Паук приглашает на танец - Медная Варя - Страница 37

37

— Нет-нет, благодарю, Иветта.

Учитывая её напор и энтузиазм, можно не сомневаться, что к концу дня наш садовник согласится единственно ради того, чтобы избавиться от Иветты.

— Ты забываешь про искру.

— Ах да, — опомнилась она, — кровь не обманешь. Я раньше и не задумывалась, как может быть непросто! Считала, что найти подходящего парня, работящего и непьющего, — та ещё задачка. А вам-то и того хуже. Эдак и старой девой можно остаться!

Её глаза округлились, и следующие пять минут она хранила молчание, видимо, обдумывая все ужасы такой перспективы.

Впереди показался мост. Другой берег покоился в дымке. Внезапно до меня донеслось дребезжание, и из плотного влажного воздуха начали выплывать отдельные слова — подобно грязной пене, выныривающей на поверхность кастрюли, в которой варится старая говядина. Постепенно они дополнялись недостающими звуками и складывались в предложения, а те свивались в мрачный мотив, похожий на вой плакальщицы.

Долго во мраке будешь идти — Вечная ночь за могилой. К мосту страстей ты придешь по пути, Господь твою душу помилуй![1]

Я оглянулась на Иветту, но она шла, всё такая же задумчивая и отстранённая. И меня вдруг пронзила страшная догадка, что только я слышу эту песню, ибо именно мне назначен её сумрачный зов. А она всё продолжалась. Ветер с шорохом скользил по заросшему полю, гладя и вороша серебристый лапчатник огромной ладонью, пригибая травины. Водный поток с яростным грохотом врезался в опоры моста — сегодня река была особенно бурной. А сам переход на ту сторону протянулся уродливым горбом.

— Ой, глядите!

Я напряжённо вслушивалась и едва не вскрикнула, когда кто-то потянул меня за подол. Мне почудилось, что неведомая сила подхватила меня и сейчас потащит к плешивому мосту, столкнет в самую гущу. Но тут я сообразила, что это Иветта.

— Ты тоже это слышишь? — пораженно выдохнула я.

— Отчего не слышать-то? Ещё и вижу!

Проследив за её пальцем, я заметила груду тряпья возле моста. Ветошь шевельнулась, и передо мной оказалось живое существо — именно так, ибо определить, мужчина это или женщина, не представлялось возможным: затасканная по дорогам старость была беспола. Одежда бродяги состояла из всевозможных обрывков: грязных газет, веревок, коры и заскорузлых тряпок. А вынырнувшее из-под них лицо напоминало прогнившую от долгого лежания в воде деревяшку. Я и вообразить не могла, что водоворот жизни может так истрепать человека, практически стерев его изначальную сущность. Глубокие морщины были забиты грязью, и ветер раздувал белые длинные пряди. Я поняла, что это женщина.

Песнь оборвалась, и она повернулась в нашу сторону. Видеть нас она не могла: желтоватые глазные яблоки были лишены радужки. У тех слепых, что я встречала, она, пусть и тусклая, но всё же угадывалась. Но эти глаза были похожи на вялые луковицы, никогда не знавшие цвета.

Она склонила голову набок и выпростала корявую руку. Большой палец, верно отмороженный, торчал полусгнившим обрубком, а на указательном, повыше фаланги, мясо было сорвано, обнажая желтовато-коричневую кость с налипшим кусочком кожи. Вот этим-то пальцем она нас и поманила. Одна особенно глубокая морщина медленно раскрылась, оказавшись ртом, и до меня снова донеслось:

Если ж берёг ты вино и харчи, — Вечная ночь за могилой, — Будешь гореть в раскалённой печи. Господь твою душу помилуй![2]

Сама не знаю почему, но я свернула с дороги и откликнулась на зов этого повелительно манящего пальца.

— Нет, мисс Кармель, не ходите! Лучше поскорее уйдём отсюда, — встревожилась Иветта.

— Я только дам ей немного мелочи.

— Одну я вас не пущу, — пискнула она и испуганно покосилась на старуху.

А та всё продолжала своё мрачное бормотание.

— Это необязательно, можешь постоять тут. Я быстро.

Девушка с явным облегчением кивнула и осталась стоять на дороге.

