Золотой Лис - Смит Уилбур - Страница 13

Она упала всего в каком-то футе от границы зачетной зоны с внутренней стороны низкой белой стены; зрители на трибуне издали один протяжный вздох. Но тут птица, отчаянно размахивая своим уцелевшим крылом, каким-то невероятным образом умудрилась подняться на ноги. Она заковыляла к стене, ее ставшее бесполезным крыло впустую молотило воздух, вздувшееся горло издавало агонизирующие каркающие звуки. Зрители разом охнули и вскочили на ноги; в самом центре площадки американец застыл как вкопанный, все еще прижимая к плечу разряженный дробовик. Он имел право только на два выстрела. Если бы сейчас он перезарядил ружье и добил птицу третьим выстрелом, то был бы немедленно дисквалифицирован и о призовых деньгах пришлось бы позабыть.

Голубь достиг преграды и подпрыгнул, пытаясь перебраться через нее. Он ударился грудью о дерево всего в дюйме от вершины стены и свалился вниз, оставив на белой краске яркие рубиновые капли крови.

Половина зрителей завопила: «Умри!» – а те, кто ставил против американца, столь же дружно закричали: «Давай! Давай, птичка! Вперед!»

Голубь собрал последние силы и прыгнул еще раз. На этот раз приземлился прямо на вершину стены и, вцепившись в нее, стал раскачиваться взад-вперед, пытаясь удержать равновесие.

Изабелла тоже вскочила на ноги, и ее голос слился со всеобщим ревом.

– Ну, прыгай же! – умоляла она. – Ну, не умирай, ну, пожалуйста, голубок, прошу тебя! Ну, еще немножко!

Вдруг тело умирающей птицы забилось в конвульсиях, ее головка запрокинулась назад, она упала со стены и замерла без движения на зеленом газоне. Она была мертва.

– Спасибо тебе! – выдохнула Изабелла и в изнеможении рухнула обратно в кресло.

Голубь упал вперед и умер уже за пределами зачетной зоны; громкоговорители объявили приговор, произнеся по-испански фразы, которые Изабелла так хорошо выучила за эти два дня.

– Одно попадание. Один промах.

– Мое сердце не выдержит подобного напряжения. – Изабелла театрально заломила руки; Рамон улыбнулся ей холодными зелеными глазами.

– Да ты посмотри на себя! – крикнула она в сердцах. – Ну просто какой-то кусок льда! Ты вообще когда-нибудь что-нибудь чувствуешь?

– Только с тобой в постели, – шепнул он ей на ухо, и прежде чем она нашлась, что ответить, громкоговорители прервали их беседу.

– Вызывается следующий участник! Номер сто десятый!

Рамон поднялся на ноги; все время, пока он надевал и поправлял наушники, его лицо сохраняло все то же холодное, слегка отсутствующее выражение. Он приучил Изабеллу не желать ему удачи, так что она не произнесла ни слова, когда он направился к длинному стеллажу у самого входа на стенд, где оставалось одно-единственное ружье. Он взял его, переломил, повесил на согнутую в локте руку и вышел из-под навеса на яркое иберийское солнце.

Он казался Изабелле таким прекрасным и романтичным. Его волосы сверкали в золотистых солнечных лучах; охотничья безрукавка с замшевыми наплечниками идеально облегала стройный торс так, что на ней не оставалось ни единой складки или сборки, за которую мог бы зацепиться приклад дробовика в тот момент, когда он вскидывал его к плечу.

Оказавшись на стенде, он зарядил оба ствола, нижний и верхний, своей «пераззи» 12-го калибра и захлопнул казенник. Только тогда он оглянулся через плечо на Изабеллу, как он это делал перед каждой стрельбой на протяжении этих двух дней. Она ждала этого момента, и теперь вскинула вверх обе руки, крепко сжав пальцы, и показала ему стиснутые кулаки.

Рамон отвернулся и замер на месте. В который раз он напомнил ей африканскую кошку; именно так замирает леопард, сосредоточиваясь на своей жертве. Он не наклонялся вперед, как американец; напротив, он стоял, выпрямившись во весь рост, стройный и грациозный, и затем тихо произнес:

– Дай!

