Возвращение (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович - Страница 61

– Глупо все, – сказала она, устраиваясь поудобнее. – Родители хотят мне только добра, а кому, как не мне самой знать, что для меня лучше?

– Мало быть умной, – сказал я. – И школьная программа это далеко не все, что нужно знать человеку, а собственного жизненного опыта у тебя с гулькин нос. Все подростки мнят себя взрослыми, а родителей слушают через раз. Сколько потом проливается слез, причем не только этими умниками, но и их родителями. Люсь, прекрати ерзать! И вообще, именинница, слезай с коленей, мне уже пора идти. Твои родители, наверное, из-за меня до сих пор не ложатся спать. До завтра.

– И чего же вы хотите? – спросил Юркович одного из пяти сидящих в его кабинете мужчин.

– По-моему, в представленных бумагах все написано достаточно ясно, – слегка раздраженно ответил его собеседник.

– Для меня эта бумага, подписанная Семичастным, только свидетельство того, что вам дано право ознакомиться с работой объекта, не более. Ваше начальство не имеет никаких прав на управление режимным республиканским объектом, так что ваши претензии безосновательны. Начнете настаивать, на объект не попадете вообще.

– Вы соображаете что и кому говорите? – вмешался второй мужчина.

– Соображаю не хуже вас, товарищ майор, – ответил Илья Денисович. – Этот объект – целиком наша инициатива, у него есть свое руководство, утвержденное правительством республики. Обращаясь к вам, мы лишь хотели помочь и поделиться информацией. Хотите принять участие в исследованиях? Пожалуйста! Вы заявились сюда без согласования в очень представительном составе, да еще с претензией на руководство. И куда мне вас девать? У меня в общежитии всего десять свободных мест, а вас больше двадцати. Причем всего пять ученых, а остальные – это офицеры комитета. Дозвольте спросить, на кой ляд вы там нужны в таком количестве?

– Потише на поворотах, полковник! – сказал первый из собеседников. – Вы обязаны оказывать нам содействие, а вместо этого...

– Я вам обязан оказывать содействие, а не подчиняться. У меня свое министерство и инструкция, утвержденная правительством Белоруссии. Обращайтесь к Шумилину или своему Петрову. Но я уверен, что без санкции Киселева они вам объект не отдадут. А он этого не сможет сделать без Машерова. Вам надо было добиться в союзном правительстве переподчинения объекта, а уже потом выдвигать свои требования. Не скажете, к чему вообще эта возня? На объекте работает большой коллектив ученых, дело налажено и прекрасно выполняется. К чему новые люди? Я вам скажу по секрету, что дед Масей, скорее всего, пошлет вас на... Далеко пошлет. У него довольно вздорный характер, и работать с нами он согласился только из-за того, что мы с ним старые друзья по партизанскому отряду, да еще мы обещали многое сделать для деревни. Все это уже сделано, и он прекрасно понимает, что назад мы асфальт не заберем. Стоит вам убрать меня, и вся ваша работа накроется. Дед уже в летах и не такой здоровый, каким кажется. Попробуете на него надавить, можете потерять вообще все. Поэтому единственное, что я вам могу предложить, – это отвезти на объект и включить в работу. Только вас все-таки слишком много. Десять человек, включая пять ученых, мы поселим в общежитии. Человек пять я попробую расселить среди местных. А остальных, извините, мне везти некуда. Можете посовещаться, а потом скажете свое решение. Советую сейчас сходить в нашу столовую, а после обеда поговорим еще раз.

– Дед, ты чего выкобениваешься? – спросил Масея Дмитрий. – Приехали большие люди из Москвы, а ты их прилюдно материшь! Совсем из ума выжил?

– Ты как с дедом разговариваешь! – разозлился Масей. – Раз послал, значит, было за что! Я знаю, что вы обо мне говорите, но я на людей без причины не лаю!

– И какая там была причина?

– То, что ты, Митя, давал подписку, еще не значит, что должен все знать. Для этого у тебя еще мало звездочек на погонах! Скажи лучше, почему Арина не прислала сметаны.

– Вареники она варила. У меня остановились два товарища...

