В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Каминский Михаил Николаевич - Страница 24

Пришлось вербовать новичков. Только к сентябрю, когда северная навигация шла к концу, удалось наконец собрать группу охотников зимовать на «краю света». Это была молодежь — самому старшему едва исполнилось 29 лет. Кроме энтузиазма и молодости, у авиаторов не было ничего из необходимого для завоевания Чукотки. Никто из них не приближался к Полярному кругу ближе чем на тысячу километров. У них даже не было приличного летного стажа. Для компенсации этого недостатка к ним приставили «дядьку» из отставных военных летчиков И. Л. Павленко. На него возложили обязанности командира. А отставной механик А. П. Татаренко был назначен инженером. Житейский опыт этих «стариков» сыграл немалую роль на земле, но, как показало дальнейшее, в воздухе каждый летчик был, что называется, «сам себе агроном».

Вот они, первые смельчаки, основатели чукотской авиации: летчики Масленников В. И., Сургучев В. Л., Катюхов Г. И., Прокопов Л. К., штурманы Падалко В. П., Рубинштейн Л. М., бортмеханики Соколов Г. Г., Панков С. В., Гриченко А. А. и Феденко Д. А.

В конце ноября 1934 года пароход «Хабаровск», изрядно потрепанный штормами, бросил якорь в бухте Провидения.

Взорам молодых полярников предстал кусочек моря в плену у крутых сопок. Их вершины скрывались в низких облаках. В дождливой мгле еле просматривались противоположные берега. Норд–ост кудрявил бухту мелкими барашками. У ближнего берега сутулились два неприглядных домика. Горка сучанского антрацита, омываемая дождем и прибоем, блестела тускло и сиротливо. Ни единого яркого пятнышка в окружающей природе!..

Но отступать поздно! На каменистые откосы берега пароходные стрелы вынесли ящики с упакованными в них самолетами, хриплый звук сирены возвестил окончание разгрузки. Загремела в клюзах якорная цепь, и пароход растаял в сумеречной мгле.

На Чукотке была зима. Морозы сменялись метелями, а метели — туманами и затяжными моросящими оттепелями. На узкой подошве крутой сопки на полкилометра среди камней были разбросаны грузы отряда: бочки, мешки, всевозможных размеров ящики. Их надо было собрать, рассортировать, укрыть от заносов и от коррозии. Ничего нельзя было терять!..

По соседству с базой находились домики полярной станции. Они были малы, но на первое время там можно было обогреться, приготовить пищу и даже переночевать на полу. Но авиаторы были слишком гордыми, чтобы стать обузой зимовщикам. Они вывели самолеты из ящиков и приспособили эти ящики для жизни. Это была очень неприхотливая жизнь, полная трудностей. Надо было привыкать к темноте и тесноте, спать, не раздеваясь, забыв о кроватях, регулярной смене белья, надо было привыкать к угнетающему однообразию консервов и ежедневной, с непривычки изнурительной работе, невзирая на погоду.

Молодежь той эпохи вообще не была избалована радостями жизни, поэтому ребята безропотно испол–няли распоряжение умудренного «дядьки» Павленко и во главе с ним постигли первую заповедь зимовки: «Если сам не сделаешь всего, что нужно для жизни, пропадешь!»

Ребята по очереди готовили на примусах пищу, изобретали отопление и освещение для жилища, делали из ящиков столы, стулья, тумбочки и многое другое. Они дежурили у самолетов, когда пурга грозила сбросить их в море, и ежедневно авралили, спасая привезенное пароходом имущество. Все это было трудно, однообразно, молодых авиаторов спасала романтика— они все время ощущали, что где–то рядом живут еще не раскрытые тайны и они доберутся до них, надо только выдержать!

Прошел месяц, другой. Имущество было приведено в порядок, стал привычным примитивный быт, в трудностях авиаторы закалились, но и затосковали от нетерпения. Они были летчиками. У них были самолеты, но не было аэродрома. Бухта не замерзала до середины февраля.

Узкая, круто падающая к воде кромка берега надежнее тюремных стен держала в плену всякого, кого захватила здесь зима. Это был незнакомый и суровый мир. В нем не было самого элементарного — земли. Как будто ее не хватило для сотворения Чукотки. А камню не хватило места на поверхности суши, и он вознесся к облакам могучими сопками. Цвета тусклого чугуна стылая вода, покрытая шугой, — граница с одной стороны, угрюмая каменная стена со снежными карнизами — с другой. Между ними сто метров битого камня, по которому не разбежишься. Горизонт, как и море, стиснут камнем. В редкие дни, когда не было облаков, солнышко проходило за каменной стеной, не поднимаясь над ней.

