Перевозчик (СИ) - Осворт М. "athwart" - Страница 49

Беседа текла ко взаимному удовольствию; Халдо не только охотно делился собственными впечатлениями о прочитанных книгах, но и с большим - и крайне лестным для автора - интересом выслушивал его скромные суждения. Питая особую страсть к старой и незаслуженно забытой литературе, Халдо, по его словам, не располагал достаточно широким кругозором в современной словесности, а потому рад был возможности услышать о стоящих книгах - из тех, что написаны были в последние годы. Ел он также с видимым удовольствием, смакуя блюда, которые - распознавши в Халдо ценителя и знатока - готовили для него с особенным тщанием. Впрочем, даже и самая изумительная еда не только не отвлекала его от обсуждения, но, казалось, действительно способствовала течению беседы. Так или иначе, обед подошел к концу. Вернувшись в Библиотеку, где у Халдо еще оставались кое-какие дела, мы продолжили разговор; тут же, резко переменив тему, он принялся объяснять свои взгляды не только на кухню, как таковую, но и чувственную сторону жизни в целом. Его утверждение о неделимости и равнозначности половин, из которых состоит человек: духа и плоти, тела и разума, а также рассуждения о необходимости поиска равновесия между ними были ясными и убедительными. Чтобы стать хорошим саманавадо - говорил он - недостаточно научиться собирать под одной обложкой разрозненные чужие мысли. Весь смысл этого искусства состоит в созидании цельности из отдельных, дробных частей - а чего, в этом случае, стоит мастер, не умеющий собрать в единое целое свою собственную жизнь? На выдвинутое автором возражение касательно первичности и превосходства идеи, Халдо ответил, что размышляющий подобным образом человек, может быть, и способен написать хорошую нравоучительную книгу, годную для воспитания незрелых юнцов, но никогда не создаст ничего действительно стоящего, в силу собственной однобокости. На одной ноге далеко не уйдешь - сказал он, а потому единственный путь к хорошим книгам лежит через хорошую жизнь, в которой отдельные части не противостоят, не мешают друг другу, но взаимодействуют слаженно, раскрываясь в полноте благодаря обретенному единству. Он не отрицал, что в каком-то смысле тело и в самом деле служит для духа клеткой - наподобие той, где содержат в неволе пойманных певчих птиц; видел он в подобном ограничении, однако же, не препятствие, но скорее творческий вызов; подобно тому, как правила стихосложения, хотя и ограничивают поэта определенными рамками - как река ограничена берегами - они же и позволяют потоку чувства принять не только определенное направление, но также и выраженную форму, в которой свободно разлитая в мире красота словно сгущается и уплотняется. Быть поэтом, по его мнению, означало превратить собственную тюремную камеру в роскошно обставленную комнату с прекрасным видом - а потому всякому, кто желает состояться на этом поприще, следует развивать не только умение составлять слова в строку, но прежде всего - умение складывать отдельные части себя в завершенное целое.

Впечатление от этих слов, подкрепленных примером собственной его жизни, было огромным - а созданные им шедевры служили неоспоримым доказательством его правоты. Вполне удостоверившись в превосходстве его точки зрения, автор счел для себя совершенно необходимым последовать убедительным доводам Халдо, и спросил у него совета касательно первых шагов на пути обретения столь желанного равновесия. Выучись готовить - ответил тот. А еще - отыщи-ка себе подружку, да не забывай к ней наведываться почаще. Трубку курить, пожалуй, будет совсем не лишним - но чтобы не впопыхах, между делом, а вдумчиво так, со вкусом. И непременно же сразу и приучись разбираться в стоящем табаке. Ну, и попробуй ойи, при случае. Только не быстрой, конечно, а правильной, настоящей. Не всем она подойдет - сказал он - но уж если вы с ней друг дружке окажетесь по душе, она тебя дальше всему и сама научит. В общем - продолжил Халдо - не так уж важно, что именно, как, и в какой последовательности предпринять: гораздо важнее само понимание цельности, само стремление к равновесию. Но эти четыре пути - они самые благодарные, самые щедрые. У всякого своя предрасположенность, свой путь к полноте бытия - говорил он - кому-то, возможно, следует скользить по волнам под парусом, или выращивать цветы у себя под окном. Что до меня, то путь мой - закончил Халдо - лежал поначалу единственно через кухню; необходимо, однако же, испробовать многое, чтобы найти то самое - и тебе ли, как саманавадо, этого не понять?

