Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Соколов Борис Вадимович - Страница 56

В варианте мемуаров Шелленберга, изданных в английском переводе, более подробно объясняется, почему был избран столь экзотический способ покушения: с глиной – взрывчаткой и камуфляжем взрывного устройства. Оказывается, два упомянутых советских офицера сами предложили немцам свои услуги по осуществлению убийства Сталина. При этом один из них утверждал, что хорошо знаком с механиком кремлевского гаража, который может помочь им в исполнении задуманного.

О своем плане устранить Сталина во время возможной мирной конференции в нейтральной стране с помощью стреляющей «авторучки» сам рейхсминистр Риббентроп в мемуарах не говорит ни слова. Однако надо принять во внимание условия, в которых Риббентроп писал свои воспоминания: в Нюрнбергской тюрьме, в ожидании суда и жесточайшего приговора. Мемуары ведь должны были помочь ему в ведении защиты на процессе. Признание же в намерении лично убить, и ценою собственной жизни, одного из трех лидеров антигитлеровской коалиции могло только приблизить виселицу, от которой Риббентроп все равно не ушел. Поэтому не исключено, что в этом случае Шелленберг говорит правду. Другое дело, что план устранения Сталина во время гипотетической советско-германской мирной конференции казался шефу разведки, как он прямо признается в американском варианте своих мемуаров, бредовым.

Действительно, если уж прогнозировать возможность личного участия Сталина в каких-либо переговорах, то это могло произойти только в переговорах с Гитлером, а никак не с Риббентропом, который слишком уступал советскому диктатору по месту в правящей иерархии и реальному политическому весу. Фюрер же совершать ценою своей жизни покушение на Сталина во спасение Германии явно не собирался. Вообще Гитлер относился к Сталину с определенным пиететом, сознавая сродство их тоталитарных режимов и диктаторских душ. В 1942 году, в период наибольших побед вермахта, он называл Сталина «одной из самых необычных фигур в мировой истории», а в самом начале войны выражал надежду, что Сталин примирится с Германией, уступив европейскую часть СССР, но оставив себе обширные владения в Азии. 22 июля 1942 года в предназначенной «для истории» застольной беседе фюрер предупреждал:

«Было бы глупостью пренебрежительно относиться к стахановской системе. Вооружение и снаряжение русских армий являются лучшим доказательством ее эффективности в использовании промышленной рабочей силы. Сталин также заслуживает нашего безусловного уважения. По-своему он чертовски хороший парень! Он знает свои образцы, Чингисхана и других, очень хорошо, а масштаб его индустриального планирования превзойден лишь нашим Четырехлетним планом. И нет сомнений, что он очень решительно выступает за то, чтобы в СССР не было безработицы, обычного явления в капиталистических государствах вроде Соединенных Штатов Америки…»

А месяц спустя, 22 августа, Гитлер утверждал, что не имел бы ничего против того, чтобы Сталин сбежал куда-нибудь в Китай.

Словом, «друг Адольф» с тяжелым сердцем вел войну против «друга Иосифа». Но что тут поделаешь? Рейху нужно было «жизненное пространство», а оно открывалось только на Востоке. СССР как политическая и экономическая, во многом мистифицированная сила, стоял на пути Германии к мировому господству, а расовая теория немцев требовала порабощения славянских «недочеловеков», способных лишь прислуживать арийской «расе господ».

Совсем иная ситуация, чем в середине 1942-го, сложилась два года спустя, в середине 1944-го, после высадки союзников в Нормандии и новых сокрушительных поражений немецких войск на Восточном фронте. Теперь, если верить Шелленбергу, Гитлер, пусть не без колебаний, как говорится, скрепя сердце, был готов санкционировать покушение на советского вождя в призрачной надежде, что успех теракта может вывести растерянную, дестабилизированную Россию из войны. Эти расчеты конечно же никакого под собой серьезного основания не имели, да и вероятный преемник Сталина – упрямый Молотов никакой склонности к сепаратному миру не проявлял. И вообще, непонятно, как это советские руководители могли упустить ставшую уже верной победу ради каких угодно договоренностей со столь одиозной, дикой фигурой, как Гитлер.

