Сильнее времени (илл. Ю. Макарова) - Казанцев Александр Петрович - Страница 39

Но то, что произошло, не мог предвидеть никто!

Три диска, вплотную подлетев к кораблю, соприкасаясь ободами, образовали правильную геометрическую фигуру.

Нос земного корабля оказался в отверстии, которое получается, если сложить три одинаковые монеты шатром. Три диска как бы обняли корпус корабля.

Внезапно все три космонавта ощутили почти забытую ими тяжесть и неловко повалились на переднюю переборку, ставшую полом. Роман Васильевич больно ушибся и сидел теперь между циферблатами приборов, смотря на товарищей. У всех были растерянные лица.

— Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, — пожаловался Валерий.

— Совсем мы обмякли,- указал на прибор Каратун.- Ускорение-то точно равно ускорению земной тяжести. Должно быть, «они» знают, что делают.

«Они» действительно знали, что делали. Прильнув к кораблю, диски составили с ним одно целое. Продолжали торможение.

Роман Васильевич, превозмогая боль, поднялся на ноги:

— Всем лежать, не двигаться. Привыкайте к тяжести. Неизвестно, что будет дальше. Я все же постараюсь еще раз связаться с ними по радио. Не может быть, чтобы даже сейчас «они» не ответили.

И он полез, хватаясь за скобы на стене, в оказавшуюся теперь над головой радиорубку.

Но «они» не ответили. Или радио не работало?

В первые же минуты торможения мимо корабля промчалось облако потерянного топлива, лишь часть которого Ратову с Каратуном удалось вернуть в баки. Облако продолжало путь, уготованный кораблю в Вечном рейсе. Но корабль теперь отставал от своего шлейфа с возрастающей скоростью свободно падающего тела.

Роман Васильевич отметил время торможения, вычисляя изменение скорости корабля относительно Солнечной системы.

Скорость убывала.

Очевидно, пилоты дисков хорошо знали, чей корабль они отыскали в космосе и каковы привычные условия его обитателей.

Однако сами земные космонавты долго не могли привыкнуть к «привычным земным условиям».

Перебираться из одного отсека в другой теперь можно было лишь при помощи скоб, напоминавших шведскую стенку гимнастического зала. В кормовой отсек, где находилась «машина пищи», нужно было взбираться, как по пожарной лестнице на десятый этаж. У космонавтов было ощущение, что они разгоняются ввысь, кормой вперед.

К концу вторых суток гашения скорости, с которой летел корабль, космонавты несколько привыкли к обретенной вновь тяжести и с трудом, но все же лазили из одного этажа ракеты в другой.

Звезды были видны лишь с кормы. Иллюминаторы носовой рубки были закрыты прильнувшими к кораблю тремя дисками, так же как и боковые иллюминаторы. Днища дисков казались металлическими с серебристым отливом и в месте соприкосновения с ракетой, очевидно, были эластичными. Они светились красноватым светом. Никаких дюз, отверстий или окон в днищах не было.

И никто из загадочных космических пилотов за все это время не показался в космосе. И никто не ответил ни на один радиопризыв.

По существу, инопланетные корабли поступали по отношению к земной ракете, потерявшей управление, совершенно так же, как дельфины помогают в море тонущему человеку, подставляя ему свои спины и доставляя его к берегу.

Уже давно скорость, уносившая корабль от Солнца, была погашена. Но диски не улетели, они начали все с тем же ускорением, равным ускорению земной тяжести, разгонять корабль в обратном направлении, к Солнечной системе.

Серебристый корабль-матка все время находился в пределах видимости и будто вел наблюдение за «операцией», но не приближался.

Космонавты уже привыкли к своим дискам-спутникам и даже надеялись, что они вместе с ними долетят до родной планеты.

Но снова ошиблись.

Диски разогнали корабль Ратова кормой вперед точно до той же скорости, с какой он улетал от Солнца, и покинули его.

Тяжесть сразу исчезла. Каратун не удержался и повис в воздухе, беспомощно двигая руками и ногами. Валерий ухватил его за ногу и помог встать на пол, к которому прилипли его магнитные подошвы.