Последовав его совету, автор, среди прочего, посвятил некоторое время прилежному освоению кулинарного искусства. И хотя отсутствие природного таланта к высокой кухне вскоре проявило себя с достаточной очевидностью, это никоим образом не приуменьшило его радости, поскольку даже и сам процесс обучения оказался чрезвычайно захватывающим, так что путь этот, шаг за шагом, действительно вел его - да и продолжает еще вести - к восстановлению целостности. Хорошая кухня, и верно, оказалась во многом подобной ремеслу извлекателя: выбор продуктов, правильное хранение и подготовка, усвоение общих законов приготовления, сочетания, искусство подачи готовых блюд - все это требует отношения столь же искреннего и внимательного, как составление, скажем, хорошей выборки. Ограниченные определенными рамками, оба занятия эти оставляют открытой возможность творческого подхода - и данная книга, являясь своеобразным плодом изысканий автора, что доставили ему столько счастливых мгновений, возможно, окажется полезной даже и совершенно неподготовленному читателю, пожелавшему научиться созданию блюд вкусных и чрезвычайно простых, поскольку первичным намерением именно и служило написание сборника легких в освоении и приготовлении рецептов. Принцип, согласно которому были они отобраны среди множества, заключается в том, что каждое из представленных в книге блюд может служить основой, отправной точкой для бесконечного множества вариаций - что требует от читателя скорее не строгого следования рецептам, но понимания общего видения, заложенного в основу - и самостоятельного исследования открывающихся перед ним возможностей.

Тебе, Халдо, с благодарностью.

Ты прав.

Онди»

Представить себе Онди среди булькающих кастрюль Мичи по-прежнему был неспособен. Тем не менее, он чувствовал, что узнал нечто новое, ранее не известное - словно прежде имел он дело только с готовым блюдом, а теперь заглянул на кухню и увидел, из чего же и как оно приготовлено. Плотная завеса тумана, скрывавшая прошлое Онди, его становление, пройденный старым самадо путь, понемногу рассеивалась, и отдельные, обрывочные сведения уже начинали складываться в картину более или менее цельную - хотя до окончательной полноты еще было ей далеко.

Мичи пролистал несколько страниц с рецептами. Верный себе, Онди не ограничивался простым перечислением составляющих, предложением заменителей, описанием способов приготовления. Каждый его рецепт обязательно включал в себя небольшое отступление, помогавшее видеть в кулинарном искусстве упражнение в поиске равновесия и завершенности. Онди вдохновлял, заставлял задуматься, будил мысли и чувства - но если поначалу вдохновенный и увлеченный автор «Простой хорошей еды» не вязался с привычным для Мичи образом старика, то теперь непонятны были ему причины, по которым Онди позднее со всей очевидностью предпочел эту часть своей жизни оставить в прошлом - как книгу, которую прочитали и возвратили на полку. Мичи рассеянно перелистывал страницы - пока, наконец, не понял, что большинство представленных здесь блюд были ему хорошо знакомы. Он совершенно точно пробовал почти каждое - причем, как правило, в нескольких разновидностях. День за днем их готовили и подавали самадо в библиотечной трапезной.

Мичи держал в руках последнюю книгу из сундука Онди. Название не было обозначено на темно-красном кожаном переплете, но Мичи охотно поставил бы золотой на то, что заранее знает, что же скрывается под обложкой. Хотя выбор старика порой удивлял его, здесь сомнений не оставалось: это могли быть только «Берега одиночества».