Зеленое море, красная рыба, черная икра - Словин Леонид Семенович - Страница 27

Еще через минуту огоньки красных стоп-сигналов плавно закачались над рытвинами нашего неухоженного жилого двора.

Собрался и я. Моей лампе, как и светильнику в кабинете Балы, предстояло гореть до рассвета.

Я подождал, пока оба следователя прокуратуры войдут в дежурку, прошел к «Ниве» и, стараясь не особенно шуметь, выехал со двора.

– …Часть рыбы шла в шашлычные и рестораны, – рассказывал Вахидов. – Разница покрывала накладные расходы. Остальную рыбу отправляли в разные города. В Москву, в Тольятти. В Среднюю Азию. Мне давали адреса, я отправлял.

– Письменные распоряжения были? – спросил я.

– Все устно. «Надо послать в Москву, в Главснаб… Утверждают лимиты…» Я отсылаю.

– А квитанции?

– На комбинате. В сейфе… Часть рыбы закупали через орс как частиковую… – Довиденко как в воду глядел.

Вахидову и в голову не приходило, что он совершает тяжкие преступления:

– Все знали! Благодаря икре да осетрине мы выбили для области импортной мебели, дополнительно к лимиту – машин, запчастей…

Отчасти было жаль его. Он мотался по побережью в ночь-заполночь, договаривался с браконьерами, рисковал, организовывал. Большие люди пользовались его услугами, не скупились на благодарности, смотрели сквозь пальцы на то, что он не забывает и себя, и никогда не оставляли улик.

«Довиденко легко отрубит концы, как оговоры уважаемых в городе лиц…»

Мне оставался круг вопросов, связанных непосредственно с браконьерским промыслом, и я не собирался и его тоже отдавать «территории».

– У кого вы брали рыбу? У разных рыбаков или у одного?

– У меня был свой постоянный шеф лодок…

– Как его зовут?

– Я называл его просто Шеф.

– Опознаете, если показать фотографию?

– Конечно! Небольшого роста. С усиками…

– Работает где-нибудь?

– Вряд ли! Обычно он на берегу. С ездоками… Лодки ведь могут прийти в любое время!

– Ездоков его знаете?

– Сейчас все больше новые. Часто меняются… Прежних я знал – по многу лет ходили.

– Сейчас совсем не ходят?

– Ветлугин Сашка погиб. Умара Кулиева приговорили к расстрелу… Еще был Мазут. Его, говорят, посадили…

– Ветлугин, Умар Кулиев, Мазут… Не ошибаетесь?

– Что вы! Столько рыбы закуплено было!

– А не боялись, что задержат? Ведь есть рыбнадзор, милиция…

– Милиция самабрала рыбу. Участковые, дежурные…

– А этот дежурный, который сегодня…

– И он тоже. Шеф ежемесячно платил и милиции, и рыбнадзору…

Я завез Балу на квартиру.

– Отоспись. Придешь после обеда.

– Не могу. У меня вызваны люди.

– Я сам с ними поговорю. Спи. Магнитофон я оставлю с собой.

От Балы я ехал вдвоем с Вахидовым.

Город просыпался.

Окрестные скалы четко вырисовывались по обеим сторонам бухты. Какая-то женщина снимала замок с двери аэрокасс – пудовый, им можно было запирать ангар с боевыми самолетами. С базара на автостанцию несли сумки с овощами, цветы.

Вахидов жил рядом с парком, в доме, где обитали многие уважаемые в городе люди. Рядом находился хлебный магазин, в котором хлеб всегда был свежим; «Гастроном», где хоть что-то можно было купить, кроме рыбных консервов, верблюжьего мяса и супных концентратои. Здесь же поблизости располагалась срочная химчистка, прачечная и спецполиклиника.

– Кто будет вести мое дело? – спросил Вахидов. – Вы?

– Нет. Областная прокуратура.

– Эти будут вести дело так, будто я действовал в одиночку и никто ничего не знал!

Я промолчал.

– Все всё знали! Из той же прокуратуры постоянно звонили: «Две-три рыбы, пожалуйста… Или с килограмм икры! У нас гость из прокуратуры Союза!» А то записки присылали. Надо бы сохранять! – Вахидов совсем раскис. – Жену ждет удар, не знаю, как ей и сказать…

У парка он попросил остановить:

– Не надо к дому.

