Колдунья моя - Смолл Бертрис - Страница 39

Деметрий понимающе кивнул.

— Когда-нибудь вы полюбите снова, принцесса, и эти воспоминания потеряют для вас важность. Тогда вы сможете оплакать принца Василия. Что касается меня, то я сделал все, что мог. Вы взглянули в лицо истине и можете исцелиться. Теперь уезжайте из Константинополя и возвращайтесь в свою Англию. Когда-нибудь вы обретете там новое счастье.

— Да, — отозвалась Мэйрин, — я хочу домой, в Англию. Я больше никогда не покину Эльфлиа.

— Тебе придется покинуть Эльфлиа, когда ты снова выйдешь замуж, — заметил Олдвин.

— Замуж?! — с отвращением воскликнула Мэйрин. — Я больше никогда не выйду замуж, отец! Никогда в жизни!

Тан взглядом заставил Иду молчать. Он ласково обнял дочь за плечи и привлек к себе.

— Не будем сейчас об этом, — сказал он. — Со временем ты переменишь свое мнение, Мэйрин. Смерть Василия сделала тебя богатой вдовой. С этим богатством ты найдешь себе прекрасного супруга.

— Мне не нужно ничего из богатства Василия! — воскликнула она.

— Не будь дурочкой, — перебил ее тан. — Ты его законная вдова, и часть его состояния принадлежит тебе по праву. Ты сможешь обеспечить себе спокойное будущее.

— Отдайте все его матери! Все, что я хочу, — вернуться домой и жить в мире и покое!

— Отведи ее в постель, — строго велел Иде Олдвин. — У нее сейчас начнется истерика.

Впрочем, в конце концов тан пришел к компромиссу со своей упрямой дочкой. Он взял из сокровищницы принца столько золота, чтобы обеспечить Мэйрин королевское приданое. Кроме того, он забрал все великолепные украшения, которыми Василий щедро одаривал свою супругу. А остальное, по просьбе Мэйрин, перешло во владение принцессы Илианы. Все, кроме дворца, который принц Василий построил для своей жены за Босфором. Этот дворец Мэйрин приказала уничтожить, а землю, на которой он стоял, подарить церкви в память о Василии.

— Почему бы тебе просто не продать его? — спросила Ида у своей дочери.

— Продать памятник любви, которой так и не суждено было стать счастливой? — с горькой насмешкой отозвалась Мэйрин. — В этом дворце никто не будет жить, мама! На нем лежит проклятие!

Больше Мэйрин ни разу не заговорила о дворце, но последние дни в Константинополе она провела на террасе, выходящей на море, часами наблюдая с каким-то мрачным удовлетворением за тем, как сносят дворец, построенный для нее принцем Василием.

Покидая Константинополь, Мэйрин не пролила ни единой слезинки. Ласково попрощавшись с отцом, она даже не обернулась, когда отряд проезжал через Золотые Ворота к западной дороге, ведущей из города. Она ехала верхом на новом коне — изящном, сером в яблоках двухгодовалом жеребце, которого ей подарил император в знак прощания. Жеребца звали Громовик, а родителями его были лошади, полученные императором как дань от арабского шейха.

«Я надеюсь, — написал император Мэйрин, — что вам понравится Громовик и что благодаря ему вы сохраните о Константинополе более приятные воспоминания».

— Жеребец?! — несколько удивленно спросила Ида. — Почему он прислал ей жеребца? На мой взгляд, кобыла была бы лучше.

— Но жеребец — более ценный дар, — объяснил Олдвин. — Мы сможем скрестить его с нашими кобылами. Это щедрый, исключительно щедрый подарок.

— Он пытается откупиться, — откликнулась Ида. — он чувствует вину. Ведь Василий был его кузеном.

Жеребец был великолепно обучен. Легчайшее движение поводьев заставляло его повиноваться любой команде Мэйрин. В то утро, когда они выехали из Константинополя, Мэйрин пустила Громовика легким галопом и вскоре оказалась далеко впереди своих спутников. С ней в дорогу отправилось полдюжины варяжских гвардейцев, чтобы обеспечить ей особую защиту. Мэйрин находила это нелепым. Византийские дороги считались самыми безопасными в мире. Утверждали, что даже одинокая девственница может спокойно объездить всю страну вдоль и поперек.