Очевидно, в то время Шелленберг уже нисколько не сомневался в поражении Германии и не хотел связывать свое имя с таким черным в ту пору делом, как покушение на Сталина, чтобы не усугублять свою вину перед победителями. Из его мемуаров видно, как упорно он уходил от этого поручения, стремясь переложить его на Риббентропа или Гиммлера. Да и понимал шеф германской разведки, опытный профессионал, что сущую ерунду предлагает почтенный рейхсминистр иностранных дел. Не такой Сталин человек, чтобы доверчиво отправляться в какую-то нейтральную страну для встречи с высокими немецкими представителями.

Возможен и такой вариант. Шелленберг не испытывал особо теплых чувств к Риббентропу. Рейхсминистр иностранных дел был сторонником соглашения со Сталиным, тогда как шеф внешней разведки выступал за заключение сепаратного мира с западными державами. После казни Риббентропа Шелленберг мог его, поверженного, попросту дискредитировать, выдумав историю со стреляющей авторучкой, с намерением рейхсминистра убить Сталина. Вот и выходило, что все слова Риббентропа о необходимости достичь договоренности с Россией были не более чем хитрой уловкой, с целью заманить советского лидера в смертельную ловушку, ну а он, Шелленберг, представал как горячий сторонник достижения взаимопонимания с Англией и США в историческом деле противостояния коммунизму.

Наводит на сомнения и то обстоятельство, что в этой истории с несостоявшимся покушением все, кто участвовал в его обсуждении – Риббентроп, Гиммлер и Гитлер, – ко времени работы Шелленберга над мемуарами были уже мертвы и не могли ни подтвердить, ни опровергнуть им написанного. Так что, по сути, полету шелленберговской фантазии уже ничто не препятствовало.

Существовал ли план Риббентропа в действительности или нет, ясно одно; в 1944-м любому здравомыслящему человеку должна уже была быть очевидна его полная несостоятельность и неосуществимость. За все время пребывания у власти Иосиф Виссарионович за границу выезжал только дважды: в Тегеран и в Потсдам, на встречи с главами союзных государств. Однако «заграница» эта была тогда чисто условная, географическая, поскольку в обоих случаях вождь пребывал на территориях, оккупированных советскими войсками.

Сталин рисковать без нужды не любил, а после убийства Кирова очень опасался за свою жизнь. Тот же Судоплатов свидетельствует: «До убийства Кирова Сталина нередко можно было встретить на Арбате в сопровождении Власика – начальника личной охраны и двух телохранителей. Он часто заходил к поэту Демьяну Бедному (тоже жившему в Кремле. – Б. С.), иногда посещал своих знакомых, живших в коммунальных квартирах. Сотрудники НКВД и ветераны, имевшие знак «Почетный чекист», на котором изображен щит и меч, и удостоверение к нему, могли беспрепятственно пройти на Лубянку; они имели право прохода всюду, кроме тюрем. Вся эта система была немедленно изменена: убийство Кирова явилось предлогом для ужесточения контроля, который никогда уже больше не ослабевал». И немецкие агенты в Москве наверняка знали, как сильно охраняется Кремль и что Сталин и другие члены Политбюро передвигаются по улицам только в бронированных машинах и под сильной охраной. Да что агенты – и немецкие дипломаты в предвоенной Москве не могли не заметить, сколь жестко поддерживается режим безопасности в Кремле.

Несмотря на это, по утверждению Шелленберга, руководители Рейха все давили на него, и, когда осенью 1944 года появился-таки вариант покушения, имевший какой-то шанс на успех, конечно минимальный, он решил рискнуть. Одно дело – посылать агентов на верную смерть, без какой-либо надежды на успех и совсем другое – когда на задание идет человек, лично знакомый с механиком, обслуживающим сталинские лимузины. Тут не исключено, что террорист сумеет проникнуть в окружение Сталина и, чем черт не шутит, организовать его убийство. И вот в расчете на знакомство агента с сотрудником кремлевского гаража и был разработан план покушения с использованием специально изобретенной для этого теракта глины-взрывчатки.