Народные сказки и легенды - Музеус Иоганн Карл Август - Страница 83

Однажды он взял лютню и, едва касаясь струн, извлёк из них не те звуки, какие мы обычно слышим при настройке инструмента, а нежную мелодию, и не прошло и месяца, как любовь музыкального дилетанта продвинулась ещё на одну ступеньку. Первые попытки, казалось, не были замечены, но скоро весь узкий переулок напрягал слух, как только виртуоз брал первые аккорды: матери утихомиривали детей, отцы отгоняли от дверей шумных мальчишек, а сам музыкант в зеркале иногда с удовольствием замечал, как Мета, едва он начинал играть прелюдии, открывала окно своей алебастровой ручкой. Если Франц видел, что девушка увлечённо слушает его импровизации, то свою радость он спешил выразить весёлым аллегро или мелодией лёгкого шутливого танца. Но стоило ей под строгим взглядом матери сесть за прялку или отойти от окна, как печаль и любовная мука в его душе тут же, словно тоскующими вздохами, отзывалась медлительным анданте.

Мета была способной ученицей и скоро научилась понимать этот выразительный язык. Она проделывала разные опыты, желая проверить, правильно ли ею истолковываются музыкальные звуки, и нашла, что по своему желанию может управлять настроением невидимого лютниста. Как известно, у тихих и скромных девушек чувства несравненно более обострены, чем у ветреных девиц, с легкомыслием быстрокрылых бабочек порхающих от одного цветка к другому, не задерживаясь ни на одном из них. Девичьему тщеславию Меты льстило и доставляло удовольствие волшебной тайной силой заставлять звучать лютню соседа то весело и радостно, то печально и жалобно.

Что до матери Бригитты, то её голова всегда была забита всевозможными мелочами домашнего ремесла, и поэтому она не обратила никакого внимания на происшедшие вокруг перемены. Хитрая дочь не решалась сообщить ей о сделанном открытии, оставившем в её сердце гармоничный апостроф и, из благосклонности ли к музыкальному соседу, или из тщеславного стремления доказать свои способности толкования мелодий, больше думала о том, как с помощью символических знаков ответить на музыкальное обращение к ней. Она выразила желание украсить подоконник цветами, и мать сочла возможным доставить ей это невинное удовольствие, тем более что уже давно не видела соседа и перестала бояться его подглядываний.

Мета подолгу могла теперь ухаживать за комнатными растениями: поливать их, оберегать от ветра, подвязывать и наблюдать за их ростом и развитием. Счастливый влюблённый с невыразимым восторгом объяснил эти знаки в свою пользу, и красноречивые звуки лютни, предназначенные прекрасной подруге цветов, ещё веселее разлились по узкому переулку, выражая волнующие его чувства. И с нежным девичьим сердцем произошло чудо!

Если мать Бригитта, выкроив иногда часок для беседы с дочерью за обеденным столом, ругала музыкального соседа, называя его бездельником и блудным сыном, Мета очень обижалась, хотя и не показывала виду. Сама же она в душе всегда была на стороне Франца. Его прежнее беспутство Мета приписывала дурному влиянию друзей и ни в чём не обвиняла его, разве только в том, что он забыл золотые слова пословицы: «Молодец, береги своё добро!» Но защищала она его с хитрой осторожностью, будто бы только для поддержания разговора, стараясь при этом ничем не выдать своего чувства.

В то время как мать Бригитта в своих четырёх стенах с завидным упрямством продолжала осуждать молодого повесу, тот, напротив, относился к ней с искреннмим сочувствием. Он серьёзно размышлял над тем, как поправить бедственное положение матери Бригитты и те небольшие сбережения, какие у него ещё оставались, разделить с нею, но так, чтобы она об этом ничего не узнала. По правде говоря, щедрый дар предназначался бы, конечно, не матери, а дочери. Где-то он слышал, что прекрасная Мета очень хотела сшить к предстоящему празднику новое платье, но мать отказала ей, сославшись на тяжёлые времена. Франц правильно рассудил, что кусок материи, подаренный незнакомым человеком, едва ли будет принят, и он только всё испортит, если сам явится с подарком.