Серебристая сигара корабля-матки еще виднелась вдали. Диски подлетели к ней и исчезли. Потом скрылась и сама сигара, как бы растворившись в звездной туманности.

Корабль Романа Ратова возвращался из Вечного рейса, везя волнующую весть о гуманности чужепланетного разума.

Но Роман Ратов не мог сразу радировать об этом на Землю: он знал, что не было на Земле столь чутких приемников, которые могли бы уловить его изчезающе-слабый радиосигнал, а о существовании глобальной радиоантенны даже не подозревал.

Как отличался теперь обратный путь корабля Ратова от угнетающего Вечного рейса! Надежда на возвращение давала силу и бодрость.

Неузнаваемым стал Валерий Снастьин. Жизнерадостный, веселый, он искал применения своей энергии, придумывал множество экспериментов, раскрывающих тайны космического пространства, которое кажется пустым только невеждам. Валерий восхищал Романа Васильевича. Снастьин придумал интереснейший прибор, использующий космический вакуум для исследования физических свойств микрочастиц. Физики Земли не могли и мечтать о столь глубоком вакууме, какой был теперь в распоряжении Снастьина.

Роман Васильевич по-прежнему играл в шахматы с Каратуном. Но если прежде это было основным смыслом их существования, то теперь матч из пятисот партий доигрывался ради необходимого отвлечения. Приобщился к шахматам и Валерий, не хотевший слышать о них, пока корабль улетал от Солнца.

Солнце теперь становилось все ярче. Через светофильтр оно уже казалось небольшим диском.

Роман Васильевич послал на Землю радиорапорт о случившемся с кораблем, а потом личную радиограмму Арсению.

Весь Объединенный мир был взволнован сообщением о возвращении космонавтов из Вечного рейса. Однако корабль, оставшийся неуправляемым, самостоятельно не мог подлететь к Земле.

Нужна была спасательная экспедиция.

Ее послали заокеанские страны Объединенного мира.

Корабль Альберто Рус Луильи искал ракету Романа Ратова в районе кольца астероидов. Они все время поддерживали между собой радиосвязь, которая спасателям служила пеленгом.

Когда участники Вечного рейса увидели через иллюминатор земной корабль, им показалось, что это снова вернулась к ним серебристая сигара с дисками. И только спустя некоторое время стало ясно, что это земной корабль и что он вовсе не так велик да и по форме совсем не похож на нее.

Корабли сближались. Ратов ожидал, что Альберто Рус Луильи сразу примет экипаж Вечного рейса к себе на борт, и приказал готовиться к выходу. Но мексиканец радировал, что сочтет за честь самому явиться на корабль Ратова.

Роман Васильевич воспринял это как акт дружбы.

И когда Альберто Рус Луильи, выйдя в космическом костюме из шлюза, сжал в объятиях Романа Васильевича — не было для всех радости большей. Этот смуглый горбоносый человек с тонкими усиками казался таким родным, близким, что у Валерия Снастьина выступили на глазах слезы.

Потом они перешли в управляемый корабль.

Роман Васильевич Ратов уже из мексиканской ракеты взглянул на свой покинутый корабль,и ему стало искренне жаль его.В нем он познал бескорыстную гуманность разумян, которую людям, пожалуй, стоило перенять раньше, чем даже антигравитацию.

В мексиканском корабле Роман Васильевич узнал тяжелую для себя весть о том, что его сын Арсений и друг Туча оба улетели в звездный рейс на полвека.

Однако ничего не отразилось на гладко выбритом жестком лице Романа Васильевича.

Вот и сейчас, когда Ратов стоял на ажурном мостике и смотрел на собственное мраморное изображение, видя в нем не свое лицо, а лицо сына, он был собран и спокоен.

— Сияющего тебе счастья, друг! — послышался знакомый звонкий голос. — Стоит ли смотреться в мраморное зеркало? Клянусь звездами, надпись следует переписать. Не звучнее ли так: сыну землян Роману Ратову, который вернулся из космоса? Или… — и он дотронулся до плеча Ратова. — Или так: «который вернется из космоса»?