Мэйрин скакала вперед на своем великолепном жеребце, с каждой минутой все больше понимая, насколько ограниченной в действительности была ее жизнь в Константинополе. Прошло почти два года с тех пор, как она последний раз ездила верхом в одиночестве. Во время прогулок с Василием она наслаждалась не прогулкой, а обществом принца. А теперь она мчится вперед, и ветер развевает ее волосы! Мэйрин только сейчас осознала, насколько она истосковалась по свободе. Для Василия она была неким редкостным и прекрасным сокровищем, драгоценным созданием, которое он поймал в роскошную сеть и никогда бы не выпустил на волю. Мэйрин продолжала скакать галопом еще несколько миль. Затем, почувствовав, что Громовик устает, она перешла на более спокойный шаг.

— Вы скачете, словно валькирия, — раздался у нее за плечом чей-то голос.

Мэйрин обернулась и увидела, что с ней почти поравнялся молодой красивый гвардеец. Лицо его показалось ей смутно знакомым. Мэйрин наморщила лоб, пытаясь вспомнить, кто же это такой.

— Эрик Длинный Меч — к вашим услугам, принцесса. — Голос тоже оказался знакомым и пробудил давние воспоминания.

Ну конечно! Это тот дерзкий юный гвардеец, который впервые взглянул на нее как на женщину, когда она приехала в Константинополь. Когда она еще ничего не знала о боли, которую мужчина может причинить женщине. Мэйрин приветствовала гвардейца легким кивком. Когда-то он казался ей смелым, но сейчас она поняла, что это — всего лишь нахальство. Он точно так же строил бы глазки любой хорошенькой девице.

Эрик не подал виду, что помнит о той первой встрече.

— Я сожалею о вашей утрате, — произнес он.

— А я ни о чем не жалею, Эрик Длинный Меч, — отозвалась Мэйрин. — Я рада, что возвращаюсь домой, в Англию.

— Я имел в виду смерть вашего супруга… — смешался гвардеец. Мэйрин обернулась и взглянула ему в лицо. Эрик Длинный Меч подумал, что перед ним — наверняка прекраснейшая на свете женщина. Само совершенство.

— Я знаю, что вы имели в виду, — ответила она. Ну конечно! Она не хотела, чтобы ей напоминали о столь недавнем горе. Эрик в душе обозвал себя бесчувственным чурбаном и спросил:

— А где ваш дом?

Он готов был спросить о чем угодно, лишь бы сменить тему беседы и вернуть благосклонность красавицы. Он все еще помнил, как она когда-то улыбалась. И в этот момент он отдал бы все, лишь бы снова увидеть эту улыбку.

— Я — из Мерсии, — ответила она. — Наше поместье, Эльфлиа, находится в небольшой долине близ границы с Уэльсом.

— Валлийцы свирепы в бою, — заметил Эрик. — Впрочем, вам, наверное, это известно лучше, чем мне. Ведь вы росли с ними по соседству.

— Долина Эльфлиа спрятана в укромном месте. За всю мою жизнь валлийцы ни разу не напали на поместье, — возразила Мэйрин.

— А я из Денло, — поддержал беседу Эрик.

— Да, это понятно хотя бы по вашему имени, Эрик Длинный Меч.

— Земли моего отца находятся неподалеку от Йорка. Я еду домой, потому что мой старший брат умер и теперь я стал наследником отца: ведь у Рзндвульфа не осталось детей. Я всегда мечтал провести жизнь как воин. Но теперь придется стать землевладельцем. Само собой, скоро надо будет жениться, — добавил он без смущения.

— Я поняла, — задумчиво проговорила Мэйрин, — что жизнь не всегда оказывается такой, как мы надеемся, Эрик Длинный Меч. И я научилась принимать это со смирением. Думаю, вам это тоже удастся. — Она вновь пустила жеребца в легкий галоп и оторвалась от своего спутника.

Эрик понял, что от него хотят отделаться. Она сказала, что он должен смириться. Что ж, так тому и быть, пока они не покинули Византию, где она — все еще принцесса, а он — всего лишь скромный гвардеец-варяг.

Но в Англии все пойдет иначе. Там Эрик станет наследником богатого тана, а она — дочерью другого тана. Там они станут равны. И когда окончится траур, отец наверняка захочет вновь выдать ее замуж. У женщин небогатый выбор — или монастырь, или замужество. Судя по ее огненным волосам, едва ли она предпочтет обет вечного целомудрия. Эрик был готов побиться об заклад, что мужчине с нею будет жарче, чем в аду, даже в самую холодную зимнюю ночь. Он желал обладать ею с первой минуты, когда увидел ее в константинопольском порту. Эрик Длинный Меч усмехнулся своим мыслям. Он добьется своего: что бы там ни говорила Мэйрин, он не отступится.