Авиаторов согревала надежда на базу. В их мечтах база на мысе Северном приобретала фантастические достоинства обетованной земли. Длинные зеленые тела фюзеляжей, укрытые чехлами, таили в себе радость освобождения из этого плена. На них смотрели с нежностью, за них боялись в пурговые дни, их берегли, как мать бережет ребенка.

В марте, когда бухта покрылась льдом и появились голубые поля в постоянно пасмурном небе, когда солнышко стало подниматься выше каменной стены, они выкопали из заносов фюзеляжи, вывели их на лед, навесили крылья и очень бережно облетали свои самолеты. Вначале из чувства осторожности они летали парами, совершая небольшие перелеты сперва до залива Лаврентия, потом до Уэлена, до Ванкарема и, наконец, до мыса Шмидта. Погода была милостива, они ни разу не потеряли друг друга, не попали в пургу. Так пришел день, когда весь отряд собрался на узком перешейке, разделявшем материк от двух мысов, глядящих на полюс.

Здесь они нашли приют: на «полярке» был свободный дом, и его охотно отдали летчикам, а их самих поставили на довольствие, которое обеспечивал настоящий повар. Правда, на зимовке не было угля, и дом пришлось отапливать керосинками, из–за отсутствия мебели спали опять на полу, но это было добротное человеческое жилище из проконопаченных бревен, с окнами, крышей, в котором держалось тепло и человеческий дух. А самое главное — баня. Настоящая русская баня с полком и паром. Мы многое не ценим, пока не утратим. Так и эти ребята впервые оценили по–настоящему великое благо цивилизации — баню. А база? Она оказалась мифом. Они застали на месте только фундаменты и часть стен. Но и это уже не огорчало. Теперь у них есть крылья, и не так уж много придется жить на базе.

Летчики отмылись, отдохнули и с начала апреля приступили к регулярным полетам. Вот с начала апреля 1935 года и начинается биография чукотской авиации.

ПЕРВЫЕ УРОКИ

Апрель на Чукотке — отличный месяц для полетов. Солнечно и тихо. Полеты шли без всяких недоразумений, порождая у летчиков пагубную самоуспокоенность. Они стали забывать, что находятся у «края света», о котором знают ничтожно мало. И природа не замедлила доказать это без всяких скидок на молодость и житейскую неопытность.

Первое крещение выпало на долю Виталия Масленникова и Вадима Падалко. Масленников летал в паре с Владимиром Сургучовым. Однажды они уже слетали из Провидения в Анадырь. Анадырские чукчи и камчадалы шили отличную одежду из оленьих мехов, а отряду надо было обмундироваться. А на этот раз задание было из Москвы. Большой арктический перелет совершал Водопьянов. На его пути в Анадыре не было бензина. Москва приказала отряду Павленко доставить бензин из бухты Провидения. Это задание было поручено Масленникову и Сургучеву. Однако в день вылета у Сургучева забарахлил мотор. Вадим Падалко, как старший, принял решение лететь. Забрав груз у Сургучева, Падалко и Масленников стартовали из Провидения на Анадырь.

Апрельская синева опрокинулась на землю. Перед авиаторами впервые открылся во всей своей красоте Анадырский хребет. С левого борта всегда хмурое море Беринга впервые лежало перед ними тихое и доброе до самого горизонта. Но, перейдя залив Креста (на старых картах значилось «Святого Креста»), Масленников вошел в какую–то «муть». Небо оставалось голубым, а линия горизонта приближалась с невероятной быстротой. Виталий оглянулся на Падалко (ведь он старший в полете), но тот работал ключом и не ответил на вопросительный взгляд. Масленников стал снижаться. Он продолжал видеть голубизну в зените, но как из колодца. Непонятные явления всегда таят в себе опасность. Осторожные избегают непонятного. Но осторожные лишены чувства любознательности. Масленников был не из их числа. Прошлый опыт научил его «арифметике» полетов. Как дважды два — четыре, так и в атмосфере: либо ясно, либо облачно, если ветер— нет тумана, если туман — тихо. Ему еще предстояло постичь следующее правило математики летания — что непроглядный туман может сочетаться со штормовым ветром, что может быть и пурга при голубом небе.