Демократизация - Бернхаген Патрик - Страница 34

И наконец, был еще важный региональный процесс поддержки[186]. Как только страны начали демократизацию, они объединили свои усилия для сохранения результатов демократизации и поощряли другие страны присоединиться к этим коллективным действиям. Организация американских государств санкционировала вмешательство в дела стран в случае падения демократических режимов и в ряде случаев принимала конкретные меры. Кроме того, члены большой торговой организации региона – Меркосур[187], в конце концов включившей в свой состав полдюжины государств, приняли решение и вовсе исключать из своих рядов страны, отказывающиеся от демократии. Более того, новая практика международного мониторинга выборов и угроза экономических санкций при поддержке ООН также препятствовали возрождению авторитаризма. По мнению Скотта Мэйнуоринга и Анибала Переса-Линьяна[188], без таких практик поддержки не менее чем в четырех странах после начала демократических преобразований, сопровождавшихся нестабильностью, могли бы произойти государственные перевороты, ведущие к установлению недемократических режимов. Эта взаимная поддержка демократии не имеет прецедентов в истории Латинской Америки.

Советский / коммунистический блок в 1989 г. и последующее время

Несмотря на большие различия в языке и истории, все государства коммунистической Европы в начале 1970‑х годов имели много общего: схожие институциональные структуры под началом правящих партий, заявлявших сходные идеологические цели. Таким же образом были устроены государства, имевшие враждебные отношения с Советским Союзом, такие как Югославия или, позднее, Румыния. Когда впервые встречаются люди, жившие до 1989 г. в разных странах Советского блока, они быстро обнаруживают, насколько похожими были многие аспекты их повседневной жизни. Даже в пейзажах городов по всему региону преобладали одинаковые многоквартирные дома из серого бетона, что воспринималось интеллектуалами из стран Советского блока в качестве материальной метафоры мрачного политического режима (хотя мрачные городские пейзажи можно было встретить и в Глазго, и в пригородах Парижа, и в южной части Чикаго). Помимо общих институциональных шаблонов, значительная часть региона была связана с Советским Союзом через механизмы экономической специализации, в значительной мере организованной в интересах последнего, а через военные механизмы – с Варшавским договором, явившимся ответом СССР на создание Организации Североатлантического договора (НАТО). Физически ощущались угроза и даже имевшиеся в прошлом фактические обстоятельства применения военной силы СССР для удержания стран коммунистического блока от попыток изменить курс. Согласно открыто провозглашенной доктрине Брежнева, Советский Союз не допустил бы ослабления коммунистического правления в этих странах.

Одним из наиболее важных следствий настолько высокой общности коммунистических стран было то, что если в одной стране происходили драматические события, то они имели резонанс во всем регионе, и появление новых возможностей в одной части региона могло означать появление возможностей во всех других частях региона. Поэтому в Советском блоке разворачивалось множество процессов подражания. Так, например, модели инакомыслия в одном месте быстро наводили на мысль о возможностях или отсутствии возможностей инакомыслия где-то еще. Смерть Сталина в 1953 г. и разоблачение его преступлений (в, как считалось, секретной, но вскоре ставшей широко известной речи руководителя СССР Никиты Хрущева) в 1956 г. способствовали восстаниям в Восточной Германии, Польше и Венгрии, где восстание приняло особо насильственный характер. Будущие диссиденты считали кровавое подавление этих выступлений свидетельством тщетности вооруженного сопротивления. Когда движение реформаторов внутри правящей партии в Чехословакии в 1968 г. завершилось советской оккупацией страны, будущим диссидентам стало понятно, что реформа правящей партии изнутри обречена на провал. До этого момента некоторые несогласные действовали во имя марксизма против тирании советского образца и надеялись создать собственную национальную и реформированную модель социализма – в противовес постсталинизму, поддерживаемому советскими танками. После 1968 г. инакомыслие было связано с созданием нового социального порядка.

В Советском Союзе, Чехословакии, Венгрии и Польше небольшие группы интеллектуалов, находясь в поддерживающих контактах друг с другом, овладели искусством избегать цензуру и тайно распространять нелегальные рукописи. Дополнительное содействие оказывал внешний процесс, имевший трансконтинентальный характер. Ограничения экономического роста вынуждали Советский Союз искать возможности расширения торговли с Западом. Промышленники и фермеры в США также стремились к расширению торговли с СССР. Для властей США поддержка такой торговли без получения политических уступок со стороны Советского Союза создавала затруднения политического характера. Результатом стало присоединение Советского Союза к Хельсинкским соглашениям 1975 г., предусматривавшим международный мониторинг нарушений прав человека. Это давало небольшую защиту некоторым ограниченным формам инакомыслия, в частности тем, кто выступал за мир и разоружение, поскольку Советский Союз надеялся на движения против военного присутствия США в Западной Европе. Другие диссиденты организовывались вокруг религиозных организаций. А третьи и вовсе занялись природоохранной проблематикой, всячески избегая открытого вызова режиму. Но для многих других возможности слушать западные радиостанции, проводить время на неофициальных концертах, смеяться над заявлениями своих руководителей, которым не верили даже официальные лица, одеваться, как западная молодежь или присоединяться к прогуливающимся толпам именно тогда, когда по телевидению начиналась трансляция новостных программ, способствовали широкому распространению чувства непринятия существующего положения дел даже при отсутствии позитивной программы действий. Так обстояло дело и в Праге, и в Варшаве, и в Будапеште.

В экономической сфере разворачивался еще один внешний процесс. Точно так же как банки были готовы выдавать займы Латинской Америке в 1970‑1980‑х годах, но потом испугались, они были готовы выдавать займы государствам коммунистической Европы, которые столкнулись с серьезными проблемами в поддержании стандартов жизни населения, преследуя цели социалистического развития за счет тяжелой промышленности. За исключением Румынии, отказавшейся от увеличения национального долга (что тем самым привело к обнищанию населения), страны Восточной Европы шли на большие заимствования, что вело к проблеме их возврата, с чем столкнулась и Латинская Америка. К началу 1980‑х годов уже мало кто верил, что у Советского блока есть альтернативный способ обеспечения экономического роста, который в материальном или моральном плане затмит Запад. Значительные заимствования в западных банках или закупки продовольствия у западных фермеров только ухудшали положение. Так что, сами того не подозревая, западные банки создали некоторые из причин, вызвавшие падение коммунистического правления в Польше и правления военных в Бразилии, при всех огромных различиях этих недемократических режимов.

Общей тактикой интеллектуалов в странах Центральной и Восточной Европы стало возрождение гражданского общества посредством ненасильственного создания пространства свободы. Уникальность Польши состоит в том, что здесь этот процесс принял форму массового движения после того, как забастовка на Гданьской судоверфи в августе 1980 г. стала началом движения «Солидарность», участие в котором приняли миллионы граждан. Это стало демонстрацией того, что режим совершенно потерял массовую поддержку. Даже после подавления массовых проявлений недовольства посредством введения военного положения и на фоне угроз военного вмешательства Советского Союза продолжились бесконечные ежедневные акты рутинного сопротивления. Повсюду в Центральной и Восточной Европе люди воспринимали Польшу как образец сопротивления, но что делать дальше, никто не знал, даже сами поляки.