вас предупредить.

– Где конкретно я могу спрятаться? И за кого себя выдать? Я ведь даже не говорю на платт-дойч.

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Яан. – Пока оставайтесь на месте, убежище вам подыщут.

– Хорошо бы не забыли, – с сомнением сказал Болховитинов. Все это, конечно, очень осложняло положение. Его спрячут, а Таня будет думать, что он здесь, так ведь и потерять друг друга недолго... – Скажите, вы не знаете, где живет мать Виллема?

– Зачем она вам?

– В сентябре я отправил туда одну девушку, ее надо было спрятать. Если бы можно было потом как-то с ней связаться, просто сообщить, что со мной...

– Если будет возможность, сообщим.

Прошло еще четыре дня. Болховитинов со своей командой таскался по осточертевшим дорогам, засыпал свежие выбоины и воронки, хотя теперь эта работа потеряла вообще всякий смысл – в Голландию, на Арнем, почти каждую ночь шла тяжелая техника, и покрытие размолотило до такой степени, что асфальт отлетал целыми пластами – особенно на поворотах шоссе, где танкам приходилось притормаживать одной гусеницей.

Пятый день пришелся на воскресенье. Накануне старики жаловались, что давно уже не имели выходных, даже в кирку сходить не удается, и он дал им день отдыха. Утром в дверь постучали. Отворив, он увидел давешнюю неприветливую женщину, что кормила их на ферме.

– Меня Яан послал, – сказала она, глядя в сторону. – Велел сказать, чтобы к вечеру были готовы.

– Сегодня вечером?

– Ага, как стемнеет...

Одеваясь и укладывая в чемоданчик свои пожитки, он торопился, как будто времени оставалось в обрез, лишь потом спохватился – впереди-то целый день! Он позавтракал, сходил на почту и позвонил в Калькар сказать, что уезжает по делам службы и неизвестно, надолго ли; от Тани, как и следовало думать, никаких вестей не было.

– Анечка, – сказал Болховитинов, – вы-то сами никуда не собираетесь?

– Да что вы, Кирилл Андреич! Боже упаси!

– Ну а если фронт приблизится?

– Тю, – жизнерадостно воскликнула Анна, – что нам этот фронт! Не-е, мы тут будем.

– Тогда я вас вот о чем попрошу: после перемены власти – вы понимаете, что я хочу сказать?

– Если англичане придут? А нехай приходят, мы и при немцах жили, а уж при англичанах подавно проживем!

– Так вот, Таня после этого может дать о себе знать. Если меня еще не будет – скажите, чтобы ехала к вам и ждала меня. Понимаете? Пусть без меня никуда не трогается.

Анна заверила, что никуда ее не отпустит. Отчасти успокоенный на этот счет, Болховитинов вернулся домой. Время тянулось медленно, он перечитал Волошина – наследство господина Гейслера; дом его в Клеве был разрушен до основания, а что стало с ним самим, выяснить не удалось. Потом пообедал, поспал и проснулся уже в сумерках. Вскоре приехал кривобокий – влез в дверь без стука, дружелюбно ухмыляясь, снова назвал Распутином и поманил за собой.

В легкой рессорной одноколке они долго ехали узкими проселочными дорогами, между огороженными туго натянутой проволокой выпасами – вайдами. Взошла низкая большая луна, на траве поблескивали станиолевые полоски – Болховитинову кто-то рассказывал, что два года назад, когда англичане впервые начали их применять, население было в панике, решив, что это какое-то новое оружие, средство травить скот и людей, полоски собирали щипцами, боясь дотронуться, только потом было властями разъяснено, что бояться нечего, своими конфетными бумажками томми пытаются мешать работе новых немецких средств дальнего обнаружения вражеских самолетов...