Хомские тетради. Записки о сирийской войне - Литтелл Джонатан - Страница 4

18.30. Восхитительное блюдо из риса, баранины, курицы и жареного миндаля. Называется kapsi и подается вместе с labneh[11]. Спор о политике. Наш хозяин Абу Амар озвучивает свою главную мечту: «Я хочу быть гражданином». – «А как ты это понимаешь?» – «Государство и военные не должны вмешиваться в жизнь граждан. А у нас, даже чтобы жениться, надо получить разрешение от mukhabarat. Я хочу жить в стране, где есть свобода вероисповедания: молюсь тому богу, какому хочу. Вот я: отпустил бороду и имею из-за этого неприятности. Больше пяти – не собираться, могут арестовать. У христиан то же самое: под угрозой ареста больше пяти не собираться». Гнев: «Это христиане-салафиты!» Люди здесь мечтают не столько о демократии, что для них звучит довольно мутно, сколько о правовом государстве.

19 часов. Уличный митинг напротив квартальной мечети, проходит под прикрытием Свободной армии, площадь освещена прожекторами. Собралось человек, наверное, триста. Такие митинги проходят каждый день. Знамена оппозиции, барабаны, песни и пляски – все выглядит очень красиво и весело. Лозунги: «Башар, кто ты на самом деле – мусульманин или еврей?», «Башар, у тебя шея, как у жирафа!»

С крыши мечети ведет съемку парень, ответственный за информацию[12]. Женщины и дети собрались с краю, они смотрят на происходящее, поют вместе со всеми. Но в митинге принимают участие только мужчины.

Я поднимаюсь на крышу мечети к тому парню. Его зовут М., он немного говорит по-английски. Он показывает мне кое-что из снятого: на экране труп. Может, это один из погибших на рынке в Хомсе? Мне не очень понятно, а парень слишком плохо знает английский, чтобы объяснить. Погибший – усатый мужчина лет сорока-пятидесяти, в стопе у него пуля, рука отсечена ножом. Отсечена, насколько я понял, когда он еще был жив. Убили потом. Рядом, весь в слезах, отец погибшего.

М.: «Митинг – это zikr[13]». Но на митинге присутствуют и христиане. Мой собеседник знакомит меня с одним из них: мужчина тридцати четырех лет, разделяет взгляды оппозиции. Гордо показывает мне висящий у него на шее крест. Власти объявили его в розыск, и потому он не может жить дома. Мне сказали, что на похоронах трех убитых в Хомсе присутствовало человек пятьдесят христиан.

М. выступает за межконфессиональное единство страны, христианин с ним согласен. «Мы живем рядом уже больше ста лет. Это Башар, придя к власти, создал между нами проблемы. Для того, чтобы Франция и другие страны сказали: христиан надо защитить».

М. продолжает: «This country is for everyone, and God is for us»[14]. Лозунги: «Башар, уходи и забери с собой своих собак!», «Башар, это мы – сирийцы, а ты – нет!» Манифестанты танцуют, выстроившись в ряд, это действительно похоже на zikr, но никакого религиозного содержания в их танце нет. Во всяком случае, манифестация выглядит весело.

На улице блокнот лучше не вынимать. Всеобщая подозрительность принимает характер паранойи.

20.15. Ночная вылазка на ферму за пределами Аль-Кусейра, в сельскую местность, где нам предстоит встреча с одним офицером. В гостиной нам навстречу выходит молодой улыбчивый парень; ему семнадцать лет, он поддерживает Свободную армию, но в ее акциях не участвует.

Пока мы ждем, парень пересчитывает свои запасы. Калибр 9 миллиметров, боеприпасы в ящиках с израильскими наклейками, две сотни патронов калибра 7,62 на пулеметной ленте, где каждый пятый – трассирующий.

Выстрелы в темноте: где-то в районе больницы работает «душка»[15]. Слышны несколько очередей.

Райед обсуждает с Гневом переход границы. Наш провод ник объясняет, что взял микроавтобус из-за нас. Обычно он берет большой. Это обошлось им в несколько сотен долларов. Но от наших денег они отказываются.