Неожиданно представился случай выполнить доброе намерение более удобным способом. Мать Бригитта жаловалась соседке на плохую торговлю льном: мол, закупка его обходится слишком дорого и покупатель не хочет платить за него такие большие деньги, так что пользы от неё, как от сухой ветки на дереве. Услышав об этом, Франц, не раздумывая, тотчас побежал к ювелиру и продал ему золотые серьги матери. Купив на вырученные деньги несколько тюков льна, он через посредницу, не называя себя, предложил их соседке за очень низкую цену. Торговый договор был заключён и принёс большой доход, так что к празднику всех святых прекрасная Мета блистала в великолепном новом платье. Наблюдавшему за ней Францу она казалась ослепительно красивой в этом наряде, и если бы перед ним собрали все одиннадцать тысяч святых дев[189] и предложили выбрать себе подругу жизни, он не задумываясь выбрал бы очаровательную Мету.

Однако, пока в душе он радовался так хорошо удавшейся невинной хитрости, тайна была открыта. Мать Бригитта захотела отблагодарить посредницу и пригласила её на сладкую рисовую кашу[190] и стаканчик испанского вина. Это лакомство привело в движение не только беззубый рот, но и болтливый язык старухи. Она обещала продолжить торговлю льном, если её доверитель из доброго, как она полагала, побуждения и в дальнейшем будет к этому расположен. За этими словами последовали другие… Дочь матери Евы со свойственным её роду любопытством выведывала до тех пор, пока не нарушила хрупкую женскую печать молчания. Мета побледнела от ужаса, когда тайна неожиданно раскрылась. Сам по себе поступок Франца восхитил бы её, если бы к нему не имела прямого отношения мать, чьи строгие понятия о нравственности и скромности были ей слишком хорошо известны. Мета имела теперь все основания для тревоги за своё платье.

Строгая женщина, услышав неприятную новость, пришла в неменьшее смущение и, со своей стороны, решила отказаться от предоставленных льгот, опасаясь, что соседское великодушие может оставить след в сердце дочери и нарушить её собственные планы. Поэтому она сочла необходимым немедленно уничтожить нежный росток сорняка в девичьем сердце. Невзирая на просьбы и слёзы дочери, платье было немедленно конфисковано и на следующий день отнесено на толкучку, а вырученные деньги, вместе с самым тщательным образом рассчитанной прибылью от продажи льна, вложены в конверт с надписью: «Господину Францу, сыну Мельхиора, проживающему в Бремене».

Получатель, ни о чём не подозревая, принял деньги на веру как непредвиденное благословение и пожелал, чтобы все должники его отца были так же добросовестны в уплате остатков своих старых долгов, как этот честный незнакомец.

Болтливая посредница на этот раз воздержалась от болтовни, ограничившись только тем, что сообщила ему о решении матери Бригитты прекратить торговлю льном.

Однажды утром зеркало уведомило Франца, что противоположное окошко за ночь совершенно изменило свой вид. Все цветочные горшки исчезли, и занавески, как белоснежные облака, заслонили дружественный горизонт. Мета, если и появлялась, то лишь на одно мгновение, как серебряная луна из-за туч в ненастную ночь; лицо её было печально и временами казалось, что тонкими пальчиками она смахивала жемчужные слезинки с ресниц. Сердце влюблённого юноши защемило, и меланхолические звуки лютни, проникнутые нежным сочувствием, окрасились мягкими лирическими тонами. Он не знал, в чём причина печали любимой, и не находя ответа, мучился неизвестностью.

[189]. По преданию, Урсулла, дочь британского короля, приняв христианство, не пожелала выйти замуж за языческого вождя и отправилась на корабле вместе с одиннадцатью тысячами других дев в Кельн, где они были истреблены гуннами.

[190]. Когда ещё не было известно кофе, состоятельные дамы обычно угощали гостей женского пола конфетами или пирожными и сладким вином; экономные хозяйки заменяли это угощение рисовой кашей и стаканом простого вина; первое считалось превосходным лакомством и подавалось на званых обедах у князей. Без рисовой каши не обходилась ни одна свадьба курфюрста, о чём свидетельствуют сохранившиеся расписания блюд.