Он тяжело дышал. Как писал царь Соломон: «Есть время собирать камни и время их разбрасывать. Время жить и время умирать…»

Под деревьями я увидел двоих в кожаных пальто, это были те же следователи, что ждали Вахидова во дворе прокуратуры. Не дождавшись, они поняли, что их обманули, и переместились сюда.

– Хотите, я отвезу вас куда-нибудь, где вы сможете выспаться? – поколебавшись, спросил я. – Это единственное, что я могу еще для вас сделать.

Он вопросительно взглянул на меня.

– Видите, те, в черном. Это за вами.

– Спасибо, – он покачал головой. – Я пойду. Голова у меня, слава богу, работает. Я еще не такое расскажу! Сейчас надо кричать во весь голос. Если свиньям этим ничего не напоминать, они и вовсе от меня откажутся…

Я проехал мимо областной больницы. Напротив находилась станция «Скорой помощи». Несколько «рафиков» стояло прямо на улице.

«Где оставить кассеты с показаниями Вахидова?»

Только после этого можно было ехать домой или в прокуратуру. В который раз проезжая мимо железнодорожного вокзала, я вспомнил, что с вечера ничего не ел, оставил «Ниву» на стоянке, вышел на площадь.

Утро выдалось пасмурным, но дорога была оживлена. Шли в школу дети. На перекрестке молодая мама в туркменском национальном макси смотрела, как два ее малыша с портфелями перебегают дорогу. Видимо, дальше она их уже не провожала.

Я вошел в вокзал. Буфетов внутри не оказалось. В высоком, как собор, пустом зале под потолком свирестела цикада. Я вернулся на площадь. Ни один поезд в этот час не прибывал, не убывал. Сбоку, рядом со входом, продавали пирожки. Я купил и, отойдя в сторону, начал есть.

Ничего толкового не приходило на ум. Я вернулся в машину, положил магнитофон на колени, включил запись.

Чужой голос, совсем не мой, только напоминавший его, задавал вопросы, Вахидов на них отвечал.

«– И сколько одна лодка доставляла в сутки?

– До ста осетровых каждый раз.

– А по весу?

– Примерно по пятьсот – семьсот килограммов в день круглый год. Иной раз привозили и до тонны…»

Я вырубил магнитофон.

«Размер нанесенного ущерба – миллионы рублей с одной лодки!»

Внезапно я вспомнил человека, которому смело мог оставить на сохранение кассеты.

Я снова сел в «Ниву», проехал с километр в сторону набережной, вышел и направился к молу.

Темная, тяжелая бирюза тянулась за горизонт, сквозь облака пробивалась узкая щелочка света. Я подошел ближе, «Александр Пушкин» чуть покачивался на зыбкой воде. Сквозь стекло рубки я увидел черную курточку капитана Миши Русакова. Миша словно отбивал поклоны – фуражка его то появлялась в стекле, то вновь исчезала. Он драил необычного вида лодку, пришвартованную к борту «Пушкина».

– Миша, – позвал я.

Он не слышал.

– Миша Русаков! Капитан!

«Капитан» он сразу услышал – это было уже от профессии.

– Прошу вас, Игорь Николаевич! – смешные, как у моржа, усы затопорщились.

– Что это за агрегат у тебя там? – Я показал на лодку.

– Бесхозная. Хозяин так и не нашелся… Хотите, покажу ее в действии?

Русаков отвязал цепь, движения его были быстры и четки.

Один за другим он завел спущенные за корму лодочные моторы. Взревев и почти вертикально задрав нос, лодка выскочила в залив, оставляя за собой перистый след. Вдоль бортов лодки тянулись длинные серебристые «сигары». Сделав круг, Русаков выключил двигатели – опустив нос, лодка вернулась на место.

– Игрушка, – сказал Миша Русаков. – Ни один милицейский катер не догонит. А это дополнительные баки с горючим, – он ткнул в «сигары». – Используются в военной авиации.

Я показал Мише на причал – Русаков накрыл лодку маскировочной сеткой, поднялся ко мне.

– На судне полный порядок, – он полушутливо бросил руку к фуражке.

Мы подошли к «Ниве». Я достал завернутые в «Водный транспорт» пленки.

– Это кассеты, Миша, – сказал я. – Очень важные для нас. Положи их подальше. И помни: о них никто не должен знать. Вернешь их только мне…

Миша улыбнулся: