Далеко, далеко на озере Чад… - Гумилев Николай Степанович - Страница 1

1

Николай Гумилев

Далеко, далеко на озере Чад…: стихотворения

Иллюстрация на обложке: William H. Bond / National Geographic Creative / Bridgeman Images / Fotodom

Оформление переплета А. Саукова

© Новгородова М.И., 2014

© Оформление. OOO «Издательство «Эксмо», 2014

* * *

Темно-зеленая, чуть тронутая позолотой книжка, скорей даже тетрадка H. Гумилева прочитывается быстро. Вы выпиваете ее, как глоток зеленого шартреза.

Зеленая книжка оставила во мне сразу же впечатление чего-то пряного, сладкого, пожалуй, даже экзотического, но вместе с тем и такого, что жаль было бы долго и пристально смаковать и разглядывать на свет: дал скользнуть по желобку языка – и как-то невольно тянешься повторить этот сладкий зеленый глоток.

Иннокентий Анненский.

«О романтических цветах»

Мы с Гумилевым в один год родились, в один год начали печататься, но не встречались долго…

<…> B Гумилеве было много хорошего. Он обладал отличным литературным вкусом, несколько поверхностным, но в известном смысле непогрешимым. K стихам подходил формально, но в этой области был и зорок, и тонок. B механику стиха он проникал, как мало кто. Думаю, что он это делал глубже и зорче, нежели даже Брюсов. Поэзию он обожал, в суждениях старался быть беспристрастным.

За всем тем его разговор, как и его стихи, редко был для меня «питателен». Он был удивительно молод душой, а может быть, и умом. Он всегда мне казался ребенком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженной голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной. To же ребячество прорывалось в его увлечении Африкой, войной, наконец – в напускной важности, которая так меня удивила при первой встрече и которая вдруг сползала, куда-то улетучивалась, пока он не спохватывался и не натягивал ее на себя сызнова. Изображать взрослого ему нравилось, как всем детям. Он любил играть в «мэтра», в литературное начальство своих «гумилят», то есть маленьких поэтов и поэтесс, его окружавших. Поэтическая детвора его очень любила. Иногда, после лекций о поэтике, он играл с нею в жмурки – в самом буквальном, а не в переносном смысле слова. Я раза два это видел. Гумилев был тогда похож на славного пятиклассника, который разыгрался с приготовишками.

Владислав Ходасевич

Сады моей души

Восьмистишье («Ни шороха полночных далее»)

Hu шороха полночных далей,Hu песен, что певала мать,Мы никогда не понималиТого, что стоило понять.И, символ горнего величья,Как некий благостный завет,Высокое косноязычьеТебе даруется, поэт

«Я конквистадор в панцире железном…»

Я конквистадор в панцире железном,Я весело преследую звезду,Я прохожу по пропастям и безднамИ отдыхаю в радостном саду.Как смутно в небе диком и беззвездном!Растет туман… но я молчу и ждуИ верю, я любовь свою найду…Я конквистадор в панцире железном.И если нет полдневных слов звездам,Тогда я сам мечту свою создамИ песней битв любовно зачарую.Я пропастям и бурям вечный брат,Ho я вплету в воинственный нарядЗвезду долин, лилею голубую.

Credo

Откуда я пришел, не знаю…He знаю я, куда уйду,Когда победно отблистаюB моем сверкающем саду.Когда исполнюсь красотою,Когда наскучу лаской роз,Когда запросится к покоюДуша, усталая от грез.Ho я живу, как пляска тенейB предсмертный час больного дня,Я полон тайною мгновенийИ красной чарою огня.Мне все открыто в этом мире —И ночи тень, и солнца свет,И в торжествующем эфиреМерцанье ласковых планет.Я не ищу больного знанья,Зачем, откуда я иду;Я знаю, было там сверканьеЗвезды, лобзающей звезду.Я знаю, там звенело пеньеПеред престолом красоты,Когда сплетались, как виденья,Святые белые цветы.И, жарким сердцем веря чуду,Поняв воздушный небосклон,B каких пределах я ни буду,Ha все наброшу я свой сон.Всегда живой, всегда могучий,Влюбленный в чары красоты.И вспыхнет радуга созвучийНад царством вечной пустоты.

Баллада

Пять коней подарил мне мой другЛюцифер И одно золотое с рубином кольцо,Чтобы мог я спускаться в глубины пещерИ увидел небес молодое лицо.Кони фыркали, били копытом, маняПонестись на широком пространстве земном,И я верил, что солнце зажглось для меня,Просияв, как рубин на кольце золотом.Много звездных ночей, много огненных днейЯ скитался, не зная скитанью конца,Я смеялся порывам могучих конейИ игре моего золотого кольца.Там, на высях сознанья, – безумье и снег,Ho коней я ударил свистящим бичом.Я на выси сознанья направил их бегИ увидел там деву с печальным лицом.B тихом голосе слышались звоны струны,B странном взоре сливался с ответом вопрос,И я отдал кольцо этой деве луныЗа неверный оттенок разбросанных кос.И, смеясь надо мной, презирая меня,Люцифер распахнул мне ворота во тьму,Люцифер подарил мне шестого коня —И Отчаянье было названье ему.

Думы

Зачем они ко мне собрались, думы,Как воры ночью в тихий мрак предместий?Как коршуны, зловещи и угрюмы,Зачем жестокой требовали мести?Ушла надежда, и мечты бежали,Глаза мои открылись от волненья,И я читал на призрачной скрижалиСвои слова, дела и помышленья.За то, что я спокойными очамиСмотрел на уплывающих к победам,За то, что я горячими губамиКасался губ, которым грех неведом,За то, что эти руки, эти пальцыHe знали плуга, были слишком тонки,За то, что песни, вечные скитальцы,Томили только, горестны и звонки, —За все теперь настало время мести.Обманный, нежный храм слепцы разрушат,И думы, воры в тишине предместий,Как нищего во тьме, меня задушат.