Охота на волков (Живым не брать) - Соболев Сергей Викторович - Страница 17

— И что, у вас нет при себе никаких документов?

Вопрос задал офицер внутренних войск. Обращался он к женщине, прибившейся к блокпосту с полчаса назад вместе с пацаненком лет десяти.

И женщина, и малец походили на погорельцев в своем тряпье, закопченном и пропахшем дымом. Возраст женщины без документов определить очень трудно. Лет тридцать, наверное. Или под сорок. Но вряд ли больше пятидесяти. Когда ее заставили снять платок, то выяснилось, что голова у нее коротко острижена. Почти под «нулевку». Волосы после стрижки не успели отрасти, и теперь голову беженки покрывал короткий светлый пушок. На лбу — ссадина; губы потрескались и покрылись мелкими чешуйками; на покрытом копотью и грязью лице промоины от стекавших ручейками слез.

— Ну хватит вам рыдать! — поморщился старлей. — Слезам здесь никто не верит. Так что с документами? Мне нужно установить вашу личность. Я должен внести вас в нашу картотеку, понимаете?

Наверняка она русская, решил он про себя. Чеченки почти все черные, как вороны. Есть среди них и с рыжеватыми волосами, даже темно-каштановыми, но светловолосые — большая редкость.

— Документы все сгорели, — всхлипнув, сказала женщина. — Могу я покрыть голову? Мне холодно. И как-то неловко...

Заметив утвердительный кивок, она набросила на «ежик» пестрый платок и туго завязала его концы под подбородком. Сверху надела капюшон темно-зеленой куртки, изрядно забрызганной, со следами рыжеватых подпалин. Наряд довершали мешковатые брюки мышиного цвета и черные ботинки с облупленными носами. Мальчик, жавшийся к ней и ни на миг не отпускавший ее руку, одет был примерно так же. И тоже напоминал пугало. Разница только в том, что на голове у него была черная вязаная шапочка. И он до сих пор не произнес ни слова.

— Вот так р-раз — и сгорели, да? — с сомнением в голосе произнес старлей. Он посмотрел на солдата, который несколько минут назад обыскивал этих двоих, но тот лишь пожал плечами. — Как такое могло случиться? Надо было хоть что-то захватить с собой... Диплом какой-нибудь, водительские права, служебный пропуск... Хотя бы письма с собой взяли и семейные фотографии!

Женщина вновь зашмыгала носом.

— Мы из Второго микрорайона... В пятиэтажке у нас квартира, где внизу аптека, знаете, да? На первом этаже аптека, а мы жили на втором... Дом, конечно, пострадал, еще в прошлую войну пострадал, но у нас в принципе еще ничего... Стены целы, кое-что из обстановки сохранилось. Пока нас не обстреливали, мы в подвал даже не спускались...

Заметив нетерпение, написанное на лице офицера, она торопливо добавила:

— Когда начался налет, мы выскочили в подвал полуголые... В спешке забыла взять документы. То, что осталось от квартиры, остатки нашего имущества — все сгорело дотла. Добрые люди вот помогли одеждой... Неделю хоронились в развалинах, потом добрались до Старой Сунжи, а потом прошли по «коридору» до вас...

— А почему раньше не вышли?

— Вы думаете, это так просто? — В голосе женщины — удивление. — Мы бы уже давно оттуда сбежали, если бы не боялись...

— Чеченка?

— Нет, русские мы.

— В боевых действиях участвовала?

Беженка, как очумелая, затрясла головой:

— Нет, что вы?! Какой из меня боевик...

— Все так говорят, — жестко произнес старлей. — Откуда мне знать, что ты за штучка? Может, ты с «эсвэдэшкой» по развалинам бегала и в наших ребят с винтаря гвоздила?! А пацана этого чисто для прикрытия с собой таскаешь.

Понимая, что она бессильна что-либо сейчас доказать, женщина только горестно покачала головой.

— Ладно, — смягчился офицер. — Давай по порядку. Фамилия, имя, отчество?

Он кивнул стоявшему рядом солдату:

— Тетрадь для черновых записей у тебя? Ручку не потерял? Тогда записывай.

Пока боец опрашивал беженку, старлей осмотрел ее «багаж». Все, что смогли вынести с собой из Грозного эти двое, поместилось в небольшой дорожной сумке, да и она оказалась наполовину пустой — все содержимое в трех пластиковых пакетах. Едва скрывая брезгливую гримасу, он двумя пальцами поочередно приоткрыл все пакеты... Пара комплектов нижнего белья, майка, свитер... Еще какую-нибудь заразу от них подцепишь... В третьем пакетике — зубная щетка, одна на двоих, выходит. Тюбик зубной пасты, почти целиком выдавленный, брусок мыла, зеркальце и расческа, хотя расчесывать дамочке еще долго будет нечего...

Вот и все их личные вещи. И ни крошки съестного.

Отставив сумку в сторону, старлей спросил:

— А этот мальчик, он ваш сын?

— Сын? — растерянно переспросила женщина. — А кто же еще! Конечно, он мой сын... — Она покрепче прижала к себе мальчугана. — Родной мой сынуля.

Старлей опустился на корточки. Пацан был такой чумазый, что мамаша казалась на его фоне просто чистюлей. Если бы не пронзительные синие глаза, можно было бы заподозрить, что он — чеченское дитя.

— Как тебя зовут? — спросил офицер. — Ты что, язык проглотил?

Он попытался взять мальчика двумя пальцами за подбородок, но тот неожиданно ловко уклонился, зыркнув при этом на военного очень серьезно, неодобрительно.

— Зовут его... Иваном, — поспешно говорила женщина. — Иван Алексеевич Дольников. Так и запишите!

— Он что у вас, глухонемой?

— Нет, он все слышит. Но... Но не говорит.

— Ясненько...

Старлей выпрямился, задумался. Эта «мадам» вместе со своим неразговорчивым чадом находилась целиком и полностью в его власти. Он мог поверить ей на слово и, внеся те сведения, что она сообщила, в картотеку, без лишней волокиты присовокупить к беженцам, ожидавшим отправки в лагерь «Северный». А мог, к примеру, отправить ее в фильтр. Что такое фильтр в Чечне, нормальному обывателю лучше не знать.

— Нас в Дагестан повезут? — спросила беженка. — А у меня... у нас есть родственники в Ставрополе. Даст бог, как-нибудь доберемся до них.

Военный покачал головой. В Дагестан? А в концлагерь ты не хочешь? В сельцо Чернокозово, к примеру? Там из тебя мигом признание вышибут. Даже если ты и вправду на стороне нохов не воевала. Могут, конечно, отпустить без особого ущерба для здоровья, но это если крупно повезет и если сможешь подтвердить свои голословные заявления чем-нибудь весомым и материальным.