Князь лжи - Смирнов Андрей - Страница 64

– А это возможно?

– Нет. Я же говорил тебе. В зеркальной пленке, ожидающей всякого прошедшего Мост, отразились обе сущности. А для людей в это время года путь закрыт.

– А когда откроется путь демонов?

– Завтра на закате.

– Ну что ж, – сказал Эдрик. – Подождем.

Глава девятнадцатая

...Время, казалось, замерло. Освещение почти не менялось, и все изменения в окружающем мире сводились к перемещению красных пятен по зеленоватому небу. Иногда пятна набухали и увеличивались. Тогда их яркость возрастала, они становились алыми, насыщенно-кровавыми. Иногда – расплывались, цвет менялся до бурого или даже серого. Эдрик сказал, что по их движению можно определять время точнее, чем по положению звезд, но я не мог понять, произнес он это всерьез или шутил. Сидя на камне и задумчиво разглядывая мутные небеса над Слепой Горой, я думал о том, что моя жизнь похожа на одно из этих пятен: то яркость и власть, то истощение и бессилие. В конце концов все пятна распадались – или на части, вливаясь в другие сгустки, или окончательно превращались в серую муть. Вряд ли это можно считать хорошим предзнаменованием.

К сожалению, мне было нечем заняться, кроме разглядывания тошнотворных цветовых сгустков, перемещавшихся над моей головой. Пробежка по Мосту откладывалась почти на двое суток. Возможно, я должен сказать спасибо Фрембергу Либергхаму за то, что он не дал мне пойти на поводу у этой книжонки – и памяти Шальги Кермельта – но я не чувствовал благодарности. Я вообще давно ничего не чувствовал, кроме усталости. К черту Фремберга. К черту их всех...

Я не ел и не пил уже несколько суток, но об этом вряд ли стоило беспокоиться – мое тело и без того представляло собой, по сути, ходячий разлагающийся труп. Я медленно, но верно подходил к последней границе, за которой связь между душами разрывается, Холок остается на земле, Шэ распадается, Тэннак исчезает в породивших его стихиях, а Келат опускается вниз, во владения Князя Мертвых, чтобы очиститься от памяти и затем, спустя века, вновь вознестись наверх и соединиться там с зачатками душ еще не рожденного младенца...

Может, я бы и сдался, и не стал бы возражать против такой перспективы – в конце концов, все мы крутимся в колесе перерождений – но я слишком хорошо знал, что мне светит, если я перейду порог между жизнью и смертью. Каждый раз, когда я вспоминал о Ночной Тени, мир, уже готовый раствориться в тумане Мне-Все-Равно, мгновенно приобретал ясность. Тот ужас, который я испытывал при воспоминании о Тени – вот, пожалуй, единственное, что двигало меня вперед все это время, позволяло совершать подлости и убийства, не останавливаться не перед чем, лишь бы избежать слияния с ней... Я не перекладываю вину за то, что сделал, на Тень, я всего лишь рассказываю о своих мотивах. Страх – странная штука. Кого-то он подстегивает, переплавляясь в волю и ярость, кого-то обессиливает и сводит с ума. Всю жизнь я боялся быть слабым. Теперь, сидя на вершине Мирового Столба и перебирая в уме все свои преступления, я почти жалел о том, что страх не разрушил меня, но стал силой, позволившей мне пройти весь этот путь до конца... Почти жалел – потому что я лишь думал о том, как все неправильно повернулось, но никакого раскаянья не испытывал. Заглядывая в себя, я видел: мне не жаль никого из тех, чьи жизнь я забрал. Умом жаль – но и только. Сердцу все равно. Да будь иначе, я бы и не смог всего этого сделать, сломался бы где-нибудь по пути. Это сила?.. Нет, просто бесчувствие. Я чудовище? Да, наверное. По людским законам точно – да. Но как быть чудовищу в мире людей? Все знают, как поступать с чудовищами: их ловят, сажают в тюрьмы, казнят, иногда – расправляются еще до следствия и суда... Все понятно и правильно, так и должно быть. Но как быть, если чудовище – ты сам? Если, обращаясь к себе, ты видишь лишь тьму, и эта тьма тем гуще, чем глубже ты в себя заглядываешь?..