– Дальше можешь не продолжать, – хмуро сказал Масей. – И сметану сожрали. Знал бы, еще не так бы послал! Сходи к соседям или пошли жену, пусть немного возьмет. И вареников передайте! С чем она делала?

– С творогом.

– Тем более! Небось, была бы жива твоя мать, вы бы кормили сначала нас, а потом уже всяких приезжих выблядков!

– Дед, тебе же домработница готовит!

– Та разве она сделает вареники? Или ты хочешь, чтобы я ел городскую сметану? Совсем никакого уважения! И это после того, что я сделал для вас всех!

На следующее утро я спросил Сергея, не спит ли отец.

– Да нет, уже поднялся, – ответил друг, а что?

– Загляни в квартиру и предупреди, что он мне нужен на минуту. Потом идите в школу, я догоню.

– Здравствуй, – ответил на мое приветствие Петр Сергеевич. – Срочное дело?

– Даже не знаю, – замялся я. – Не хотел к вам обращаться...

– Но обратился, – сказал он. – Быстро говори, что нужно и беги в школу, а то опоздаешь.

– Я отдал в редакцию «Молодой Гвардии» рукопись книги. Называется «Волкодав». Ничего такого, чего нельзя было бы напечатать, в ней нет, но она, не совсем обычная, что ли. С редакцией я текст согласовал, а вот цензура его, похоже, пропускать не намерена. Не мог бы Петр Миронович...

– Я понял, – прервал он меня. – Беги, я думаю, мы твою проблему решим и меньшими силами.

В тот же вечер Сергей передал мне первый рисунок.

– Кнесенка Елень у тебя получилась просто блеск! – сказал я. – И все остальное, кроме Волкодава. Вместо каторжника у тебя вышел участковый инспектор. Сядь на кровать, я попробую сделать набросок.

Я испортил два листа, и лишь на третьем получилось что-то похожее на то лицо, которое когда-то красовалось на моих книгах.

– Вот, смотри, – показал я эскиз другу. – Попробуй довести этот рисунок до ума, а я съезжу с ним в редакцию и покажу. Если они еще ни с кем не договорились, я думаю, заключат договор с тобой.

Утром он мне отдал прекрасно выполненный рисунок.

– Не знаю, какой из тебя получится следователь, а художник вышел бы замечательный! – похвалил я его работу. – Сегодня же смотаюсь в редакцию.

Смотаться не получилось. Среда была уже четвертым мая, и нас срочно вызвали на просмотр номеров в Дом офицеров. Мы подготовили две песни. Помимо песни «На всю оставшуюся жизнь», которую руководство Дома офицеров уже слышало, была еще «Баллада о матери». Когда я ее первый раз проиграл, а Люся спела, наши музыканты были ошеломлены, а в глазах Виктора Калачова стояли слезы. Точнее, они не стояли, а стекали по щекам. За прошедшие дни они успели подобрать музыку, и мы провели три репетиции. Теперь ее надо было петь перед комиссией. Сначала мы спели первую песню, а потом я отошел в сторону, и зазвучала вторая.

– Дома всё ей чудилось кино, все ждала вот-вот сейчас в окно посреди тревожной тишины постучится сын её с войны.

Люся допела и рукой провела по глазам. Она уже не ревела, как при моем первом исполнении, и горло больше не перехватывало, но слезы на глазах все равно выступали. Закончилась песня, но члены комиссии молчали.

– Чья это песня? – через пару минут спросил председатель.

– Его, – ответил Олег Астахов, показывая на меня рукой.

– Спасибо! – сказал он мне. – Спасибо всем. Оба номера приняты.

На следующий день после уроков я пробежался до остановки троллейбуса и поехал в редакцию. К редактору я попал уже почти в самом конце рабочего дня.

– Молодец, что приехал, – сказал Валентин Петрович. – Я хотел тебе завтра сам звонить, чтобы обрадовать. После праздника твою книгу отдаем в набор.

– Проблем с цензурой не было? – спросил я.

– Были, – ответил он, внимательно глядя на меня, – но они передумали.

– Посмотрите на это, – сказал я, расстегивая портфель и доставая рисунок Сергея. – Подойдет для иллюстрации?

– Талантливо! – сказал он. – И образы подобраны хорошо. Чья это работа?