Обе птицы с шумным трепетанием крыльев вырвались из своих корзин, и Рамон вскинул ружье таким элегантным и в то же время экономным движением, что, казалось, он никуда не торопится.

Будучи в Мексике со своим кузеном Фиделем Кастро, он обеспечивал большую часть поступлений в казну зарождавшейся освободительной армии с помощью своего дробовика, участвуя в «голубиных» турнирах в Гвадалахаре. Так что он тоже был истинным профессионалом, с великолепным глазомером и всеми необходимыми для этого дела навыками.

Первая птица полетела прямо от него; сверкая зелеными крыльями, она на полной скорости неслась к стене, и ему пришлось начать с нее. Он чисто срезал ее зарядом дроби номер шесть из туго набитого нижнего ствола, и перья закружились в воздухе, будто разлетевшись из вспоротой подушки.

Сделав изящный танцевальный пируэт, он повернулся ко второй птице. Этот голубь был испытанным ветераном; в него уже стреляли раз десять, и он научился держаться ближе к земле. Служащий клуба вырвал несколько перьев из его хвоста, причем с одной стороны, так что несмотря на то, что он мчался со скоростью шестьдесят миль в час, его все время заносило и раскачивало, как лодку во время шторма.

Вместо того, чтобы лететь к стене, он устремился прямо на Рамона, сократив расстояние между ними до десяти футов и, таким образом, многократно усложнив ему задачу.

В его распоряжении оставались сотые доли секунды, голубь молнией летел прямо в лицо. Хуже того, крайне малое расстояние до цели не давало дроби как следует разлететься. Это было все равно, что стрелять одной дробинкой, и малейшее отклонение означало неизбежный промах.

Рамон поразил голубя точно в голову полным зарядом дроби практически в упор, и птица распалась на куски. Части ее тела разлетелись в разные стороны в вихре окровавленных перьев, и лишь оба крыла остались нетронутыми. Они, каждое по отдельности, мягко спланировали и приземлились к ногам Рамона.

Изабелла с диким воплем вскочила на ноги и одним прыжком перемахнула через барьер. Не обращая внимания на администратора, что-то строго выговаривавшего ей по-испански, она в нарушение всех установленных правил бросилась к Рамону и повисла у него на шее, болтая длинными ногами в джинсах.

Напряжение, висевшее над всеми зрителями во время этого захватывающего поединка, требовало разрядки. И теперь все дружно рассмеялись и зааплодировали, глядя на Рамона и Изабеллу, которые обнимались в самом центре стрельбища. Да, это была великолепная пара, оба прямо-таки до невозможности красивые, высокие, атлетичные, излучающие здоровье и юношеский пыл, и их спонтанный порыв не оставил равнодушным никого из присутствующих.

* * *

Они въехали в город на «мерседесе», взятом напрокат Изабеллой в аэропорту. Рамон открыл счет в «Банко де Эспана» на центральной площади и перевел на него выигранные деньги.

Как это ни странно, но они, по сути, одинаково относились к деньгам. Казалось, что Изабелле даже в голову не приходит поинтересоваться ценой чего бы то ни было. Рамон заметил, что когда ее внимание привлекала какая-нибудь тряпка или безделушка, она никогда не спрашивала, сколько это стоит. Она просто кидала одну из своих многочисленных пластмассовых кредитных карточек на прилавок, расписывалась на бланке и засовывала копию в сумочку, даже не взглянув на проставленную сумму. А позже, в гостинице, разбирая содержимое сумочки, она комкала накопившиеся за день чеки и, опять же не глядя, выбрасывала их в корзинку для мусора или запихивала в первую попавшуюся пепельницу, чтобы горничная выбросила их сама.

Для удобства она также носила с собой пачку банкнот толщиной в кулак, которую небрежно кидала каждое утро в большую кожаную сумку на ремешке. Тем не менее, было предельно ясно, что она не станет забивать себе голову такими пустяками, как обменный курс фунта по отношению к испанским песетам. Расплачиваясь за чашку кофе или бокал вина, она выбирала банкноту, чей цвет и размер казался ей подходящим для такого случая, и оставляла ее на столе, не обращая никакого внимания на официанта, с разинутым ртом смотрящего ей вслед.