Спор по поводу оружия. Гнев: РПГ стоит две с половиной тысячи, включая доставку; ракетная пусковая установка – шестьсот пятьдесят долларов. Один калашников («руси», как его здесь называют) – тысячу восемьсот. Шестидесятимиллиметровый миномет – четыре с половиной, а один снаряд к нему – сто пятьдесят долларов. Миномет калибра 80 мм – семь с половиной.

Свободная армия получает значительную часть своего оружия, отбивая его у противника. Денег у нее мало. Иногда солдаты, симпатизирующие повстанцам, отдают кое-что даром, иногда приходится у них покупать, но это случается редко.

Гнев убежден, что мирным путем заставить уйти этот режим невозможно. Его придется свергать силой. Количество дезертиров идет по нарастающей. В районе Хомса, на его взгляд, число перебежчиков достигло десяти тысяч.

Гнев – личность известная. САС раздобыла списки, составленные госбезопасностью: там есть его имя. Нашему проводнику двадцать восемь лет, до войны он был столяром. В 2010 году совершил небольшой хадж: показывает мне иорданскую и саудовскую визы в своем паспорте. До событий был холост и как раз собирался жениться. И перед ним встал выбор – или революция, или семья. Сегодня он постоянно в разъездах. Но не из-за денег (его родные ни в чем не нуждаются), и перевозкой контрабанды не занимается. По просьбе Свободной армии взял на себя переправку журналистов, раненых, доставку лекарств, перевязочных материалов и прочего.

Поначалу он только принимал участие в манифестациях, но месяца через четыре ему надоело наблюдать, как там убивают людей. Проводником стал в июле, как раз в тот момент, когда первый из старших кадровых офицеров, muqaddam[16] Хусейн Хармуш перешел на сторону восставших и начал формировать первые katiba САС.

Хусейн Хармуш бежал в Турцию, но в августе был похищен и возвращен в Сирию, где его заставили выступить по телевидению с фальшивыми признаниями: якобы он получал деньги из-за границы и т. д. По некоторым данным, служба авиационной разведки собиралась его казнить в конце января, но повстанцы предложили обменять пленника на предполагаемых иранских агентов, захваченных в Хомсе.

Мы пьем мате, привезенный из Аргентины. Он здесь очень распространен. Офицер, которого мы ждали, так и не появился, и мы возвращаемся в Аль-Кусейр, чтобы заночевать у Абу Амара.

Среда 18 января. Аль-Кусейр

Когда мы уже собрались лечь, Гнев или наш хозяин, не помню точно, рассказал нам, что нынешней ночью САС собирается атаковать позиции правительственных сил. Ответ, безусловно, будет жестким: артобстрел и, возможно, рейды по городу и повальные обыски – надо быть готовыми к тому, чтобы покинуть наше убежище в любой момент.

В итоге ночь прошла относительно спокойно, если не считать автоматных очередей, выпускавшихся, судя по всему, с позиций возле больницы единственно с целью устрашения. Планируемая атака не состоялась, и нам не пришлось спешно покидать место ночлега: мы спокойно проспали до утра. Часа в три-четыре снова включили электричество, и в квартире загорелись все лампы. Проснулся только я, я их и погасил.

Сны тяжкие, очень сложные и запутанные: будто бы я встречаюсь с Мишелем Фуко. Он живой, но плохо выглядит, и я, преодолевая смущение, пытаюсь договориться пообедать с ним. Улицы покрыты потрескавшимся битумом, и все трещины забиты мелочью, я заметил даже монеты по два евро. На факультете есть бассейн, но я не уверен, что мне удастся туда сходить.

[Разговоры с посетителями]. Дня три-четыре назад расставленные по периметру вокруг Аль-Кусейра БМП и БТР были заменены на Т-62 и Т-72[17]. Они почти незаметны, потому что замаскированы – на этот счет есть договоренность с Лигой арабских государств, – но они тут. В САС полагают, что готовится наступление. Кто-то из мужчин говорит: «Люди очень напуганы, они боятся регулярной армии». Он считает, что наш приезд и торжественные похороны мучеников возможны лишь благодаря присутствию Свободной армии. Раньше патрули сил безопасности беспрепятственно циркулировали по городу, заходили в дома, арестовывали людей.