Нет, мне не жаль этих людей. Я убил бы вдвое больше, лишь бы избежать объятий Ночной Тени. Я знаю это, я говорил себе это уже тысячу раз. Но кажется, я никак не могу примириться с самим собой. Должен быть какой-то смысл, какая-то цельность – даже во тьме. Я выбрал тьму давным-давно – может быть, еще тогда, когда учился у ваги. Но что-то мучает меня, не дает успокоиться. Это не раскаянье, не сожаление, нет. Отсутствие цельности. Я слишком часто сравниваю себя с нормальным человеком, слишком часто предаюсь рефлексии. Пора бы уже бросить эту привычку. Действие, энергия – вот что является признаком жизни, признаком бытия. Только действие. Мысль бесплодна.

Я откорректировал некоторые заклинания, поддерживающие тело в работоспособном состоянии. Сигналы, свидетельствующие о голоде и жажде, я заглушил давно, вместе со способностью чувствовать запах и вкус. Вдыхать аромат собственной разлагающейся плоти я не имел ни малейшего желания. Нужно было сохранить кровеносную систему и мышцы, и именно их я и поддерживал чарами. О состоянии костей пока можно не беспокоиться – они начнут приходить в негодность еще нескоро. Нервная система постепенно выходила из строя, я по мере надобности заменял ее плетениями Тэннака, но особенных усилий на это не тратил. Лишняя чувствительность ни к чему. Сознание принадлежит Келату, а не серому веществу под черепной коробкой. Мозг выполняет роль посланца, принимающего указы Келата и передающего их Холоку, но эту же роль можно поручить и заклинательной системе, доводящей сигналы напрямую. Ничего хорошего из этой магической вивисекции выйти не может, но я не собираюсь жить с этим телом долгие годы. Мой путь – путь человека – подходит к финалу. Завтра начнется новая жизнь. Я надеюсь, что тяга к темному волшебству, которую когда-то пробудил во мне вага, обретет-таки наконец свою завершенность. Совсем не исключено, что причина смутного ощущения, которое беспокоит меня и которое я называю «отсутствием цельности», заключается в том, что мое место не здесь, не на земле, а где-то гораздо ниже – в Сеигбалаокхе или в Лекойтбалаокхгарбе, там, где среди скал из черного хрусталя скользят тени-ветра, и кадёты ведут беседы о волшебстве на языках, что ведомы только мертвым...

В этом безвременье мы провели... Вечность. Минуту. Может быть, час. Я не сразу понял, что изменилось. Показалось, что я оглох. Секундой позже понял, что нет: всего лишь стихли крики мучеников на Мосту. Эти вопли давно превратились в звуковой фон, на который ни я, ни Эдрик не обращали внимания.

– Закат, – сказал Эдрик, глядя, как затихают движения стальных игл Моста.

Это был последний вечер старого месяца. Мы молча смотрели на неподвижный путь. На Слепую Гору.

Прошло совсем немного времени, и иглы задвигались – сначала неуверенно, рывками, затем все пластичнее, быстрее. Это была завораживающая картина. Почти прекрасная. Дикие вопли истязуемых опять разорвали воздух. Поморщившись, я приглушил заклинание, регулирующее звуковые сигналы.

– Значит, если бросишься в Реку и останешься в живых – станешь бессмертным?.. – задумчиво, будто обращаясь к себе самому, произнес я. На самом деле, мне была любопытна реакция Эдрика.

Он отреагировал почти сразу.

– Забудь об этом. Ты не сможешь. Я уже говорил тебе об этом.

– Но ты не можешь быть уверен.

– Я уверен. Думаешь, Школа не проводила экспериментов такого рода? В Реку побросали столько неподготовленных людей, что ими можно было заселить небольшой город.

– И никто не выжил?

Эдрик покачал головой.

– Никто.

«Гуманисты, – подумал я. – Борцы за свободу человечества...»

– Я думал, вы хотите обрести силу анкавалэна, – произнес я. – А все обернулось банальным бессмертием. Сказал бы сразу. Все хотят стать бессмертными. Зачем тебе была нужна вся эта псевдобунтарская чушь?

– Это не чушь, – неохотно ответил Эдрик. Возможно, мне показалось, но я уловил в его голосе крупицу сомнения. Что-то изменилось после длинного разговора с Фрембергом Либергхамом. Эдрик сделался задумчив и молчалив. Впрочем, особо разговорчивым он никогда не был.