Рыцарь - Смирнов Андрей - Страница 36

Услышав это, братия приуныла, ибо ворота уже начали потихоньку поддаваться под ударами тарана... И стрелами их, окаянных, не взять никак – ибо ломились они в монастырь под покровом ночной темноты.

– Негодяи! – воскликнул Родриго. – Нападать ночью!..

– Рутьеры, что с них взять, – пожал плечами аббат. – Однако я продолжаю. Как только стало нам ясно, что помощи ждать неоткуда, начали подумывать о том, чтобы от Луи откупиться. Кое-какие средства у нас имелись, но... очень уж не хотелось нам эти деньги разбойникам отдавать. Ведь мы сколько времени их собирали... Не для себя собирали! Нет! Ради святого дела старались – хотели золотом Пресвятую Деву украсить, чтобы сердца людей, кои смотреть на нее станут, смягчались и умилялись и чтобы проступала на них роса истинной веры... И вот тогда брат Максимилиан говорит: «А давайте, братья, иначе поступим. Дадим им немного денег и займем каким-нибудь делом, обещав по исполнении его – вторую половину. Сами же пошлем гонца в Монпелье... А там, глядишь, и Родриго с виконтом вернутся».

Мысль эта пришлась всем по душе. Поторговавшись с Луи, заключили мы с ним соглашение...

– С этим разбойником!

Рено успокаивающе похлопал барона по руке:

– Разбойник он или нет, но согласился выполнить одно дело, которое вам, барон, давно надлежало сделать самому. И мы Луи за это даже половину грехов отпустили... Впрочем, от светского наказания это его все равно не избавляет.

– Это вы о каком деле говорите? – нетерпеливо бросил барон.

– Я говорю о труде на ниве Господней, – назидательно произнес аббат.

– Ха-ха-ха!.. – Барон схватился за бока. – Вы что, проповедовать его послали?

– Вовсе нет, – все тем же назидательным тоном продолжил аббат. – Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зерен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее...

– Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?

Аббат кротко улыбнулся:

– Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своем христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину...

– Рено! – возмутился барон. – Эта деревня принадлежит Роже!

Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.

– А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли...

– Проклятье! Так оно и есть!

Аббат продолжал молчаливо усмехаться.

– Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, – объявил Родриго. – Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашел в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог – он все-таки мой сеньор...

– ...и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, – закончил аббат. – Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы еще вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!

– Это вы про Чертов Бор говорите?

– Именно.

Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.

– Хочу вам сказать, Рено, – промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесенного молоденьким монашком. – Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну...

– ...который погиб в Крестовом походе...

– ...оставив после себя жену и сына...

– ...а жена у него еретичка...

– ...а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта – Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ ее терпит...

Аббат поморщился:

– Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.

– А мне-то что за забота?

– А то, что долг каждого христианина... Впрочем, мы с вами уже говорили о том, в чем состоит сей долг.

– Да! Беседовали! И снова я вам скажу то же, что и раньше говорил. Подойдет мое время – поеду в Палестину. А со старухами и дураками сражаться не буду. Бесчестье это!

Родриго помолчал и добавил:

– Да и не с руки мне с Готфридом ссориться. Не хочу его обижать.

– Уже не обидится, – сообщил аббат, пригубив вино из своего кубка.

У меня в желудке противно похолодело. Я, кажется, начал кое-что понимать...

– Как так? – не понял барон.

– Помните, что я вам говорил относительно того, как добро из зла нам извлечь удалось? – Аббат так и лучился от удовольствия. – Разбойника Луи мы в Чертов Бор послали. С обязательством, чтобы он нас от этой ведьмы избавил.

– И что ж, Рено, ты думаешь – Луи свое слово сдержит?

– А отчего бы ему свое слово и не сдержать? Ведь только задаток мы ему дали, вторую половину и полное отпущение грехов пообещав по окончании. А чтобы не ошибся Луи деревенькой-то – на то брат Максимилиан с ними пошел.

– Как же мы с ними разминулись?.. – пробормотал барон, нахмурившись.

– Так они, скорее всего, через лес пошли. Мы выждали время – и сразу же послали гонца в Монпелье. Пока Луи будет сидеть в Чертовом Бору, жиреть на крестьянской свинине и мечтать о том, что теперь-то у него со всеми властями мир да любовь, так тут-то его и...

– Ловко придумали, – хмыкнул барон. – Ловко, ничего не скажешь.

– А по-моему, это подлость.

Родриго и аббат пристально посмотрели на меня. Взгляд у Родриго был пустой и темный – он уже порядочно успел набраться. Аббат, который выпил меньше, смотрел холодно и цепко. У Жана, сидевшего за одним столом с нами, отвалилась челюсть.

– Простите, – с ледяной вежливостью переспросил аббат. – Я не расслышал, что вы сказали?

– Я сказал, что это подлость.

– Эээ... кхгм... Что вы называете подлостью?

– Перетрусив, отвести от себя угрозу, натравив двадцать бандитов на двух несчастных женщин. Вот что я называю подлостью.