Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 64

– Разве не знаешь аристократов? Жди, сами сделают что надо. А напоминать будешь – обидятся, хуже будет. У них гонору-то сколько! они гордые, они любят, чтобы им верили.

И Передонов пока еще верил. Но злобился на княгиню. Иногда думал он даже, что и княгиня доносит на него, чтобы избавиться от своих обещаний. Или потому доносит, что злится: он повенчался с Варварою, а княгиня сама в него влюблена. Потому, думал он, она и окружила его соглядатаями, которые всюду следят за ним, обступили его так, что уж нет ни воздуха, ни света. Недаром она – знатная. Все может, что захочет. Со злости он лгал на княгиню несообразные вещи. Рассказывал Рутилову да Володину, что был прежде ее любовником, и она ему платила большие деньги.

– Только я их пропил. Куда мне их к дьяволу! Она еще мне обещала пенсию по гроб жизни платить, да надула.

– А ты бы брал? – хихикая, спросил Рутилов.

Передонов промолчал, не понял вопроса, а Володин ответил за него солидно и рассудительно:

– Отчего же не брать, если она – богатая. Она изволила пользоваться удовольствиями, так должна и платить за это.

– Добро бы красавица! – тоскливо говорил Передонов, – рябая, курносая. Только что платила хорошо, а то бы и плюнуть на нее, чертовку, не захотел. Она должна исполнить мою просьбу.

– Да ты врешь, Ардальон Борисыч, – сказал Рутилов.

– Ну вот, вру. А что она платила-то мне даром, что ли? Она ревнует к Варваре, потому мне и места не дает так долго.

Передонов не испытывал стыда, когда рассказывал, будто бы княгиня платила ему. Володин был доверенным слушателем и не замечал нелепостей и противоречий в его рассказах. Рутилов возражал, но думал, что без огня дыма не бывает: что-то, думал он, было между Передоновым и княгинею.

– Она старее поповой собаки, – говорил Передонов убежденно, как нечто дельное. – Только вы, смотрите, никому не болтайте: до нее дойдет, худо будет. Она мажется и поросячью молодость себе в жилы пускает, И не узнаешь, что старая. А уж ей сто лет.

Володин качал головою и причмокивал. Он всему верил.

Случилось, что на другой день после такого разговора Передонову пришлось в одном классе читать крыловскую басню “Лжец”. И несколько дней подряд с тех пор он боялся ходить через мост, – брал лодку и переезжал, – а мост, пожалуй, еще провалится. Он объяснил Володину:

– Про княгиню я правду говорил, только вдруг он не поверит да и провалится к чорту.

XXV

Слухи о поддельных письмах расходились по городу. Разговоры об этом занимали горожан и радовали. Почти все хвалили Варвару и радовались тому, что Передонов одурачен. И все те, кто видел письма, в голос уверяли, что догадались сразу.

Особенно велико было злорадство в доме у Вершиной: Марта, хотя и выходила за Мурина, все же была отвергнута Передоновым; Вершина хотела бы взять Мурина себе, а должна была уступить его Марте; Владя имел свои ощутительные причины ненавидеть Передонова и радоваться его неудаче. Хотя и досадно ему было, что Передонов еще остается в гимназии, но эту досаду перевешивала радость, что Передонову нос. К тому же в последние дни между гимназистами держался упорный слух, будто директор донес попечителю учебного округа, что Передонов сошел с ума, и будто скоро пришлют его свидетельствовать и затем уберут из гимназии.

При встречах с Варварою знакомые, с грубыми шутками, с наглым подмигиванием, заговаривали более или менее прямо об ее проделке. Она ухмылялась нахально, не подтверждала, но и не спорила.

Иные намекали Грушиной, что знают об ее участии в подделке. Она испугалась и пришла к Варваре с упреками, зачем разболтала. Варвара сказала ей, ухмыляясь:

– Что вы петрушку валяете, я никому и не думала говорить.

– От кого же все узнали? – запальчиво спросила Грушина. – Я-то уж никому не скажу, не такая дура.

– И я никому не говорила, – нагло утверждала Варвара.

– Вы мне письмо отдайте, – потребовала Грушина, – а то начнет разбирать, так и по почерку признает, что поддельное.

– Ну и пусть узнает! – сказала досадливо Варвара, – стану я на дурака смотреть.

Грушина сверкала своими разными глазами и кричала:

– Вам хорошо говорить, вы свое получили, а меня из-за вас в тюрьму посадят! Нет, уж как хотите, а письмо мне отдайте. А то ведь и развенчать можно.

– Ну, уж это – ах оставьте, – нагло подбочась, отвечала Варвара, – уж теперь хоть на площади публикуй, венец не свалится.

– Ничего не оставьте! – кричала Грушина, – такого нет закона – обманом венчать. Если Ардальон Борисыч все дело по начальству пустит, до сената, так и разведут.

Варвара испугалась и сказала:

– Да чего злитесь, достану вам письмо. Нечего бояться, я вас не выдам. Разве я такая скотина? Душа-то и у меня есть.

– Ну, какая там душа! – грубо сказала Грушина, – что у пса, то у человека, один пар, а души нет. Пока жил, пота и был.

Варвара решилась украсть письмо, хоть это было и трудно. Грушина торопила. Одна была надежда – вытащить письмо у Передонова, когда он будет пьян. А пил он много. Нередко и в гимназию являлся навеселе и вел речи бесстыдные, вселявшие отвращение даже в самых злых мальчишках.

Однажды Передонов вернулся из биллиардной пьянее обыкновенного: спрыскивали новые шары. Но с бумажником все не расставался, – кое-как раздевшись, сунул его себе под подушку.

Он спал беспокойно, но крепко, и бредил, и слова в его бреду все были о чем-то страшном и безобразном. На Варвару они наводили жуткий страх.

“Ну, да ничего, – подбадривала она себя, – только бы не проснулся”.

Она пыталась разбудить его, потолкала, – он что-то пробормотал, громко чертыхнулся, но не проснулся. Варвара зажгла свечку и поставила ее так, чтобы свет не падал в глаза Передонову. Цепенея от страха, она встала с постели и осторожно полезла под подушку к Передонову. Бумажник лежал близко, но долго выскальзывал из-под пальцев. Свеча горела тускло. Огонь ее колебался. По стенам, по кровати пробегали боязливые тени, – шмыгали злые чертики. Воздух был душен и неподвижен. Пахло перегорелой водкой. Храп и пьяный бред наполняли всю спальню. Вся горница была как овеществленный бред.