Чем ближе я подходила, тем больше сомневалась, что женщина слепа. Белые луковицы шевелились и подрагивали, как если бы она меня изучала. Заунывная песнь не прекращалась, и старуха всё протягивала ко мне свою искореженную руку. Когда я остановилась напротив неё, она замолкла, уставившись на меня своими жуткими глазами.

Порывшись в сумочке, я протянула ей пару монет. Медяки проскользнули меж её пальцев и упали, затерявшись в ворохе лохмотьев. Исходившая от неё вонь, как карта, указывала на места, где она побывала.

Я повернулась, чтобы уйти, но тут нищенка заговорила:

— Ты пришла, потому что услышала.

— Да, только я не сразу поняла, что это вы поёте. Думала, мне чудится.

— Нет, не то. Ты слышала не то, потому что не слушала.

— О чём вы?

Но она уже отвернулась, слепо шаря глазами по сторонам и чуть покачиваясь.

— Что с вашей рукой? Позвольте я помогу.

Меня бросало в дрожь при мысли о том, чтобы дотронуться до неё, но не для того небеса наградили меня даром, чтобы воротить нос от тех, кому повезло меньше. Но когда я к ней потянулась, она отдернула руку и прижала её к груди, раскачиваясь всё сильнее: взад-вперёд, взад-вперёд.

— Это мой котёнок, мой сладкий котёнок.

Я уже поняла, что она не в себе, но я не умею на полуслове прерывать разговор даже с безумцами.

Она запустила другую руку в лохмотья и, пошарив там, извлекла плешивый меховой клок. Резкий запах ударил мне в нос. Приглядевшись, я поняла, что она держит за шкирку давно умершего котенка. Один глаз-бусина уже успел затянуться белой паутиной гнили, в разинутый ротик набились листья и сор, полуощипанный хвост торчал сморщенным стручком.

— Он хотел молока, но моё молоко прокисло…

Она приподняла свою ветошь, оголяя плоскую ссохшуюся грудь.

— …тогда я протянула ему палец, и он сосал его до тех пор, пока не высосал всю плоть. Но котятам нельзя пить кровь, поэтому он умер.

Мне хотелось поскорее уйти. Эта женщина казалась ненастоящей, фантомом из моих кошмаров, чудом прорвавшимся в этот мир. Она сидела здесь, будто страж, уродливая горгулья, охраняющая мост на ту сторону, отделяющий мир мертвых от мира живых.

— Может, вашему котенку будет лучше в земле?

Она тут же спрятала мертвое животное на груди, зарыв поглубже и воровато оглядываясь, будто боялась, что я его отниму.

— Оттуда она тебя зовёт.

— Кто зовёт?

— Твоя подруга.

Я оглянулась на Иветту, но она молчала и только делала умоляющие жесты.

— Не та подруга.

Я поражённо повернулась к старухе.

— Откуда вы знаете…

Та нагнулась и прижала обглоданное ухо к земле. Знаком показала, чтобы я сделала так же. Я, разумеется, не стала этого делать.

— Слушай, слушай…

И тут я услышала. Этот же звук я слышала накануне, но приняла за звон в ушах. Я вскинула голову, всматриваясь в дымчатый берег на той стороне. Мои пальцы непроизвольно сжали внутренний карман в том месте, где покоился найденный этим утром колокольчик. Меня окатило жаром, а потом холодом, и по спине побежала противная струйка, задерживаясь на каждом позвонке.

«Какая же я была глупая! Старуха права: я слышала, но не слушала».

Я шагнула на скользкий мост, но окрик Иветты вернул меня в реальность. Она отчаянно махала мне руками.

Я не могла пойти туда сейчас. Прежде нужно сходить в деревню, чтобы вернуться сюда позже, уже одной.

— Почему вы так долго? — раздраженно воскликнула Иветта, когда я снова к ней присоединилась, и тут же жадно добавила: — О чём она вам говорила?

— Прости, Иветта, я не могла так сразу уйти. Ни о чём: бормотала что-то непонятное.

— Я так и думала, — разочарованно протянула она. — Вот страху-то натерпелись, а? Будет о чём в деревне рассказать. К нам и раньше забредали попрошайки, но таких страшных отродясь не водилось. И зачем она тут сидит? Ведь никого на мили окрест. Наверное, только мы за весь день и прошли.

вернуться

1

Песня нищих. Пер. С. Маршака.

вернуться

2

Песня нищих. Пер. С. Маршака.