Стихотворения и поэмы - Маркиш Перец Давидович - Страница 70

Теперь ты в гроте пуст и нем

И оплетен крапивным корнем!

24

Шлем скажет пляске вихревой,

Как с горных троп, с карнизов голых

Низвергся в пропасть головой

Поток орудий и двуколок.

Покрылся шлем могильным мхом,

Лежит небытия на страже,

К нему не долетает гром

Реки, летящей с горных кряжей!

25

И трижды праздник в сердце гор,

В ущельях, в облаках лебяжьих,

Затем, что смолк с недавних пор

Зловещий топот полчищ вражьих.

Я сердцем благодарен всем

Друзьям в сраженье и в работе

За то, что этот вражий шлем

Ржавеет в отдаленном гроте.

26

Наш гимн военных трудных дней

Летел к предгорьям неустанно

От подмосковных рубежей

И от Мамаева кургана.

И вторят годы и века

Той песне, что промчалась пулей,

Ей вторят губы старика,

И каждый дом, и каждый улей!

27

А разве не было людской

Жужжащей пасекой местечко,

Где до реки подать рукой,

Где по ночам скрипит крылечко?

Не там ли свет луны порой

Мерцал в слепом стекле оконном,

Когда уснул пчелиный рой

По человеческим законам?

28

Там, на Волыни, отчий кров

Сорвали вихри лихолетья,

И наземь пали слезы вдов,

И стали сиротами дети.

Что ж, слезы горькие утри!

Ночами сердце не согрето:

Ночей тех было трижды три

На зябкость одного рассвета!

29

Подолия была в крови,

Была Волынь в золе и в пепле,

Но вызрели хлеба твои,

Страна, леса твои окрепли!

Тысячелетний скорбный путь

По Бессарабии и Польше,

Но солнце, отметая муть,

Взошло — и не погаснет больше!

30

И в память грозных, горьких лет

Волынь, забрызганная кровью,

Свой обезглавленный рассвет

Свечою ставит к изголовью!

А здесь, под ношей снеговой,

Вершины гор цветут в лазури.

Кавказ, порог приветен твой

И для затишья и для бури!

31

Кавказ, хочу к тебе прильнуть,

Пусть ты во льдах оцепененья!

Меня ведут под Млечный Путь

Твои кремнистые ступени.

Но, если даже и дойду

До опечаленной вершины,

Своей беды не разведу,

Не разгоню своей кручины.

32

Здесь, у подножья снежных гор,

Я, скорбный, плечи не расправлю:

Надену траурный убор

И по ушедшим тризну справлю.

Сквозь тысячу кровавых лет

Пройду — сквозь тьму местечек стертых,

Пока не озарит рассвет

Меня, восставшего из мертвых.

33

Но и тогда, в заветный час,

Твои гремящие каскады,

Твои снега, седой Кавказ,

Мне в сердце не прольют отрады!

И как бы ни блистал твой снег

Багрянцем в час рассвета ранний,

Забыть я не смогу вовек

Тысячелетья тех страданий.

1948

Перевод А. Голембы

МИХОЭЛСУ – НЕУГАСИМЫЙ СВЕТИЛЬНИК /Перевод А.Штейнберга/

МИХОЭЛСУ – НЕУГАСИМЫЙ СВЕТИЛЬНИК

1

Прощальный твой спектакль среди руин, зимой...

Сугробы снежные, подобные могилам.

Ни слов, ни голоса. Лишь в тишине немой

Как будто все полно твоим дыханьем стылым.

Но внятен смутный плеск твоих орлиных крыл,

Еще трепещущих на саване широком;

Их дал тебе народ, чтоб для него ты был

И утешением, и эхом, и упреком.

В дремоте львиная сияет голова.

Распахнут занавес, не меркнут люстры в зале.

Великих призраков бессмертные слова

В последнем действии еще не отзвучали.

И мы пришли тебе сказать: "Навек прости!" —

Тебе, кто столько лет, по-царски правя сценой,

С шолом-алейхемовской солью нес в пути

Стон поколения и слез алмаз бесценный.

2

Прощальный твой триумф, аншлаг прощальный твой...

Людей не сосчитать в народном океане.

С живыми заодно, у крышки гробовой,

Стоят волшебные ряды твоих созданий.

К чему тебе парик? Ты так сыграешь роль.

Не надо мантии на тризне похоронной,

Чтоб мы увидели — пред нами Лир, король,

На мудрость горькую сменявшийся короной.

Не надо вымысла... На столике твоем

Уже ненужный грим, осиротев, рыдает.

Но Гоцмах, реплику прервав, упал ничком,

Хоть звезды в небесах не падают — блуждают.

И, пробужденные зловещим воплем труб,

Вдоль складок бархатных плывут их вереницы,

Столетиям неся твой оскверненный труп,

Шурша одеждами и опустив ресницы.

3

Разбитое лицо колючий снег занес,

От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы.

Но вытекли глаза двумя ручьями слез,

В продавленной груди клокочет крик упрямый:

— О Вечность! Я на твой поруганный порог

Иду зарубленный, убитый, бездыханный.

Следы злодейства я, как мой народ, сберег,

Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны.

Сочти их до одной. Я спас от палачей

Детей и матерей ценой моих увечий.

За тех, кто избежал и газа, и печей,

Я жизнью заплатил и мукой человечьей!

Твою тропу вовек не скроют лед и снег.

Твой крик не заглушит заплечный кат наемный,

Боль твоих мудрых глаз струится из-под век.

И рвется к небесам, как скальный кряж огромный.

4

Течет людской поток — и счета нет друзьям,

Скорбящим о тебе на траурных поминах.

Тебя почтить встают из рвов и смрадных ям

Шесть миллионов жертв, замученных, невинных.

Ты тоже их почтил, как жертва, пав за них

На камни минские, на минские сугробы,

Один, среди руин кварталов ледяных,

Среди студеной тьмы и дикой вьюжной злобы.

Шесть миллионов жертв... Но ты и мертвый смог

Стать искуплением их чести, их страданий.

Ты всей Земле швырнул кровавый свой упрек,

Погибнув на снегу, среди промерзших зданий.

Рекой течет печаль. Она скорбит без слов.

К тебе идет народ с последним целованьем.

Шесть миллионов жертв из ям и смрадных рвов

С живыми заодно тебя почтят вставаньем.